Сердце поэта по произведениям Низами

                СЕРДЦЕ  ПОЭТА
            (по произведениям Низами)       

От века поют свои песни поэты…
Они – соловьи, что пленяют нас летом

Волшебными трелями в звездной тиши.
Что ближе, родней их для слуха души?

Я тоже певец, и с вечерней зарею
Тружу свое сердце словесной игрою;

Из бейтов завесу незримую шью
К театру страстей, о которых пою.

Мои представления вам необычны,
Но речи для масок просты и привычны:

Мне больно от стонов изломанных слов –
Живого наследства великих отцов.

Поэмы – не кукольный мир балагана,
В них нет лицедейства – личины обмана;

Поэт и читатель на сцене одни,
Да Бог – если в таинство верят они.

Когда после дня суматохи и шума
С вечерней порфирой нисходит к вам дума

О замысле Божьем, о жизни своей –
Ужели потребен душе лицедей?

               * * *

Поэзия – детище рода людского,
В котором скопилось столь много дурного,

Что в зеркале дивом шерстистым он зрим.
Мы – звери, и в царстве зверином царим!

Но слово поэта – не рык людоеда;
В нем святость небес и премудрость мобеда,

Любовного чувства тончайшая вязь
И свет, что лучат самоцветы, искрясь.

Кто верным слугой совершенства зовется,
За лишнюю кость словно пес не грызется,

Не гнет холуем перед сильным хребет.
А если таков он – то он не поэт!

Раб власти – не истины друг, а пройдоха.
Прикажут – начнет сокрушаться и охать,

Усмешкой давясь, правоверных слезить,
Толпу умиляя, владыкам дерзить.

Поэзия с службой царям несовместны,
Динары за рабские оды – бесчестны.

Поэту единственный в жизни кумир –
Свобода, великая ширью как мир!

               * * *

Дар стихосложения – дар на рожденье.
Гранят как алмаз его труд и терпенье,

Оправу дают ему сердце и ум –
И вот он сияет средь прочих как Рум.

Но тот, кто, достигнув высот, загордился
И на постаменте хвалы воцарился,

Воззрив изваяньем на толпы людей, –
Тот мертв, а душа его в мире теней.

Пределов не создано для совершенства,
Нет с гением неба для смертных равенства.

Соперничать с ним я, конечно, не тщусь,
Но выше ступить каждодневно стремлюсь.

Пыль бренных сует застит небо дневное,
Прах этот – былое богатство земное.

Но вечно сверкает ночной небосвод
Дирхемами звезд над юдолью невзгод.

Легко вознестись на всклубившейся пыли.
Осела она – и поэта забыли.

Труднее с земли вознестись к облакам –
Зато станешь светочем многим векам.

Живу я трудами, покоя не зная,
Крупицы из россыпей слов намывая.

Старательству преданный, впал в нищету,
Но верен себе, дух поэзии чту.

Всю воду пролил, добиваясь вниманья;
Стал сух как песок – да напрасны старанья:

Поддержки у нужных людей не нашел,
Никто из них свитки мои не прочел.

Пусть так! Кто талант от небес получает,
Тот редко талант серебра обретает.

Бог видит, за что я вкушаю нужду:
За то, что дорогой греха не иду;

С стезей, что дана мне самим провиденьем,
Послушав толпу, не расстался с презреньем.

Пусть будет плачевен земной мой итог –
Пойду до конца, да поможет мне Бог!

                * * *

Суфий написал, лист свечой освещая:
«Мой долг – петь о мудрости, страсть укрощая.

Страсть в сердце живет. Как его-то взнуздать?
Не делай долгов, что не сможешь отдать!»

Ночь – лучшее время для страстных безумий,
Она же – и время для тихих раздумий.

День чувствами полн, что теснятся толпой,
А разуму нужен бессветный покой.

Но где же наш разум гнездится в натуре?
Ужели в надплечном вместилище дури?

Да полно! Мозг – высшей субстанции раб,
Как бренное тело, как нажитый скарб.

А истинный разум – то дух человечий;
Нетленный, как Божья частица, и вечный.

Коль не было б духа, как мог бы Господь
Судьбою снабдить закоснелую плоть?

То сердце, что кровь нашу гонит по жилам,
Стуча одиноко в застенке унылом, –

Такое ж, как сердце тупого осла,
В котором душа никогда не жила.

Дух, сердце – лишь разные именованья
Того, что есть сущности высшей дыханье,

Что Господа слышит и с ним говорит
И жизнь, судьбе повинуясь, творит.

Пять чувств – то разбойники с темной дороги;
Сильны они телом, но нравом убоги.

Судьбе твоей чужды они. Избегай
Советов их, помыслы с сердцем сверяй.

               * * *

Поэт – не жилец ни земли и ни неба,
А жить не способен без звезд и без хлеба;

Он мир созидает из собственных грез
И розовый сад воспевает без роз.

Сдыдись, коль поэт ты, умом жить без сердца,
Хоть жизнь без ума – как приправа без перца.

Глас совести – то, что мной названо стыд;
Коль есть он – Бог с сердцем твоим говорит.

Стыдливость краснеть заставляет – и только!
Она не обязана Богу нисколько.

Лишь стыд может сердце заставить страдать.
Бесстыдный – не друг миру бейтов, а тать!

Есть страсти сердечные, есть и страстишки.
Последние – это желаний излишки;

Они и седлают порой седока,
Не ты им – они тебе шпорят бока.

Влюбленность ты путаешь с даром от Бога.
Тебя как коня она гонит дорогой,

Не избранной и не известной тебе,
И собственной, стало быть, чуждой судьбе.

Поэзия – страсть и судьба во едином,
Небесным дарованные Господином;

Она же и счастье. А есть еще что,
Что сердцу любезней? Отвечу: ничто!

                * * *

Поэту дарована власть над словами.
Не счесть краснобаев, сорящих речами.

Сорят они с умыслом, чтобы извлечь
Немалую мзду за товарную речь.

Стихи не товар, а сердечные песни;
Под руд их читать было б много уместней.

А разве певец, что о звездах поет,
Награду от неба за песнь свою ждет?

Великая страсть правит миром – нажива.
Она – как, к примеру, любовь – не ревнива

И даже на зависть способна плевать.
С ней мало кому по плечу воевать!

Кто раз попадется к наживе в тенета –
Навек ее раб. Нет с пути поворота,

Которым влечет она жертву свою;
Пути, что противен живущим в раю.

Страсть эта – несчастье и смерть для поэта;
Завяз в ней – считай, твоя песенка спета:

Свобода души и нажива – враги.
Поэт, чуть запахнет наживой – беги!

Есть власть над словами, но есть и власть слова.
Не все без греха с ней ужиться готовы.

Свободу подмять норовит эта власть.
Что ж, власть вообще – это сильная страсть.

Ты мнишь, что нужна она лишь для наживы?
Те, кто говорят так – наивны иль лживы!

Страсть эта – звериного прошлого тень,
Души полудикой худая болезнь.

Рабы этой страсти бредут бездорожьем,
Грехи у себя и у подданных множа.

Власть души калечит и тех, и других;
Пуста без насилия жизнь для них!

Закон – что костер: будь разложен он где-то,
Паломникам верной послужит приметой,

Когда они ночью пустыней пойдут.
Зачем поводырь им, коль очи ведут?

Закону хорошему власть не помеха.
Но как отличить, где нужда, где потеха –

Потеха больной от рожденья души?
И как от правленья порок отрешить?

Ох, чую, не скоро свобода вернется
В судьбу человека, когда не придется

Хребет перед властью униженно гнуть.
Потерпим, ведь надобно жить как-нибудь…

               * * *

Мир вам, мастера поэтической речи!
Ваш труд совершенством искусства отмечен,

С которым лишь музыка вровень стоит.
В стихах слово грубое рудом звенит!

Бескрылая проза о небе мечтает,
Поэзия к небу на крыльях взлетает;

Слог прозы доступен любому из нас,
Стихи же – пророчества тайного глас.

Пророк и поэт – ясновидцы по сути,
Способные к зрению в суетной мути;

К грядущему вместе стремят их стопы
По здешнему миру пустой скорлупы.

Привычная проза народу понятна
И этим близка, как жена, и приятна.

Стихи же – вино, что волнует в нас кровь,
Манящая из-под чадры нас любовь.

Противен поэзии блеск украшений,
Простые созвучья звучат совершенней.

А ежели тянется к звукам душа –
На струны персты возложи не спеша

И песнею чудной без слов наслаждайся,
В эфире блаженного мира купайся…

Слова возвращают на землю с небес.
Сам выбери, где же ты сердцем воскрес?

Как девушек любят стихи молодые,
Как жен своих преданных ценят седые.

Но многим по нраву словесный разбой,
Для них бытие – гнев гордыни и бой.

Что ж, право на жизнь есть у всех ипостасей.
Но «я» полуночного вора опасней:

Поэт у читателя душу крадет,
Когда свое «я» он за «мы» выдает.

А сколько гуляет напевов кабацких,
Осмысленных, но по-цыгански дурацких;

Зачем опускаться до вкусов толпы,
Сходя с обозначенной небом тропы?

Поэзии нить без узлов, как у руда.
Коль тон его струн различать тебе трудно,

Зачем ты на людях берешься играть?
Неужто иным себя нечем занять?

Народ за понятность дирхемами платит,
На зрелища глупые отдых он тратит.

Так с древнего Рума, увы, повелось;
Полезнее жвачки для толп не нашлось.

Жируют на этом певцы-сребролюбцы,
Высокие чувства подняв на трезубцы,

Парчой обмотав горделиво виски.
Безбожны они, как сатиры низки!

Не мудрость быть в стаде овечьем бараном,
Хранителем скотских обычаев рьяным.

Возвысься, поэт, над галдящей толпой
И песнь, что выстрадал сердцем, пропой!