А за пригорком Родина
Больше уже не встретиться…. Листья не к сроку сброшены
тополем на обочину. Я покидаю…. Бесится
на поводке, в ошейнике, кокер… Начало месяца.
Вечность с тех пор… и кажется,
Что навсегда. И очередь – с августа – в неизвестное.
Время другое – местное.
Что там? Звонок от дочери – роуминг оператора.
Слёзы – как фактор фактора.
Господи, дай же выстоять. Дай напоследок вымерить,
Сколько шагов от прошлого, выжженного и голого…
Семя отнять от половы. Крест наложить… и голову
низко склонить. Остаться, но…
Паспорт, формальность – пройдено.
Я покидаю Родину.
октябрь 2014.
фото инет
Свидетельство о публикации №114102201287
Какую цену здесь платили,
Врага какого не добили,
Каких оставили друзей... /с/
*
Всегда остается возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая длина
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.
На пустой голове бриз шевелит ботву,
и улица вдалеке сужается в букву "У",
как лицо к подбородку, и лающая собака
вылетает из подоворотни, как скомканная бумага.
Улица. Некоторые дома
лучше других: больше вещей в витринах;
и хотя бы уж тем, что если сойдешь с ума,
то, во всяком случае, не внутри них.
Иосиф Бродский
Вот и вся родина: люди, вокруг которых меньше этого какого-то мерзкого наваждения по местности. Нет ничего за пригорком. А повеситься - это да.
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это -
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
переходят в положенном месте асфальт.
Свобода -
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
Иосиф Бродский
*
Да, вряд ли можно будет встретиться со всеми хотя бы в виртуале, как раньше встречались.
Заболеть бы как следует, в жгучем бреду
Повстречаться со всеми опять,
В полном ветра и солнца приморском саду
По широким аллеям гулять.
Даже мертвые нынче согласны прийти,
И изгнанники в доме моем.
Ты ребенка за ручку ко мне приведи,
Так давно я скучаю о нем.
Буду с милыми есть голубой виноград,
Буду пить ледяное вино
И глядеть, как струится седой водопад
На кремнистое влажное дно.
Анна Ахматова
*
Стансы
I
На прощанье — ни звука.
Граммофон за стеной.
В этом мире разлука —
лишь прообраз иной.
Ибо врозь, а не подле
мало веки смежать
вплоть до смерти. И после
нам не вместе лежать.
II
Кто бы ни был виновен,
но, идя на правёж,
воздаяния вровень
с невиновным не ждёшь.
Тем верней расстаёмся,
что имеем в виду,
что в раю не сойдёмся,
не столкнёмся в аду.
III
Как подзол раздирает
бороздою соха,
правота разделяет
безпощадней греха.
Не вина, но оплошность
разбивает стекло.
Что скорбеть, расколовшись,
что вино утекло?
IV
Чем тесней единенье,
тем кромешней разрыв.
Не спасут затемненья
ни рапид, ни наплыв.
В нашей твёрдости толка
больше нету. В чести́ —
одарённость осколка,
жизнь сосуда вести.
V
Наполняйся же хме́лем,
осушайся до дна.
Только ёмкость поделим,
но не крепость вина.
Да и я не загублен,
даже ежели впредь,
кроме сходства зазубрин,
общих че́рт не узреть.
VI
Нет деленья на чуждых.
Есть граница стыда
в виде разницы в чувствах
при словце «никогда».
Так скорбим, но хороним,
переходим к делам,
чтобы смерть, как синоним,
разделить пополам.
VII
Распадаются до́мы,
обрывается нить.
Чем мы были и что́ мы
не смогли сохранить, —
промолчишь поневоле,
коль с течением дней
лишь подробности боли,
а не счастья видней.
VIII
Невозможность свиданья
превращает страну
в вариант мирозданья,
хоть она в ширину,
завиду́щая к славе,
не уступит любой
залетейской державе;
превзойдёт голытьбой.
IX
Только то и тревожит,
что грядущий режим,
не испытан, не про́жит,
но умом постижим.
И нехватка боязни —
невесомый балласт —
вознесенья от казни
обособить не даст.
X
Что ж без пользы неволишь
уничтожить следы?
Эти строки всего лишь
подголосок беды.
Обрастание сплетней
подтверждает к тому ж:
расставанье заметней,
чем слияние душ.
ХI
И, чтоб гончим не выдал —
Ни моим, ни твоим —
адрес мой — храпоидол
или твой — херувим,
на прощанье — ни звука;
только хор Аони́д.
Так посмертная мука
и при жизни саднит.
Иосиф Бродский
*
Мы стоим и ладонями машем,
Я и сын мой вослед,
И кричит он "где наши, где наши",
Никого уже нет,
Даже пыль перестала крутиться,
Унеслась, улеглась,
Вы простите мне мама, сестрица,
Что от вас отреклась...
Раиса Абельская
*
Вечность с тех пор… и кажется,
Что в навсегда. И очередь – с августа – в неизвестное.
Не поймёшь, но почувствуешь сразу:
хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
завещать свою жизнь пополам
Иосиф Бродский
не знаю, что такое диабаз, что-то архитектурное
Марине Цветаевой
«Что же в тоске бескрайней
Нашла ты разгадку чуду
Или по-прежнему тайна
Нас окружает всюду?»
— Видишь, в окне виденье...
— Инеем все обвешено.
— Вот я смотрю, и забвеньем
— Сердце мое утешено.
«Ночью ведь нет окошка,
Нет белизны, сиянья... —
Как тогда быть с незнаньем?
Страшно тебе немножко?»
— Светит в углу лампадка,
— Думы дневные устали.
— Вытянуть руки так сладко
— На голубом одеяле.
«Где же твое покаянье?
Плач о заре небесной?»
— Я научилась молчанью
— Стала душой безвестной.
«Горько тебе или трудно?
К Богу уж нет полета?»
— В церкви бываю безлюдной.
— Там хорошо в субботу.
«Как же прожить без ласки
В час, когда все сгорает?»
— Детям рассказывать сказки
— Про то, чего не бывает.
Аделаида Герцык
*
На базаре кричал народ,
Пар вылетал из булочной.
Я запомнила алый рот
Узколицей певицы уличной.
В тёмном - с цветиками - платке -
Милости удостоиться -
Ты, потупленная, в толпе
Богомолок у Сергий-Троицы.
Помолись за меня, краса
Грустная и бесовская,
Как поставят тебя леса
Богородицею хлыстовскою.
Цветаева Ахматовой
*
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, -- гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли --
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, -- туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
И.Бродский
*
Агата Кристи Ак 07.01.2016 19:49 Заявить о нарушении