Литейный цех

О, какой это был денек! Последние снежные сугробы, черные от оседающей пыли и грязи, поднятой с разбитой дороги, еще лежали там, внизу. А здесь, на крыше литейного цеха было по-майски свежо. Солнце расправилось с остатками снега на черном рубероидном покрытии, и нас послали «зачистить территорию» - убрать весь мусор, которого скопилось достаточно за время длительных простоев заводских цехов. Какое же это наслаждение - дышать свежим весенним воздухом после нескольких часов испарений и пыли в цеху. Товарищи мои, отряженные вместе со мной на это важное задание, сперва роптавшие, что «не за этим сюда устроились», теперь тоже осознали всю прелесть нашего сегодняшнего положения. Ей богу, мы были совсем как те парни из романа Кинга о тюрьме «Шоушенк». Помните, как старина Ред, умница Энди Дюфрейн и еще несколько заключенных занимались ремонтом крыши? Нам не хватало только пива для полного соответствия. Ну, и надзиратель у нас был всего один.
Вырвались ли мы из тюрьмы, переехав на одну смену на крышу? Как по мне - безусловно. Но я был в иных условиях, нежели остальные. Это был последний день моей отработки на заводе, я увольнялся.

Я мечтал об этом часе с первого же дня в литейном цеху. Работа на заводе вообще редко бывает приятной, но здесь... Завод дробилок и молотилок долго переходил из рук в руки, несколько раз искусственно банкротился предприимчивыми хозяевами, пока совсем не рухнул несколько лет назад. В прошлом году, неожиданно встрепенувшийся с появление народного фронта, «УралВагонЗавод» выкупил пустующие цеха и организовал вспомогательное производство. Мы отливали детали для коробок передач тепловозов и тормозных систем вагонов. Литейный цех не работал и на треть своих прежних мощностей, но главное - работал.

Я устроился туда формовщиком. Должен сказать, это был не худший вариант, так как мне даже предоставили выбор - работать на новой линии или же на старой. Новая линия с итальянским оборудованием, выкрашенным в желтый цвет, производила впечатление. Старая линия производила на свет в основном отборный трехэтажный мат. Я выбрал новую, как любой порядочный конформист. Интересно, у всех ли был выбор? И если у всех, зачем люди выбирали работу на старой линии? Загадка.

Так как цех простаивал несколько лет, его рабочие, офисные и бытовые помещения пришли в негодность. И если в самом цеху старое оборудование было настолько громоздким и непотребным, что его и воровать было бессмысленно, то из кабинетов, раздевалок, душевых и даже коридоров вынесли практически все. К моменту, когда я пришел на предприятие, кабинеты мастеров и начальников успели обрасти старой, советских времен, кабинетной (не офисной, а именно кабинетной) мебелью и дешевой китайской оргтехникой. Судя по всему, «УралВагонЗавод» ничего не жалел для нового подразделения, и массово снабжал всем хламом и старьем, что находил на своих просторах.

Новая линия хоть и считалась новой, называлась так уже скорее относительно старой. Итальянские станки и машины засорялись и ломались через день. Кажется, это специфика русских - закупать станки, но не закупать агрегаты для их обслуживания. Каждый день под конец смены мы останавливали конвейер за час до ухода домой, и вычищали все вокруг. Под транспортировочной лентой, над лентой, вокруг ленты, саму ленту. Машина, смешивавшая материал для форм, за смену приходила в совершенную негодность, и ее приходилось чистить несколько часов кряду следующей, обеденной смене. Вручную, небольшими топорами, приходилось колотить металлические стенки емкости для смеси до характерного блеска. Я с трудом представляю европейцев за этой работой. Хотя, всё может быть.

Машина смешивала песок, некие абразивные материалы и клейкие субстанции (я никогда не интересовался составом) и засыпала в формы. Недалеко, практически тут же, женская бригада выполняла детали меньшего размера, которые вставлялись в форму большую. В этом и заключалась работа формовщика - собрать форму из одной большой и 5-6 маленьких и средних деталей. Работа в целом не пыльная. Если бы не как раз таки пыль. Герметичность машины давно оставляла желать лучшего. Из нее валился абразив и песок. Формы выходили из печи хрупкими и на ленте оставляли песочные следы. В соседнем пролете в огромных ковшах выплавляли сталь, заливая ею формы дважды в смену. Все это сочетание превращалось в постоянный туман, завесу, с которой не справлялась никакая вентиляция. Впрочем, в ее существование давно перестали верить даже сами работники профсоюза.

Пыль и грязь, которые были везде, оседали на коже. Причем, было не важно, работал ты в перчатках или нет - руки уже к обеду отмыть было невозможно. Даже тело, скрытое униформой, становилось какого-то трупного цвета из-за пыли. Учитывая, что нормальными душевыми тут не пахло и до череды банкротств и последовавших мародерских расхищений, процесс отмывания становился невероятно сложным делом. Я, например, давно уже перестал посещать душ с его заплесневелыми стенами и струйкой воды, стекающей откуда-то с потолка. В умывальниках, стоящих в раздевалке, я минут десять отмывал руки и лицо до состояния, когда над ними не будут хотя бы ржать в автобусе. Остальное уже дома. О запахе можно было не беспокоиться - любой, кто работал в литейном, вонял серой так, что его легко можно было узнать в толпе.

Пыль заполняла карманы, кружки, оставленные после обеда на столе, покрывались сантиметровым слоем. Грязь забивалась под ногти, и вытащить ее не удавалось неделями. Я, должно быть, как и мои коллеги, выглядел странно, всюду появляясь со сжатыми кулаками, дабы никого не шокировать своими ногтями.
Но самое печальное - пыль проникала внутрь. Мы дышали ею, пили и ели ее. После первой же смены в литейном ваши слюни и, прошу прощенья, сопли превращались в черное нечто. Абсолютно черное! Ребята шутили, что бы можем «плеваться асфальтом». Даже после выходных это не прекращалось.
Вскоре я набрался пыли и в глаза и вынужден был уйти на больничный. Но и тогда «плевать асфальтом» не перестал.

Нашим надзирателем на крыше был Михалыч - мастер нашего участка. С его брюхом, грузно свисавшим над солдатским ремнем, только и лазить было на крышу по старым, давно прогнившим лестничным пролетам и маршам. Нужно же было додуматься - послать именно его. Но он не возражал, напротив, отдыхал от пыли и грязи вместе с нами. Собственно, из мастеров литейного цеха, с которыми мне довелось поработать, Михалыч один соответствовал занимаемой должности на все сто. В отличии, например, от сменщика своего Алеши, который давно уже носил кличку «Голова». Что только головастый Алеша не придумывал, чтоб занять наше свободно на время простоев место. Человек невероятно изобретательный и абсолютно некомпетентный, он доставлял нам сплошные неприятности. Видимо, обижали в детстве. Или слишком мало били. Михалыч был куда более рассудительным и мудрым мужиком. Никогда не заставляя делать лишнюю работу, он быстро заслужил уважение всех бригад на всех участках.

За те несколько месяцев, что я работал в литейном, я успел сблизиться с несколькими ребятами и нас даже стали именовать «мини-бригадой», где я выступал за главного, хоть и был моложе всех. Хотя, взглянуть на Сашку, никогда не сказал бы, что ему за тридцать. И внешне, и по манере общения, он вполне соответствовал двадцатилетним юнцам, коих нас собралось тогда немало на заводе. Что уж говорить про Женьку, которого я знал всего недели две. На вид он больше походил на школьника - худой, с чистой светлой кожей, с едва заметными усиками он словно смотрел на нас с фотографии выпускного класса. А вот Леха, напротив, выглядел старше своих лет. Оно и понятно - при его образе жизни. Он хоть и увлекался спортом, но спиртом увлекался больше и чаще. И теперь в свои тридцать вполне походил на человека предпенсионного возраста.

Наша мини-бригада затеяла перекур. Парни закурили, стоя у стены какой-то чердачной постройки, а я, как некурящий, уселся на край крыши и свесил ноги вниз. Я достал телефон и попытался поймать сеть - бесполезно. Вышек сотовой связи поблизости не наблюдалось. Лишь старые, со щербинами, трубы заводских печей и котельных. Тогда я стал пускать при помощи экрана телефона солнечных зайчиков в окно напротив, где молодые симпатичные девчонки из БОТа уже насчитывают, должно быть, мне расчет.

Михалыч подошел к ребятам и тоже закурил
- Леша, почему я тебя вчера на работе не наблюдал?
Леха отвел взгляд: «В проходную не пустили».
Мастер усмехнулся: «Как у вас все просто! Не пустили - пошел домой. Или дальше пить. Позвонить хотя бы можно было?»

Леша молчал. Сашка крутился рядом. Леха сильно не любил Сашку после того случая, месяц назад, когда их задержали менты за распитие спиртных за магазином возле «Делового клуба». Они тогда с Валеркой, который уже уволился, и ОТКашкой Светкой решили выпить после смены, а тут менты. Всех в «Газель» и до наркологии. Лёхе с Валеркой с трудом удалось уговорить сержанта отпустить Светку. Якобы, она из другого города, ей срочно нужно на последний автобус и вообще - она не пила. Освобожденная Светка бодрым шагом зашла за угол все того же магазина, упала, проблевалась, заснула, и ни в какие Кулебаки в тот день уже не попала.
 Когда Газель тронулась, по рассказам Лехи, Саня начал доставать ментов просьбами «порулить», «подержать автомат», «включить сирену» и все в таком роде. Неудивительно, что в стенах наркодиспансера выдержка и доброта сердечная ментов окончательно покинула. Удивительно, что влетело больше всех Лехе, а вот Сашок отделался одним смачным поджопником. И то, кажется, от врача.

Михалыч затянулся и выпустил облако дыма.
- Смотрите, хлопчики, допрыгаетесь. Вылететь отсюда в два счета можно.
- А я вот и не держусь, - довольно вставил Сашка.
- Не держится вон, прораб ваш, - Михалыч кивнул в мою сторону. - Вот этот не держится. Заявление на стол и пока. А от вас одно и слышно: «уйду», «надоело». А потом ваши пьяные задницы прикрыть просите. Завязывайте, мужики, это не серьезно!
- Я не на это, может, учился. Я, может, и вовсе по энергетической части. А сюда так, на время устроился, - не унимался Сашка.
- Ха! Удивил! - Михалыч щелчком отбросил бычок и смачно сплюнул вниз, точно в фильме Тарантино. - Да тут все такие! Временщики. Ты вот, Алексей, кто по образованию?

Леха снова потупился, я спиной чувствовал, как он жамкает губами: «Ну, прокатчик».
- А ты, прораб?
Я обернулся и скорчил серьезную мину: «Бухгалтер».
- Да ладно? - искренне изумился Санька, - и что же ты тут делал?
Я пожал плечами, продолжая целить зайчиком в окно БОТа: «Работал».

В разговор включился и вечно скромный Женька:
- А я менеджер. Но с первого дня своего рабочего на заводе. Правда, на металлургическом. Здесь только недавно, - он запнулся и грустно выдохнул, - на время...
- Сам ушел или по статье?
- Официально сам. За прогул по пьянке попросили, настойчиво попросили, написать по собственному.

Я был поражен, если честно. Женька виделся мне отличным парнем, хоть и весьма юным, но серьезным и ответственным. Он всегда приходил одним из первых и никогда не стремился сбежать пораньше. А с завода вылетел по пьянке... Видимо, зарекаться и правда ни от чего в этой жизни не стоит.

- Но я реально ненадолго здесь, - самоуверенно заявил Женя, - у моей подруги отец в отделе кадров заводском, надеюсь, поможет.

«Какой сброд понабрали»! - рассмеялся Михалыч, кажется, единственный профессионал во всем цехе. Из присутствующих на крыше - точно.
- Вчера приняли новенького на старую - фельдшер! 20 лет мужик в деревне мордовской грипп старухам лечил, да роды у всей округи принимал. А теперь к нам - за длинным рублем.

Мы все так и прыснули. Наш рубль если и был длинным, то количество этих рублей навевало тоску похлеще мордовской глуши.
- А что вы ржете, охламоны? Вам может и мало, а после мордовского леса и зарплаты раз в три месяца, ему здесь золотые горы мерещатся.

- На Золотых сейчас хорошо! - я улыбнулся весеннему солнцу, - снег, наверно уже сошел, скоро сморчки пойдут.
- Что за сморчки? - Сашка не мог, кажется, не донимать расспросами.
- Грибы такие, в виде мозгов. Тебе бы не помешало употребить, - огрызнулся Леха, но и сам заинтересованно спросил, - а где у нас Золотые горы?

Несколько минут я пытался всем объяснить, как отыскать золотые горы между новыми и старыми «южными» кладбищами.
- А почему «Золотые»? - Сашка надеялся, видно, что название соответствует содержанию.
- Не знаю. Говорят, Баташевы там руду копали. А она тогда на вес золота была. Может, поэтому.

На крышу с матом ввалился Алеша «Голова». Сперва сбегал на другой конец здания, где трудилась (так же, как и наша - сидя на солнышке и травя свои байки) другая мини-бригада. Слышно не было, но, судя по тому, что посиделки закончились, и работа закипела, разнос был капитальный.

От них подскочил и к нам:
- Сидим? Закончили? - он огляделся кругом и убедился - закончили. - Отлично. Михалыч, тебя начальник участка искал, он у себя. Так, а вы, братцы-кролики, берите в кандейке лопаты, ведра и вперед - чистить "ямы" от песка. До конца смены вам хватит.
Спорить было бесполезно, но мы все уставились на Михалыча, едва «Голова» скрылся за дверью вниз. Он лишь развел руками: «Ну, вид сделайте. И на глаза этому черту старайтесь не попадаться».

Михалыч ушел к начальнику - получать за Леху, прогулявшего вчера, и прочие косяки, большинство из которых самому Михалычу не принадлежали. Мы посидели еще немного, пока парни выкурили еще по одной и поплелись вниз. На прощание одна из девушек в окне помахала мне рукой. Прямо как Рита Хейворт.
Внизу я решил, что работы на сегодня с меня хватит: «Мужики, вы как хотите, а я пойду в обходной лист подписи собирать, пока все здесь. Потом ведь никого не найдешь».
- Давай. Если успеешь, мы в комнате.

Я пожал всем руки и пошел в раздевалку за обходным листом. С горем пополам за пару часов я собрал все нужные подписи, кроме инспектора по охране труда, который находился в другом цеху. Сдавая униформу, я немало поскандалил с матерой бабкой-гардеробщицей, заставлявшей меня подписать бумаги, хотя в них значились лишние хлопчатобумажные футболки и пара ботинок 39 размера, которые мне были бы в пору классе в седьмом.
Когда я вернулся, примерно за полтора часа до конца смены, в комнатке, где мы обычно обедали, собрались уже все. Леха и Сашка были здесь же, а вот Женьки не было. Мужики сказали, что он чистит "яму" или перетаскивает песок со склада. В одного? Заняться что ли нечем? Я пошел позвать его к остальным. Женька действительно копался в яме, насыпая песок в ведра.
- Мужик, бросай ты это дело! Пошли, все чай пьют.
- Ага, бросишь тут! Алеша знаешь как орал, когда нас тут не нашел.
- Поорёт и перестанет. Мужики вон сидят, балду пинают, а ты что?
- Да им же плевать на все! Они завтра пьяные придут, их Михалыч прикроет. Я лучше здесь потаскаю.

Я пожал плечами и вернулся в комнату. Леха сказал, что «Голова» реально как с цепи сорвался - наорал и обещал всех уволить по статье.
- Вы чего же тут торчите?
- Пусть увольняет, - философски выпустил сигаретный дымок Сашка, - хуже не станет.
- Чего теряем-то? - вторил ему Леха, - пыльные ванны да мелочи стаканчик.
- Это да.

А что мы теряли, уходя? Как я, по собственному, или как Леха в последствии - по статье? Если философствовать, подобно Сашке, то можно было дойти до того, что теряли мы авторитет и уважение в глазах наших коллег и работодателей, теперешних и будущих. А если рассуждать, как Леха, прагматично, то не теряли ничего. Так, пожалуй, вернее.

Я снова решил пойти за Женькой. Ну, какой смысл ему одному там вкалывать, если сам сказал - временно здесь? Связи, подвязы и снова в родной стихии металлургического завода.
Когда я пришел, Женька сидел в «яме» на одном из ведер. Он закрыл лицо руками, а его плечи характерно вздрагивали. В цеху было шумно, и я не мог слышать, но было понятно - Женька плакал. Я замер, не зная, подойти ли мне или нет. В литейном, этом старом и грязном цеху, среди прожжённых и пропитых мужиков, я и думать забыл, что мужчины еще способны плакать. Я так и стоял, невидимый для Женьки, пока он не встал и снова не начал наполнять ведра. Тогда я спрыгнул к нему и заговорил так, будто не видел его рыданий. При этом я старался не смотреть ему в глаза, считая, что он сразу обо всем догадается. Это называется «иллюзией прозрачности», кажется. Тогда и мне казалось, что я точно знал, что заставило Женьку разрыдаться.

- Решил напоследок тоже спину надорвать, - заявил я весело, хватая ведра. - Не только же тебе.
Мы начали работать на пару. Дело пошло куда быстрее. Вскоре, я так разгорячился, что пот тек с меня ручьем. Я стряхивал его со лба, и он черными каплями падал на пыльный пол. Даже пот был цвета асфальта в этом проклятом месте.
Закончив, мы прямо в «яме» сели передохнуть. Только тогда я, наконец, взглянул на Женькино лицо. Покрытое темным слоем пыли, с отпечатками рук на лбу и щеках, оно было расчерчено двумя светлыми тонкими полосами от глаз до подбородка. Удивительно, как слезы смыли с этих мест то, что мы с таким трудом отмывали в умывальниках.

Я протянул ему руку и он пожал ее.
- Слушай, не все такие уроды, как Леха с Саней. Да и они неплохие ребята, просто им реально нечего терять. Они же спиваются, а для этого много денег и ума не надо. Вышибут отсюда, найдут варианты не хуже. Не стоит раскисать из-за этого.
Женька, кажется, понял, что я видел его плачущим. Он замолчал на минуту, а после расплакался снова. Это было так неожиданно, так наивно и по-детски, что я совершенно растерялся. Он посмотрел на меня, из глаз его бежали слезы. И я клянусь вам, что таких слез не видел больше никогда! Это были настоящие градины, чистые и светлые, оставляющие за собой дорожку светлой кожи.

- Я не из-за них плакал, - сказал он, судорожно сглатывая. - Мне страшно. Я боюсь тут надолго застрять, как они. Я не хочу, как они...
И он по-настоящему разрыдался, снова закрыв лицо руками. А я просто сидел напротив, не зная, как помочь ему. Я прекрасно понимал его, человека, в котором оставалось еще немало светлых уголков. В отличие от нас, превратившихся внешне и внутренне в людей цвета асфальта. Он видел, как мы падали на дно каждый день и большинство из нас даже не старались подняться с него. И он не хотел застрять на этом дне вместе с нами.

Это был мой последний день в литейном. Вырвался ли я на волю, как Энди Дюфрейн? Пожалуй, нет. Чуть приподнялся над бездной, скорее. Надеюсь, Женьке удалось сделать это в полной мере.
Является ли литейный цех настоящим дном? Безусловно. Но и на дне могут постучать снизу. Спросите хоть у Лехи с Сашкой.