Усталые сердцем

Иисуса Христа невзначай, не специально,
Распяли повторно и, в сущности, в шутку.
Усталые сердцем на главном канале,
Черствели не о Христе, о себе, на минутку.

Как ловко поёт эта птица под прессом,
Ее жуткий стон в гулком шуме потерян,
Мы жаждем, у нас больше нет интересов,
"- Сегодня споет? - Ровно в семь, будь уверен!"

О том, что распяли писала и пресса,
Сражался в словесных конструкциях писарь,
Что видели, правду. Бездарный повеса
Гласил громогласно, что то был не Исса.

Какой-то обычный и сирый мирянин,
С проплешиной, не по погоде одетый,
Как будто не в нашем был обществе сварен,
Противно всем нам бил огнём беззаветным.

Говаривал каждый кормился он дурно,
Все хлеб да вино. Какая то пища?
Нектар, обагренный на кольцах Сатурна,
Хоть кто-то, быть может, уважит, разыщет?

12 знакомых до боли нескладных,
Недружно раскручивать принялись бредень
О чуде великом; Но было досадно,
Что был кто-то продан, а кто-то не предан.

Погибший не дал должного развлеченья,
И случай для нас уже безынтересен,
Патрициев ряд заскорбел в заключенье:
"Базарщина"," Пошлость", - под звук мягких кресел.

Так кончился сказ - лебединым романсом,
Нещадно коверканной, терзанной притчей.
Фигуры расставлены сызнова в танце,
Поют и танцуют, всё так же, комично.

Да, ты, человек, перемаслив остроты,
Продолжишь скучать за вечерней газетой.
С презрением к гениям и к пророкам,
Живущий во тьме. С небрежением к свету.