Дочь белой птицы проза. сказка. 1998

-Да!
-Сделай это!
-Давай! Их голоса сливались в рев, обволакивали, владели, концентрируясь в одном человеке, стоящем на помосте. Яркая, горячая страсть, не знающая преград, готовая уничтожить все, что отрицает ее власть.  Даже сейчас он чувствовал, как далеко это чувство от любви. Это было здесь,  его ожидание и ожидание тысяч мелких, грязных и нелепых, там, под ногами, и его собственное ожидание. Давай! Они хотят этого. Я хочу.
-Вы все здесь?
-Все!
-Вы готовы?
-Да! Делай!
-Это ваш выбор.
Он сказал Слово. Короткое. Простое. То, которого от него ждали. И тогда время остановилось.

После, когда все изменилось, он помнил ярость этого рева, ту власть и силу, которой обладал. Насмешкой и утешением звучали слова:
-Это мой выбор. Я так решил. Я хочу.

Семнадцатая полночь от начала дней.
Семнадцатая ночь.
И в каждом сумраке
Немного было темноты моей.
Семнадцатая капля с лезвия ножа
Опять кругами расползется.
Не торопись.
Признайся: сладко было ждать,
Ты долго ждал меня
Во тьме, где не бывает солнца.

Когда шел снег - а это бывало часто - все менялось. Мир сужался до расстояния между домом и ближайшим комом снега, что имел возможность упасть за воротник. Или, быть может, расширялся - до неисчислимого количества оттенков белого. Метель длилась три недели в тот год, когда Норт нашел ее мать недалеко от селения в лесу. Женщина была больна и успела прожить всего несколько дней после того, как родила ребенка.
- Найдена в лесу, зимой, в метель - это не к добру, - сказали одни.
- Она принесет нам беды, - вторили другие.
- Нам своих прокормить бы.
- Нужно убить этого ребенка... давайте принесем ее в жертву... отдадим ее лесу...- их голоса звучали все убедительней и настойчивей.
- Она останется, - тихо сказал Норт. Он был удачливым охотником и сильным мужчиной, поэтому больше не спорили. Девочка осталась. В память метели ее назвали Тиаулурин - дочь белой птицы. Норт, хмурый бородатый великан, знающий очень много о лесе и его обитателях, о привычках зверей и птиц, о жизни деревьев, о ветре и солнце, и дождях, и почти ничего - о людях, стал ее первым учителем. Второй была Гелла - местная колдунья - толстая неопрятная женщина, пропахнувшая травами и говорящая на непонятном языке. Гелла знала много удивительных вещей, она была гораздо интереснее, чем другие жители селения. Ни огонь, ни тьма, ни причины человеческих чувств и поступков не были для нее тайной. Но ни Гелла, ни Норт не смогли защитить ее, когда в селение пришли посланцы Богини. Они часто приходили - то требуя даров, то обещая награду, то за детьми. И настала ее очередь - чужой ребенок, дочь неизвестно откуда взявшейся чужеземки. Никто не отдал бы своего ребенка. Норт не плакал,  но его руки дрожали, когда в последний раз он прикоснулся к волосам своей названной дочери.


Богиня не требовала от своих служителей слишком многого. Детей, попавших к ней, не приносили в жертву, более того - жрицы Богини не обязаны были давать обет безбрачия. Жизнь и так была тяжелой тут, на севере, детей не хватало. Культ Богини насчитывал уже много тысячелетий, и цель его - сохранение знаний, поддержание жизни. Тиаулурин попала в одну из белых школ, так как владычица ее была Белая Хозяйка жизни и смерти, Зима. 
Госпожа Имеди обладала прекрасным голосом и знала много песен о волшебниках и обычных людях. Кроме этого, у нее были сильные руки и стальной характер, что довелось  испытать на себе многим ее воспитанницам. Но нельзя иначе, как хозяйка школы, госпожа Имеди отвечала за всех.
Однажды она сказала:
- Уже прошло восемь лет с тех пор, как ты пришла к нам. Сколько тебе теперь?
- Семнадцать, госпожа.
- Скоро ты уйдешь. И первое, что ты обнаружишь за воротами школы - что мир совсем не такой, как тебе об этом рассказывали. Тебе будет трудно там.  Поэтому первое время я разрешаю тебе возвращаться, если станет совсем плохо. Но недолго.
- Но почему, госпожа?
- Я многому учила тебя, но в основном тому, как этот мир должен быть устроен. Но не тому, каков он на самом деле. Это жестоко, да. Но были причины сделать так.
- Я не понимаю, госпожа.
- Конечно.
Она откинула волосы со лба, показав бледный рубец.
- Это сделали люди. Их было трое. Грязные, вонючие, полные страха и ненависти. Они кричали мне ругательства, думая, что этим оскорбляют меня. А потом  один из них  взял камень и бросил его мне в лицо.
- И что ты сделала?
- Ничего.
- Но почему, госпожа, почему? Как ты могла стерпеть такое оскорбление?
- Тогда я вернулась обратно, в этот дом. - как бы не расслышав вопрос, продолжила Имеди. - Таолл, хозяйка школы вытерла мне кровь.
«Это не самое плохое» - сказала она мне тогда. «Уходи. Вернешься, когда тебе больше нечего будет бояться»
- Я все же не понимаю, госпожа.
- Жаль, видно я плохо тебя учила.
Тиа, там, за воротами и так достаточно людей, которые убивают друг друга.
Там есть цари, есть воры, есть ремесленники и солдаты, и охотники и маги, и ученые, есть мужчины и женщины. Их так много, и так много правил выдумано, что они запутались. И вот, когда им становится плохо, приходим мы, чтобы помочь. И совсем никуда не годится, чтобы жрица Богини, имя которой Жизнь, дарила смерть. Ненависть недостойна тебя. Берегись, потому что сердце твое неспокойно. А тебе дано больше, чем другим - твои знания, молодость, красота, магия. Никогда не унижайся, Тиа.
Поздно уже. Иди спать. Завтра ты уйдешь.
Мир за воротами встретил ее хмуро.  Люди были неприветливы, но не злы. Здесь многие поклонялись Богине, если и не признавали это открыто, то тайно.
Первое время Тиаулурин работала в больнице. С утра до позднего вечера, почти без передышек. Руки, лица, раны, язвы - все сливалось, люди были ей безразличны, она лишь выполняла свой долг, исцеляя и облегчая страдания. Когда, в какой день отдельные черты начали складываться? Однажды она почувствовала радость оттого, что девочка, долго и тяжело болевшая, умерла. Это было жестоко, чудовищно и неправильно. Умер ребенок, не успевший сделать ничего такого, чтобы заслужить всю эту боль. Но больше ей не придется мучиться, голодать, терпеть побои и холод, как было бы, если бы она выздоровела. Она никогда не вырастет и не выйдет замуж, но избежит насилия и не увидит смерти своих детей, как видела ее мать и мать ее матери. Умер также старик, чьи темные сверкающие глаза беспокоили Тиа, словно обещали открыть тайну. Умерли близнецы, дети купца, и дальняя родственница лорда, хозяина замка. Остальных эпидемия пощадила, а была ли в этом хоть капля ее заслуги - кому судить?   
Однажды, и это стало причиной, по которой ей пришлось покинуть город, сам лорд Роа пригласил молодую жрицу в замок. Как любой мужчина в возрасте, он вдруг задумался о смерти и о том, что ждет его после. Страх, пока еще скрываемый даже от себя, толкал его на бессмысленные действия, браваду - может быть, он пытался доказать себе, что время еще есть. И хватался за разные слухи о чудесах, надеясь продлить свою молодость. Он хотел предсказаний и спрашивал, может ли кто-либо жить вечно. И после ответа у Тиаулурин  не оставалось выбора.

Мерцали свечи
И вечность изодрана в клочья,
И плыли, и кровоточили свечи,
И голос шептал:
“Еще не поздно”.
Оторваны  крылья, упали ладони.
Вчера навеки умолкли драконы.
Закончен вечер, но приговор не исполнен.
Мерцали свечи.
Еще не поздно.

Другие города. Большие, темные, людные, тоскливые, яркие, маленькие, душные. Чужие языки, лица. Везде было одно и то же - болезни, беды и молчаливые люди, смотревшие на жрицу враждебно или заискивающе. Чем дальше она продвигалась на юг, тем меньше почтения к Богине и ее служителям. Все чаще в лицах проступала угроза. И теперь не казалась невероятной история с камнем, рассказанная госпожой Имеди, еще хорошо, что не произошло большего. «Но я не вернусь. Нет!»
Однажды, по дороге к дому, в котором она жила уже почти год, Тиа услышала за собой звук чьих-то шагов. Это не было странным, даже ночью она часто слышала шаги за своей спиной. Но на этот раз они не отставали. Не стоило спешить и выдавать этим свой страх. Вместо этого жрица нащупала рукой кинжал, с которым никогда не расставалась. Чья-то рука схватила ее локоть, дернула и заставила обернуться. На нее смотрели мутные глаза. Владельцу таких глаз трудно было бы что-то объяснить, он не поймет слов и даже не станет слушать. Его мир, такой понятный и конкретный - мир его желаний и чувств, запах немытого тела, грязных мыслей, выпитого вина и неутоленной похоти, сила, с которой он сжимал ее руку - все вдруг обрушилось на нее, коверкая и ломая тот мир, в котором жила она раньше и обессиливая. Но кинжал оказался не нужен.  Ярость, которую трудно было предположить в хрупком теле, как сжатая прежде пружина, вырвалась на свободу. Не нужны были даже заклинания - что-то оттолкнуло его. Мужчина отлетел от нее, словно был ударен, упав на товарища, которого она только теперь заметила.
-У, ведьма! - выругался тот.
Дома она несколько часов проплакала, сама не зная почему - из-за перенесенного потрясения и страха, а может от одиночества, или страха перед той властью, которую обнаружила в себе. «Но я не вернусь!»

Маленькие селения завораживали ее, вроде того, в котором она жила до школы. Люди были там честнее. И пока могла, Тиаулурин старалась избегать города. 
Но и долго жить на одном месте невозможно. Словно кто-то предсказал заранее, жрицам богини не было спокойного места в этих землях.  Нигде нельзя оставаться дольше одного сезона - менялась власть в городах, приходили вестники с новыми словами о том, что должно и чего не должно быть, и люди забывали о том, чем были ей обязаны. «Ведьма» - шептали в спину, эти слова повсюду сопровождали ее. Удивительно, что культ дотянул до этих дней.
- Госпожа, - однажды окликнул ее глава рода, самый уважаемый человек той деревни, в которой она прожила полгода. – Госпожа. Больше тебе нельзя оставаться здесь.
- Почему? Я чем-то обидела вас?
- Нет. Не в том дело. Нет, госпожа, но… - он замялся, - завтра Снак (первый день весны), придут люди господина Ро, из замка… за весенним налогом.
- И что же?
- Господин, он… нехороший человек. Его люди… лучше, если ты уйдешь. Ведь ты… чужая, - он спохватился, едва не сказав “колдунья”, - ты можешь не выдержать и вмешаться. А тогда он отмстит нам, и тебя убьет.
- Что они сделают?
- Сожгут дома должников – а это будут вдова Лак, семья Онитусса, Олри, и старая Жанна, и…- он перечислял долго, сгибая и разгибая пальцы и сосредоточенно хмурясь. - Они заберут детей, а старикам ничего не останется, как продать себя, чтобы вернуть их.
- Но почему же вы ничего не сделаете?
- Что мы можем сделать?
- Хотя бы уйти.
- Нам некуда идти, госпожа. Везде хуже.
- Но… что же  делать?
- Ничего, госпожа. Лучше уходи.
- Не беспокойся, я не стану вмешиваться.   
Все происходило слишком обыденно, просто. Словно хорошо отрепетированная пьеса. Люди из замка не проявляли излишней жестокости, не старались никого оскорбить. И скоро весь “весенний налог” уже лежал на телеге. Там же сидели две маленькие девочки Лак, а их мать, деловито поправив прическу и отряхнув руки, словно они были в земле, равнодушно отвернулась от того, что прежде называлось ее домом.  Она не была счастлива здесь, а замок – новый шанс выжить, какой бы эта жизнь ни оказалась.
- Госпожа! – вдруг окликнул Тиаулурин один из всадников. – Мой господин  слышал о тебе. Он приглашает тебя в замок.
- А он не сказал  - зачем?
- Он велел передать: “Если тьма закрывает сердце, то куда мне идти…”
- И без света я в дом твой проложу шаги.
 Это очень старые слова. Хорошо. Скажи ему: я приду.



... Если дом мой оставлен для ветра,
Если в искрах костра я не вижу пути,
Для друзей у огня не осталось места,
А в глазах – темноты…
Если выветрен до изнанки
Плащ, мои заметавший следы…
Я приду в этот час, но не раньше
Только если ты скажешь: “приди” ...
Ро отложил книгу.
- Морах великолепен, госпожа, несмотря на годы. Ты согласна?
После дней, проведенных в лесу, среди жителей поселка, и одиночества на берегу Темного озера, было странно слышать стихи. В лесу трудно найти собеседника. И никто не вспоминает слова давно умерших поэтов. Обычно люди говорят о том, что едят или одевают, о том, чего хотят, о чем думают, чего боятся.
Ро, если только он не лгал, бояться было нечего. И такая мелочь, как еда или одежда его тоже не могла беспокоить. Недавно унаследовав небольшой торговый город, и справедливо рассудив, что лучше быть большой лягушкой в маленьком болоте, он переехал в Иссей из столицы. Здесь господин Ро задавал тон, указывая, что нужно говорить и думать. Одной из особенностей его характера была любовь к литературе. Во всем остальном  же это был обычный вельможа, грубый, в меру жестокий, неглупый, легко загорающийся новой страстью.
- Я рад, что ты здесь, и мне есть с кем разделить это удовольствие.
- Но я не рада. Господин, в Иссее ярмарка, если я хочу уехать, лучшего времени не найти.
- А зачем тебе уезжать?
- Нужно. Господин, я должна.
- "Нужно”,  “господин”? В чем дело? Что случилось?
- Есть что-то… что-то такое, что я должна сделать. Никто кроме меня не может. Я должна уйти.
- Это несерьезно, Тиа. Детские игрушки. Ты останешься здесь, со мной.
Он подошел совсем близко. Влажные губы пробежали по щеке, коснулись уха:
- Разве не этого ты хочешь?
 - Да, но...
Зажмурившись, почти забыв обо всем. Как знать, чего она хочет, куда идет, что ищет? Она сама перестала это понимать. Там, на юге, куда вели до сих пор дороги, ожидает – что? Огромное, бесформенное, оно было там – расстояние не может его скрыть. Оно великолепно, темно, ужасно и власть его  велика. Оно было причиной пути. Оно пугало, вызывало почти суеверный ужас. Оно обещало вознаграждение.
А Ро, он – всего лишь человек. Кем бы он ни был. Ро, его сила, власть, стены его замка и все оружие в этом замке не сможет помешать жрице Богини сделать то, что она должна. Только вот, чем-то Ро удерживал ее. Пока. 

Удержать невозможно.
На ладони огонь – отпусти.
Пусть бежит, пусть ползет, пусть летит –
Сколько сможет
И не плачь, если видишь над пропастью,
Что ее оборвались следы
- Расскажи нам что-нибудь волшебное, - попросил однажды Ро.
Никто не возразил. Вряд ли его гостям хотелось слушать волшебные истории, но все промолчали.  Свет потушили, оставив лишь несколько искр в очаге, арфист нежно перебирал струны, создавая странную, едва уловимую печальную мелодию. Сумерки вползали в зал, сливаясь с цветом  платьев.
Так рождались необыкновенные сказки, которые потом расползались по Иссею в самых немыслимых вариантах.
- Да.
Давно, много лет назад немного южнее Иссея был город, все крыши которого были выкрашены в синий цвет. Чтобы звезды, живущие на синем небе, были добры к людям, живущим в синем городе. И правил городом король-колдун. Это был мудрый  и гордый человек. И люди слушались его лишь отчасти из-за страха, потому что был он справедлив.
Это был великий маг, непревзойденный никем. И, в гордости своей, он поверил во всемогущество своей магии. Он верил, что нет ничего такого, чего он бы не смог добиться, или, чего не сможет добиться кто-нибудь другой при помощи магии. И захотел узнать секреты, которые недоступны людям. И ради этого нарушил законы, по которым всегда жил.
Больше всего, чем обладал, король дорожил белыми конями, детьми Бога Времени Лаогдене. Но он принес их в жертву, убив собственными руками. И тогда время остановилось...
Время остановилось. Время замерло, превратившись в цепь отдельных, коротких мгновений. Каждое из которых жгло, причиняя невероятную боль. Тело не может выдержать это, не сгорев или не уничтожив все вокруг. Огонь пробежал по рукам в поисках выхода, заметался по залу, охватил занавеси и успокоился, найдя очаг.
Взвизгнула одна из дам.  Гости заметались по залу, кинулись к выходу. Ро опомнился первым, сдернул горящую ткань и бил ее сапогами до тех пор, пока огонь не стих. Принесли воду. И кто-то сказал: “Госпожа, твои руки!”
- Огонь не случаен, - Сказал Рокред позднее, когда они остались одни. – Я думаю, все видели, как это  произошло. И твои руки...
- Что – мои руки? – она подняла к лицу перевязанные ладони. Они еще болели, но раны затягивались слишком быстро.
- Зачем ты это сделала? Как ты это сделала – вот, что я хотел спросить. И когда это повторится снова. И что мне теперь делать. Что?
- Что?
-У меня нет теперь выбора. Все знают, что ты колдунья.  Я защищал тебя, пока мог. Но теперь ты опасна. И они...
- Я не боюсь их. Я никого не боюсь.
- А я боюсь. – Неожиданно он поднял лицо и посмотрел прямо ей в глаза. – И больше всего я боюсь тебя. Прости, но это так.
- Я уйду?
- Да. Только... только не сейчас. Подожди. Еще хотя бы день...
- Зачем?
- Подожди. Завтра, может быть, я пойду с тобой. Но мне надо привыкнуть.
- Я ухожу сейчас.
В  жизни  слишком много расставаний. Привычно положив тонкие ладони на его плечи, Тиа слегка приподнялась на пальцах, легко коснулась губами  его лица.
- Я ухожу сейчас. Прощай, мне было хорошо с тобой.
Я укрою тебя от печали
В самом сердце беды  и разлуки
В самом диком сплетении снов
На одном из последних земных берегов
Где слова не звучали.
Крики птиц, улетающих к югу,
Опустевшие земли, увядшие травы.
Ни следа из того, что с тобой обещали друг другу.
Подожди – я укрою тебя от печали –
Если это позволят мне вьюги.


- Норт! Стой! Да подожди же ты, Норт!
Пробираясь сквозь толпу, она отчаянно расталкивала локтями людей, стараясь не потерять из вида человека, напомнившего о детстве. И уже догнав, и коснувшись его плеча, она поняла свою ошибку.
- Чего тебе?
На Тиа смотрели хмурые глаза. Чужое злое лицо, всклокоченные волосы, родинка на левой щеке. 
Это не мог быть Норт, ведь со дня разлуки прошло уже почти пятнадцать лет, а этот человек гораздо моложе. Это не он.
Но, ворочаясь на неудобной кровати постоялого двора, она чувствовала неслучайность встречи. Всю ночь вызревало предчувствие, и утром она проснулась с твердой уверенностью, что Это произойдет.

Найти попутчиков оказалось несложно. Узнав в ней жрицу Богини, ведущий колонны с радостью предоставил Тиа место на одном из свои возов. Заручиться поддержкой колдуньи накануне зимы казалось ему большой удачей.
Большая осенняя ярмарка закрылась, и из города тонким ручейком потянулись телеги купцов и ремесленников. Пройдя вместе первую часть пути, позже они расползались по разным дорогам, и уже через три дня после начала пути от длинной колонны осталось немного.
Они торопились. На привалах не жгли костры, старались не шуметь, а если дорога заводила в лес, лица людей становились особенно напряженными. Они явно чего-то боялись, боялись так, что даже не говорили вслух об этом. Но незримая опасность присутствовала рядом постоянно.

- Эта дорога опасна. Нам нельзя идти по ней!
- Мы не пойдем так, как ты говоришь, госпожа. Мы не свернем в лес. Никто не согласится на это!
- Но почему?
- Ты знаешь.
Да, она знала. Она чувствовала Это острее и ярче, чем остальные. Оно… оно было тут. Оно не позволяло приблизиться к себе, и в то же время манило, как может  только  манить и очаровывать тайное извращенное наслаждение. Оно таило угрозу и было запретным. Всякий, кто нарушит  его покой, будет наказан. И, в то же время, невозможно пройти мимо, не попытавшись познать Его. Оно опасно, но не более, чем обычный человеческий мир. А впереди Тиа чувствовала смерть. Близкую и простую, пахнущую горячим  железом и потом.
Предмет спора – развилка на дороге – лежала под колесами передней телеги.
- Нам нельзя туда. Там… впереди засада. Вы все умрете.
- У нас есть оружие, мы отобьемся.  Но мы не пойдем так, как ты хочешь. Ты можешь не идти с нами.
«Я пойду. Может быть...… если…» – запах смерти коснулся ноздрей, темная пелена на миг заслонила от нее лицо ведущего. Запах пота, взъерошенные волосы и родинка на щеке…
- Я не пойду с вами.
Запах смерти и пелена, заслонившая мир – это пыль помешала дышать и видеть. Только пыль.
Пыль на губах. Каково это – вкус предательства?
Ты не могла их спасти. Но ты могла умереть с ними. И заплатить этим за миг единства и сопричастия. За свою непохожесть, за все те годы, которые ты отличалась от них.
Ты сама отказала себе в этом. И не удивляйся своему одиночеству.
Их ждет тьма. И такая же тьма ожидает тебя. Ты будешь одна в ней.
Деревья высохнут на твоем пути, пожухнет трава, а ручьи станут ядовитыми.  Камни выстелют твой путь.  Будет темно, но тебе и не нужно ничего видеть – тебе не на кого смотреть, ничьи глаза не примут твой взгляд. Горек воздух, а ветер не приносит облегчения. Пустынной кажется земля, словно выгоревшей.
Травы не растут здесь. Лишь толстые корни полумертвых, оцепеневших деревьев стремятся выползти на поверхность, словно для того, чтоб в последний раз схватить глоток воздуха перед тем, как наступит тьма. Нет ни тонких, слабых веточек, поросших нежными листьями, ни колючих зарослей. Земля черна, суха и бесплодна, и так же черны стволы, беспорядочно заслоняющие путь. Их тяжелые кроны не пропускают свет – где-то там, высоко, они сплелись, сцепились накрепко, навечно.   Темно – это их кроны не пропускают свет, или уже наступила ночь? И какая по счету?
Тяжелые капли дождя больно бьют по телу. Темно, лишь за спиной скользят маленькие огни.  Кто-то касается ног, и его легкое прикосновение сдирает кожу. Но твари, чьи глаза следят за мной, не тронут меня. Не посмеют. Кровь моя стала бы им поперек горла – кровь предательницы. Темно, но впереди я вижу свет. Почти призрачный, странный. И я погружаюсь в него, пью его, слушаю его, как мелодию. Свет из окна… и я захожу в этот дом.

Дом был самым  удивительным, что встретилось в ее жизни, и она бы удивлялась, если бы сохранила такую способность. Но никто, попав в него,  не оставался таким, как раньше.
Дом был пуст. Неисчислимое количество его комнат никак не могло вместиться в маленькую избушку, какой он выглядел снаружи. И никогда нельзя было быть уверенным в точном расположении этих комнат. Время текло в нем иначе, чем снаружи. Иногда в окно можно было увидеть падающий снег, тающий снег и веселые ручьи, иногда пели птицы, и цвела ветка рябины, той, что очень любила стучать по ночам в стену ее комнаты. Дом был пуст. Его населяли призраки.
Иногда Тиа слышала смех и чьи-то голоса. Странные, приглушенные крики, обрывки разговоров, но слов не понять, иногда это был горький, безутешный плач. В такие ночи она долго сидела на кровати,  бездумно глядя на огромный круг луны в окне. Она подчинялась чужому горю.
Утром, спустившись вниз, она находила следы чьего-то пребывания – недоеденную пищу, обрывки грязной одежды, свечи, шерсть, пятна крови. Но больше ничего не говорило о присутствии других людей, да это и не волновало ее. Ничто не имело значения. Ничего не существовало. Мир вокруг был не очень реальным, как если бы она видела его отражение в луже в ветреный день. Тонкая пелена отделяла ее от всего остального – тонкая, но прочная. Она не думала о проведенном здесь времени, не видела стен, не интересовалась, откуда берется пища, которую она ест. Дни проходили легко, словно их и не было. 
А потом наступала ночь, и снова чьи-то голоса шептали: “Сестра! Проснись, сестра!” И она просыпалась.
Прикосновение к дереву босых ног, лунный свет на темном полу. Скрипучая лестница, полуоткрытая дверь… как всегда, в этой комнате было пусто. На скамьях и полу лежали разбросанные вещи, догорали зажженные кем-то свечи. На огромном столе  лежала чья-то голова – взлохмаченные волосы, острый нос, родинка на левой щеке. И в тот миг, когда ее руки коснулись его волос, все изменилось.
Хрипло смеялась женщина на другом конце комнаты, пьяно и зло. Двое других продолжали беседу, не обращая на Тиа внимания. Невысокий большеголовый человек смотрел на нее.
-Ну, здравствуй, сестра, - сказал он. – Наконец ты проснулась.

“Спи. Девочка, забредшая в мой лес. Это не твои игрушки.
Спи. Ведь ты ничего не понимаешь. Спи, и пусть тебе снятся сны. До тех пор, пока ты не начнешь понимать меня.
Ты принесла сюда смерть. Смерть, которая - почти что освобождение. Ты, созданная, чтобы продолжать жить, несмотря ни на что. И это - единственная точка соприкосновения для нас. Ведь я, как назло, бессмертен.”

- Забудь. Забудь все, что ты знаешь, что любишь и помнишь, и все же ты останешься человеком. Но это не так для нас.
Каждый месяц в полнолуние мы приходим сюда, когда сбрасываем свои шкуры. Не помню уже чья это была идея. Но уже много лет мы - те, кто остался - приходим. Приводим своих детей, которые почти не люди. Мы… мы тоже - не совсем, но наши предки были людьми. И кое-кто из нас еще помнит свое человеческое детство. До того, как это произошло.
- Расскажи мне об этом!
- А ведь ты помнишь, сестра! Ты не могла забыть, ты должна это помнить!
Темными мускулистыми руками он притянул к ее лицо к своему.
- Помнишь?
Его запах резок, не похож на человеческий. Его руки и лицо покрыты короткой шерстью. Старые шрамы и свежие царапины на его теле, странные очертания его глаз – больших, темных, безумных.
- Нет.
- Помнишь?
- Нет!
- Помнишь.
- Нет… Да! Я помню. Я была белой птицей, и каждое полнолуние я прилетала сюда, чтобы сбросить перья и вспомнить о том, что я – человек. Мои друзья улыбались мне или плакали, мы любили друг друга. Мы были близки, как бывают близки только смертельно больные люди, которым не досталось будущего. Мы закрывали свои сердца друг от друга, чтобы не показать свою боль. А хуже всего было забвение.
Страсти, о которых не имеют представления люди, владели нами. Нам светили необыкновенные звезды, и мы слышали удивительные песни.
А в полнолуние мы узнавали, что кто-то из нас убит кем-то из нас. И кровь наша лежала вокруг наших губ.
И будет так вечно. Потому что это наказание за самое большое предательство, и оно заслужено нами. Предательство своей человечности.
Так будет.
Но только не для меня.
Нет.
Не для меня.
Я улечу.
- Есть способ. Мы можем это изменить.
- Какой?
- Надо убить колдуна.


“Мой дом огорожен лесами. И это надежнее стен. Никто не посмеет войти в наш маленький странный мир и никто не обидит моих подданных.
Я виновен.
Трудно было привыкнуть относить эти слова к себе, хотя бы понять их.
Я виновен, потому что я в ответе за них. И их преступление, их вина полностью покрывается моей. И так будет, пока кто-нибудь не найдет сил разорвать круг нашей вины. Нашего преступления и нашей боли.”


—Убей колдуна. Я знаю, ты сможешь. Ты одна.
Голос волка затих. В последние минуты перед превращением он терял свою силу, становясь  дрожащим комком. Превращение мучительно, болезненно и грязно. Отвратительна была не столько физическая боль, когда тело меняло свою форму, выворачиваясь почти наизнанку. Болела душа, загоняемая вглубь, вытесняемая инстинктами. Уходила память – по капле. И необыкновенные его огромные прекрасные глаза постепенно теряли мудрость, надежду, добро, смысл. Еще немного, пока зверь не выйдет наружу. 
- Уууу-уу-уууубей!
Говорить было больно, он забывал слова. Но снова и снова пытался сказать, пока не наступило безразличие. И вот вытянулись челюсти, поползла густая шерсть, согнулись суставы лап. Еще немного, и зверь встанет, отряхнется, окинет взглядом этот зал, где кроме него лежат, мучаясь болью и безысходностью умирания, другие, и пойдет на охоту. Единственный запрет, известный оборотням – убивать в зале превращений. 
Стоны окружали ее. Кто-то рыдал, но большинство лежало тихо, смирившись с судьбой, ожидая молча. Кто-то радовался, предвкушая миг свободы, в темных глазах Тиа видела ликование.
Ненавижу.


“Ненавижу! Ненавижу. Ненавижу эту визжащую толпу. Себя ненавижу! Не могу я. Ну кто я, как... о, боги, что это за испытание? За что это испытание?
Белые кони,
Ваши гривы прекрасны,
Ваши глаза…
Боги, как нелепо... и в такой момент... 
как тяжел жертвенный нож
и ваше понимание...
Простите! Простите меня! Вы - все, что у меня есть. Прижаться щекой к мокрым от долгого бега бокам, слушать ваше дыхание. Смотреть в ваши глаза, где все - любовь... доверие, вера... я верю вам. Ни одного человека никогда я так не любил, как вас. У меня не было друзей, кроме вас.
…ваша беззащитность…
И судорога пережимает горло,
Словно это я – жертва.
Толпа... кто они такие, чтобы требовать от меня невозможного? А боги - вы, вы кто такие!? Как смеете вы?
 Ненавижу ваше прощение! Не прощу... не прощу... ненавижу!”
Человек прервал жертвоприношение и подошел к краю помоста. С ненавистью посмотрел на затихшую толпу.
-Вы не люди, - сказал он тихо, но все услышали. - Вы не люди больше...
Тьма войдет незваная, нежданная, злая.
Тьма наших душ.
Темнее той, которая снаружи.
Ночь наступит раньше, чем мы ждали.
Ночь нашей веры.
Наших незрелых страстей.
И обожжет, ослепит огнями.
Убьет огнями.
Наши темные души.


Чтобы войти в замок, нужно было пересечь выложенный камнями круг у входа. Обычно, если кому приходила в голову такая блажь, использовали окна и проломы в стенах.
Одержимая убийством, она пересекла круг и разбудила того, кто спал в нем.
Замок колдуна был похож на все заколдованные замки мира. Так же запущен, темен, дик и страшен. С потолков свисает паутина, полы покрыты толстым слоем несмываемой грязи, мебель давно перестала напоминать о том, что с ней можно делать. Фамильные портреты темны, и золоченые рамы не смогут разогнать тот мрак, что лежит на лицах. Стертые ступени узких лестниц и эхо, которое кажется громче настоящего разговора.
Но как же красиво было тут когда-то!
Но колдун, видно, не относился к числу людей, которым нравится такое запустение. А может, он был педантичен. И в той части, где жил, регулярно делалась уборка. Раз в несколько лет невидимый ветер выдувал пыль из углов и стряхивал паутину с карнизов. Мягкие ткани устилали стены и полы казались почти чистыми.
Бумаги грудами лежали на столах, на полу и кроватях. Это были чертежи, схемы, старые тексты на непонятных языках, написанные дрожащей рукой полувыцветшими чернилами. Подойдя ближе, Тиа смогла разобрать несколько строк на одном из листов:
Куда бы я ни шел,
Все дороги приведут к тебе.
Даже те, которых еще нет.
Все вероятности зациклены на тебе,
Как на точке отсчета.
Потому что ты –
Исток и причина творения.
Ты было в начале и будешь потом…

- Это молитва, - сказал голос за спиной.
Она обернулась.
Он стоял в проёме дверей – высокий, худощавый светловолосый человек. Он был невероятно красив, но в его красоте скрывалось что-то отталкивающее. И в тот миг, когда она пришла к выводу о его уродстве, он вновь стал притягательным. Словно ему удалось вобрать в себя множество лиц, разных, совсем непохожих людей. Его серые глаза иногда казались бесцветными, прозрачными, как стекло, но затем они меняли свой цвет почти до черного.
Он протянул руку и коснулся ее плеча:
- Старая. Много поколений назад древний, уже исчезнувший народ призывал этими словами бога, чье имя  неизвестно. Они верили, что он явится, если  верно произнести это имя. Зачем ты пришла?
Кожа его ладоней груба, длинные - таких длинных нет ни у кого – пальцы с толстыми суставами.
- Не знаю.
Белая-белая кожа, без оттенков желтого или розового. Холодные ладони, Как лед. Как у мертвеца.
- Ты хотела убить меня?
- Да.
Понимание в его глазах.
- Ты останешься со мной?
Черное длиннополое одеяние. В окружающей полутьме лишь он был источником света. 
Повинуясь ли невысказанной ею просьбе, его ли взгляду или движению руки, вдруг вспыхнул огонь за спиной – красное беспокойное мерцание. Шевельнулись тени, в тревоге перепрыгивая со стены на стену. И буквы налились красным
- Да.
- Ты будешь моей женой.
 Нет ничего важнее, чем прыгающая строка на листе бумаги. Нет ничего важнее, чем понять смысл неровных строк. Отыскать скрытое, ускользающее имя бога.
- Да.
Я дважды предала по пути сюда. И возможно, предам снова, тебя. Но да – я останусь и буду твоей женой. Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Обещание любви -
Так непросто,
Так непрочно,
Так немного.
Я люблю.
Завтра…

Полнолуние несколько раз обливало лес своим призрачным светом. Они не смели приходить и ничего не говорили ей. Но они ждали. И теперь ей не было дороги за пределы каменных стен. Ей не было места среди людей, в их городах, давящихся собственной злобой, и не было места в лесу. Она предала дважды. Но больше не жалела об этом.
Полнолуние одно знало цену молчания.
Когда темные стволы сосен облиты светом, бесконечно высокие, а свет лишь касается поверхности, не принося облегчения, не даря ответов. И звери сбрасывают шкуры.
И он – властелин ожидания, всемогущий и одинокий. Он мог бы вырастить горы, легким движением пальца прочертить линию морских берегов, воздвигнуть непреодолимые стены. Но страх и ненависть лесных тварей служат лучше стен. Он мог бы владеть царствами, повелевая, возвышать и унижать, создавать новые города, покровительствовать наукам для того лишь, чтобы в один прекрасный день уничтожить все сотворенное и начать сначала. Но зачем? Он не мог только умереть.
Жертвоприношение дало ему власть – неограниченную, полную власть не над людьми, к этому он и не стремился, власть над реальностью – единственный вид власти, который чего-либо стоит. Как и за все дары богов, за это пришлось заплатить – он расплатился любовью. И жертва оказалась огромной, ибо он ценил любовь больше всего, чем обладал. Больше жизни, власти, гордости. Но меньше знания. Те, кто стоял у подножия лестницы в миг жертвоприношения, расплатились своей человечностью. Разум, воля, стремление к цели, умение жалеть и прощать было отброшено ими, как ненужное.
Тот, призванный им, остался спать в круге. Он нарушил закон, дав колдуну, но все же человеку, то, что не предназначено людям, и теперь не мог вернуться, не забрав дар обратно. Это стало бы возможным только после смерти колдуна. Но тот, как назло, был теперь бессмертен.

“Я бессмертен. Считать ли это наградой за верную службу или наказанием? Я – как та тварь, что стремилась за солнцем, ослепла и утонула в болоте, так и не заметив ничего, кроме ухода своего бога. Я колдун. Я один.
Колдун не может разделить свое одиночество. Ему нельзя любить – я получил прекрасный урок на эту тему вечность тому. Колдун черпает свою мощь отовсюду и всякий, кто приблизится к нему, погибнет. Или должен будет занять его место.
Я убил тех, кто любил меня для того, чтобы стать собой. Это не могло не обернуться проклятием. Мне суждено умереть от рук того, кого я люблю. Я не боюсь смерти и никого не люблю.
Но ты - ты становишься необходимой мне, как солнце.”

Запахи тьмы, запущенности, пустоты и холода обитали здесь. Его ноги непривычно нащупывали путь по холодным камням ступеней. Как хотелось упасть на все четыре лапы, оскалиться в темноту. Но усилием воли волк заставил себя идти спокойно. Нет, он не покажет свой страх. Только не здесь, не колдуну. И не… не ей.
- Зачем ты здесь? – спросил голос. Властный голос, спокойный, тихий.
- Увидеть госпожу. Где она?
- Зачем тебе?
- Где госпожа? – повторил волк упрямо. – Я пришел к ней, а не к тебе.
- Хорошо. – спокойствие и равнодушие. Он безразличен к нам, ему все равно, вдруг понял волк. Он знает, что виновен, но ему наплевать на это. Ненавижу! Ненавижу.
Но тихим шорохом по замку раздавались ее шаги, и это было, как движение маленького огня во тьме. И ему захотелось замотать хвостом, как глупой собаке, увидевшей, наконец, хозяина.
- Ты?
Никто, никто не смеет угрожать ему! Тиа вздрогнула, увидев гостя, не сразу вспомнив о неуязвимости мужа. Конечно, волк не опасен. Как глупо, ха-ха!
- Ты? Зачем?
- Человек с севера ищет тебя, госпожа.  С ним несколько слуг и все они вооружены. Я… мы не пустим его, но я подумал, что если ты хочешь…
- Но я не знаю никого  на севере…
- Его имя Ро.
- Ро? Не помню.  Хотя, кажется, когда-то я слышала это имя.
- Ро? – Повторил мужчина. – Не тот ли это человек,  в замке которого ты жила?
- Да? Может быть. Не помню.
- Мы рады за тебя, госпожа. – Изменил тему волк. – Мы знаем о твоем ребенке.
- Да?
- Но знаешь ли ты…
- Нет, - быстро прервал колдун.  Волку неожиданно было увидеть на его лице страх и нежность. – Не надо об этом. Тебе пора.
- Да. Мне пора. – Согласился волк. И слова, ради которых пришел он сюда, повисли в тишине. Он не смог сказать ей это.
Те же ступени, по которым он поднимался, идя к ней. Но теперь уже не надо красться. Ярость, жажда мщения, ревность и обида – все это исчезло, оставив после себя опустошение и усталость. И, самое странное, в нем больше не было ненависти.
- Ты понимаешь теперь? – спросил голос.
- Да.
- Я не мог иначе.
- Да.
Но как же… что нам теперь? И как она? А ты?
- Этого я не знаю. Ведь я тоже человек. Приходи к нам иногда – она тебя любит.
- Что он хотел сказать? – спросила Тиа мужа позднее. – Что-то о ребенке?
Он промолчал. Теперь это уже не имело значения. Он не мог сказать это, но скоро она поймет, как всегда понимает то, о чем он молчит.
- Правда? – в ее глазах была боль и безысходность. – Неужели так должно быть?
- Да.
- Мне было бы легче, если б ты это сказал.


“Ты требуешь от меня мужества. Я люблю тебя -  вот это, то, что важно. Это так хорошо, что я тебя люблю. Я уже забыл, как это.
Ты...
Нигде в мире ты не найдешь никого, кто мог бы разделить твое одиночество. Ты дочь белой птицы - таких больше нет. Твое племя отказалось от тебя. Свои крылья ты утратила при рождении, и теперь ходишь по земле, не зная, что способна летать. И я не буду тем, кто скажет тебе об этом.
Ты - солнце, единственный доступный мне свет. Источник надежды на прощение. Мое время и ожидание.
Ты должна выбрать, ибо не мне делать этот выбор, не мне. Однажды я уже выбирал  и твой выбор - последствие моего. Один из нас должен умереть: я, ты, или наш сын. Колдун не может любить, потому что своей любовью он убивает слабого человека. Человек не может любить колдуна, потому что будет вовлечен в его игры с судьбой и после возненавидит. Два мага могут сосуществовать только, если их не связывают чувства любви или ненависти. Только если между ними лежит равнодушие. Ребенок мага умрет до рождения, умрет еще в теле матери, если отец будет рядом. Ты и сама колдунья. Тебе выбирать, кто из нас останется жив.
Я знаю, что ты выберешь. Это было решено до нас и не нами. И, хотя ты возненавидишь себя за это решение, хотя мир для тебя почернеет, я знаю - это сделает тебя сильнее.
 На темных плитах тронного зала…
На запыленных каменных плитах…
На холодных плитах из битого камня…
На грязных камнях усталого замка,
Где стены не падают только из почтения
К следам твоих белых ног
На темных плитах тронного зала.
Где ветер закутался в эхо…
Холодный ветер бьется об углы…
Кровоточит избитый ветер…
Где ветер плачет от боли,
Я посажу тебя на трон,
С которого ты увидишь весь мир
И еще чуть-чуть.
Ты – прекрасная статуя,
Бледное подобие моей любимой…”


- У нас мало времени.
- Сколько?
- Просто немного. Но еще есть.
Идем, я покажу тебе. Я никогда не использовал свой дар, тот, что достался мне так дорого. Идем, я покажу, что это такое – власть над миром.
- Куда мы идем?
- Просто выйдем за порог. Круг у входа – в нем обитает странное существо, маленький злобный бог, которого я неосторожно призвал. Он давно уже ждет нас. Всех, кто должен прийти. Здесь сойдутся пути всех.
- Всех? Ты кого-то ждешь? Кого? Зачем?
- Они будут позднее. Иди сюда.
Вот. Очень просто. Чего ты хочешь? Надо лишь захотеть, и так будет. Хочешь рассвет?
И встало солнце.
Стоя на вершине мира, узкой скале, она видела все, что происходит внизу. Маленькие городишки, людей; сквозь трещины в стенах домов прорастали травы; чувства, скрываемые, тайные, мысли, надежды и ожидания, причины всего происходящего; зарождение новых идей, развитие и упадок народов. Все это было послушно каждому даже едва осознанному желанию. Просто, как движение пальцем. Как детская игрушка. Совсем немного, и сложится полная картина, и все станет на свои места и мир будет совершенен.  Но чуть слышно, а, затем – почти невыносимо– вплелась в прекрасную мелодию дисгармоничная нота. Пока не заслонила  собой все. Распадаясь на отдельные возгласы, это был гул миллионов голосов: “Ты убил нас!”
Это будет твой мир, любимая. Твой. Созданный тобой и для тебя.
Какое мне дело, существовали ли вы когда-либо раньше? Пока она здесь, и я причастен к творению.


- Ты убил нас.
В круг вошли двое. Волк, не успевший сбросить шкуру, но не переставший быть человеком – страшное чудовище, смотреть на которое невозможно, больно. И другой, знакомый когда-то. Черты его лица заострились, он постарел, став тем, чем ему предназначено было стать, и чего он не знал в себе.
- Ты убил нас. – Сказал этот новый. – Они все ждут за пределами круга. Они хотят знать, было ли это необходимо.
- Да.
- И теперь все кончено?
- Все теперь только начинается.
- Но для нас…?
- Для вас? А какое это имеет значение? Новый мир - смотрите! – вот он. Он прекрасен!
- Он  омерзителен.
- Только потому что вы не привыкли.
- Что теперь будет?
- Откуда я знаю?   
Я не бог. Но нет, в одном я уверен – обряд будет завершен. И сотворенное будет скреплено кровью. Моей. Именно для этого волк привел тебя.
Сейчас, здесь, в круге будет завершен старый цикл, оплатятся все долги и все начнется сначала. Назови свое имя, тот, кто пришел убить меня. Новое проклятие ляжет на твои руки, потому что никто не может безнаказанно убить колдуна.
-Ро! – и человек резко взмахнул рукой…
…А свечи плыли,
И тени качались,
И таяли звуки,
А взгляды, виновно,
Уже не встречались.
Стихали страсти,
Достигнув предела.
А смерть бродила по плитам –
Ждала. Потела.
Качнулись подвески
На платье дамы,
И ложь повисла,
А ночь упала.
Пылали свечи,
А тени в экстазе дрожали…
Зачем мне вечность?
И я отвернусь,
Чтоб не видеть
Конец этой драмы...

- Идем, госпожа! – сказал волк, обнимая ее за плечи. – Тебе не нужно видеть это. Подумай о малыше.
Проклинаю!

Века проходят тихо, почти незаметно. А здесь полумрак и прохлада. И я уже стал экспонатом этого замка.
Туристы, любопытные зеваки, иногда местные влюбленные парочки или старушки с маленькими детьми забредают сюда. Их любопытство понятно, ведь об этом месте ходят легенды, и, на самом деле, мало кто может проникнуть за ограду, и почти никому не удавалось пройти сквозь круг камней, выложенный у порога.
Никому, кроме меня. И тех меня, что были тут раньше. Постойте, я объясню: рано или поздно человека охватывает беспокойство. Он ищет неведомое и сам не понимает, что заставляет его бросить все и идти, идти сюда. Даже с другого конца мира он готов приползти на коленях и горе ему, если погибнет в пути, не успев завершить путь. А, придя сюда, он обретает новое имя и становится хранителем замка. Ро зовут меня, как и всех моих предшественников.
Здесь я могу видеть сквозь решетку на окнах тот странный мир. Людей, его населяющих, их желания и страсти. Все, что происходит там. Иногда это бывает забавно. Но все это не имеет надо мной власти.
Я хожу по темным залам, я жду. Я не знаю, чего я жду. И не знаю, сколько буду ждать. И старые, тлеющие бумаги рассыпаются под моими пальцами. И слова исчезают ...

Куда бы я ни шел,
Все дороги приведут к тебе.
Даже те, которых еще нет.
Все вероятности зациклены на тебе,
Как на точке отсчета.
Потому что ты –
Исток и причина творения.
Ты было в начале и будешь потом.
Но имя твое я отказываюсь знать,
Чтобы случайно не потревожить твой покой
И не привлечь твоего внимания.
Мои бледные губы не произнесут его.
Куда бы я ни шел,
Все дороги приведут меня к тебе.
И когда мы встретимся,
Я просто загляну в твои глаза,
Если они у тебя есть.
И тогда мы поймем,
Что так должно было случиться.
Этого не могло не быть.
Потому что куда бы я ни шел,
Все дороги вели меня  к тебе.
Чтобы встретиться в этой точке –
Центре бытия.
                Неназванному богу.