Воспоминание о Пятигорске

Машук сдувает на прощание
дым  с дула – тучку золотую,
кто санаторских   щей не ел,
тот вряд ли дыры залатает
на ментиках, мундирах, латах, 
проделанных дуэльной пулей,-
когда за честь такая плата,
пусть дама усидит на стуле
от этой вести пятигорской,
ведь только что роман читала,
и вот, – зажавши веер в горстке,-
бледна…Печорина не стало…

Пусть не Мартынов с секундантами,
а лишь аэропорт в Минводах…
Когда с такими-то талантами,
да с минералочкой под водочку,
когда из ванн выходит Мэри,
как бы из пены Афродита,
она прекрасна в полной мере,
и гибче даже акробата…
О том не будем…Ведь дуэль
за слово колкое о даме
грозит…Ну а:
-Mone chere Michelle-
страшней горгулий Нотр-дам!

Твой муж, конечно же, мартышка,
с таким большим смешным кинжалом.
Ты после ванн читаешь книжку,
княжне -  Грушницкого не жаль…
Княжне куда милее Демон
из Третьяковки, как у Врубеля,
он у тебя, конечно, - дома,
а у меня последний рубль.
И потому пьём на твои,
шампанским поминая юного
поэта. Что ж он натворил!
Ведь всё по Фрейду, всё  по Юнгу.

Либидо. Тантос.  И влечение.
И желчная в лицо тирада…
Но впрок тебе пошло лечение,
и  этому ты все же рада.
Но остальному -нет как нет-
да, так кончаются дуэли,
конечно, победил брюнет,
а он лежит ничком у ели,
у Черной Речки, в Рансевальском
ущелье или близ Тобоссо,
а ты кружишься в трансе вальсовом,
и  длинным  шлейфом за тобою

твои Онегины и Ленские,
уже давно стрелой пронзённые,
чтоб Демон  крыльями вселенскими
к тебе - через дыру озоновую.
Стрелялись с десяти шагов,
и в толчее аэропортовой,
по истеченьи двух веков
стою, как бы к скале  припёртый…
И вот, взмывая над просторами
у Машука,- и сплошь мигалкою-
я вижу тело распростертое…
И дама в чёрном - над могилкою.