Осуждение Христа

Е.Л. Тюрин, г. Москва

ОСУЖДЕНИЕ  ХРИСТА

Весна… До Пасхи иудейской
Осталось три великих дня.
Уж речено душе злодейской:
«Один из вас предаст Меня!»

Сад Гефсиманский тьмой укрылся,
Листву дерев сморило сном.
Скорбящий Сын Отцу молился
О мученичестве земном…

Иуда в сад вбежал с толпою,
И в свете факельном ножи
Оскалились ухмылкой злою
Предательского лика лжи.

Пощечиной звук поцелуя
Мир старый с новым расколол –
И, к лаврам дьявола ревнуя,
Народ Христа на суд повел.

Первосвященник Каиафа
Сурово пленнику сказал:
«Не руки бы Твои я шарфом,
А рот потуже завязал!

Ты возомнил себя Пророком –
Не ново то! Народ наш глуп
И легковерия пороком
Ум тешит, точно сластью зуб.

Ты книг священных иудеев
В высокомерии ума
Презрел глагол! Для фарисеев
Твое учение – чума!

Ты на субботу замахнулся,
Что можно Богу одному!
От болтовни Ты, знать, рехнулся;
Не ведаешь, дерзишь Кому?

Священной книги предписанья –
Не блажь пустая, а закон,
И не избегнет наказанья
Тот, кто в противном убежден!»

Ответил связанный Учитель:
«Смиренным сердцем Бога чтут
Равно священник и воитель,
А понуждает верой плут!»

Промолвил Каиафа злобно:
«Я постараюсь, иудей,
Чтоб Ты познал на месте лобном
Конец позорный как злодей!»

И вопросил первосвященник
Синедрион и прочий чин:
«Кто подтвердит, что сей изменник
Погряз в трясине тяжких вин?»

Тут лжесвидетелей немало
По делу пленника нашлось;
Людская дурь перемешала
И быль, и небыль вкривь и вкось.

И донесли на Иисуса:
«Мол, похвалялся храм снести
И новый мыслью искусной
В три дня до неба возвести!»

Христос сказал Синедриону:
«Отныне Человечий Сын
Воссядет одесную трона,
Где вправе Бог сидеть один!»

«Глагол Твой темен, как и прежде! – 
Первосвященник закричал. –
Но в риторической одежде
Я злую ересь разгадал!

Погряз Ты в диком святотатстве,
Коль к Богу в родичи полез;
Возжаждал Ты в чистейшем царстве
Благоухать грехом телес. 

Надеюсь, Ты Благословенным
Наказан будешь за язык,
Что мне признать лишь дерзновенным –
То ж, что сказать: «Да он шутник!»

А чтоб суда не ждал Ты долго,
Твое я поприще прерву:
Пускай казнят Тебя как волка
И труп сгноят в позорном рву!»

Тут фарисеи засмеялись
И, обступив Христа толпой,
Над жертвой скопом издевались
С собачьей злобностью тупой.

И по ланитам больно били,
Закрывши пленнику глаза,
Крича: «Узнай, кто это были,
Коль Ты Сын Божий, как сказал!»

Не отвечал ничем Учитель
Толпе, глумившейся над Ним;
Отвергнутый землей Спаситель
На небо ею был гоним…

                * * *

С утра столица иудеев
Людской молвой возбуждена:
«Синедрионом казнь злодеев
На праздник Пасхи решена!

Средь них тот Иисус-философ,
Кто называл себя Христос
И знал ответ на все вопросы,
Хоть был как нищий гол и бос.

Закон блюдет вояка римский,
Наместник кесарев Пилат
(По слухам, друг владыки близкий!),
Чьему суду никто не рад.

К нему стопы с утра направил
Сам Каиафа, строгий муж,
Защитник веры древних правил,
Что не юлит как скользкий уж.

Видать, Христу в вину зачтутся
Содеянные чудеса,
И с Ним сурово обойдутся,
Распяв с позором телеса!»

…Толпа служителей храмовных
С первосвященником своим,
Держась намерений греховных,
Валила вдоль по мостовым.

В толпе той, связан как преступник,
Оплеван ею и избит,
Шел Иисус-вероотступник,
Чьим слогом небо говорит.

Путь преградил дворец Пилата –
Обитель власти здешних мест,
Что силой воинской богата,
Чтоб задушить любой протест.

Перед колоннами столпился
Приведший пленника народ.
Клир иудейский отделился
И за главой  прошел вперед.

…Пилат вчитался в список подлый
Доносов на Христа и вин
И молвил: «Чем пророк голодный
Встревожил иудейский чин?

Народ ваш болен мессианством,
Подобного не знает свет.
Рим утешает душу пьянством,
Когда любви и денег нет.

А иудеям веси любы,
Где обитает дух пустой.
Быть может, боги Рима грубы,
Зато их мир, как наш – живой!

Рим процветает их защитой
И покорил без счета стран.
А вы одной мольбой прикрыты,
Еврей от словоблудья пьян!»

Ответствовал первосвященник:
«Сильней меча иной язык!
Знай: паствы нашей тихий пленник –
Беды надвинувшейся лик!

Но, слава Богу, распознали
Мы в проповеднике врага
И прошлой ночью повязали,
Схватив злодея за рога.

Теперь согласно приговора,
Что вынес наш Синедрион,
Ты должен взять под стражу вора,
Чтоб Он сегодня ж был казнен!»

«Что слышу я, жрец иудейский? –
Вскричал рассерженный Пилат. –
В земле, подвластной мне, плебейской,
Долгами вам я не богат!»

«Я не хотел тебя обидеть, – 
Сказал коварный иудей, –
Но в свитке ты не мог не видеть,
Кем возомнил себя злодей!

На сан Он замахнулся царский!
А ты тогда, правитель, кто –
Приказчик на усадьбе барской?
Нельзя спускать бродяге то!»

«Ступайте все! Я с этим делом
Сам разберусь! – правитель рёк. –
Коль виноват болтун – то с телом
Простится он в короткий срок!»

Истцы немедля удалились.
Затем солдаты привели
Того на суд, пред Кем склонились
Тысячелетия Земли…

                * * *

Перед наместником жестоким
Предстал обычный человек;
Не полным был он, не высоким,
Не сед был прожитый им век.

«Так вот каков Царь Иудейский! –
Пилат презрительно сказал. – 
Вид у царя и впрямь плебейский.
Зачем Ты так себя назвал?»

«Не Я назвал, а ты, правитель, – 
Ответ последовал ему. – 
Земных чинов Я не любитель
И даже царский не приму».

«Не я – о том писал доносчик, – 
Пилат с ухмылкой возразил; – 
Мол, при свечах Ты, полуночник,
Ученикам так говорил».

«Писать и верить в то, что пишешь –
Не часто совместимый труд, – 
Сказал Христос; – не часто слышишь,
Что правду истиной зовут».

«А Ты, конечно, друг обеим! –
Изрек ответчику Пилат. – 
Мы, римляне, лишь в силу верим
И в злато, чем Ты не богат!»

«Сомнительных достоинств пара,
Что Рим к Олимпу вознесли,
Мне не нужна, правитель даром;
К тому же Я не сын земли».

Молчанье долгое повисло.
Пилат напряг упрямый ум,
Чтоб уловить рисунок смысла
В штрихах пока неясных дум.

Тут Иисус помог Пилату
Услышать мысли благовест,
Чтоб повелитель лысоватый
Забыл на время судный крест.

«Ты полагаешь, что свободен;
Я ж – коли связан – пленник твой.
А этот вариант угоден
Тому, Кто в небе над тобой?»

«Философ, я не полагаю,
Как Ты изволил пошутить.
Свободой я располагаю
И волен всякого судить.

Служу же я владыке Рима
И здесь закон его блюду.
Власть кесаря ясна и зрима.
А в небесах я что найду?»

«Законы кесаря земного
Весомы силой, спору нет,
Но истинного в них немного,
Они – исток грядущих бед!»

«Будь осторожен, подсудимый,
Не можешь Ты судить их сметь!
Мир истин – Твой конек любимый.
А что есть истина? Ответь!»

«А то, что Царство есть иное,
Где души чистые живут
Снискавших поприще святое.
Их праведниками зовут».

Прервал правитель Иисуса:
«Раз царство есть – к нему есть царь,
На троне не бывает пусто.
Не Ты ли этот государь?»

«Царь – то земное представление, –
Пилату молвил Божий Сын. – 
Господь – вселенское явление,
Ее Творец и Господин.

Трон греческому Зевсу нужен,
Кумиру дикому вождей;
Он до сих пор их нравам служит,
Стращая молнией людей.

Бог истинный –Творец, Учитель,
Отец  живущим, а не враг.
Разумно ли, чтобы родитель
Был к детям не терпим, не благ?

Учу и я по доброй воле,
Чтоб шли вы, позабыв про рознь,
Как братья, по земной юдоли,
Не теша дьявольскую кознь».

«Хитро ушел Ты от вопроса, – 
Сказал, усмешку скрыв, Пилат. –
Тогда ответствуй мне, философ:
Тебе и Каиафа брат?»

«Нам мудрость древняя внушает:
Кто любит ближнего душой
И ненависть к врагу питает –
Угоден Господу такой.

А Я вам говорю: любите
Как ближних недругов своих
И Господа за них молите,
Чтоб как и вас простил Он их.

Светило Божье равно светит
И добрым на земле, и злым.
Вас любящих одних приветив,
Чем отличитесь вы пред Ним?»

Пилат, услышав то, воскликнул:
«Тебе, знать, надобен толмач,
Раз до сих пор Ты в суть не вникнул:
Первосвященник – Твой палач;

Пилат же при Синедрионе –
Судья велением судеб,
Хоть восседает сам на троне.
О, сколь противен мне мой хлеб!»

«Скажу на это: не судите –
Да не судимыми вам быть;
Чего себе вы не хотите –
Другим не надобно рядить.

Добавлю: муж, как ты, разумный
Не мечет жемчуг пред свиньей,
Не вскармливает жребий судный
Злословью в паре с клеветой.

Прощай грехи другим – и Небом
Прощен в черед свой будешь сам
И насладишься райским хлебом.
Знай; месть противна небесам!»

«Умно толкуешь Ты, философ, –
Пилат промолвил, – только тут
Не избежать за блажь мне спроса:
В Сенате свой закон блюдут.

Клянутся римляне на верность
Владыке-кесарю страны.
Твое ученье – ересь, дерзость,
Прощать его мы не вольны.

Что может клятвы быть дороже?
Ведь мы в заклад ей ставим честь
И небеса – прости нас, Боже!
Она в Твоем ученье есть?»

«Но клясться надо тем, – ответил,
Чуть улыбнувшись, Иисус, –
Чем сам владеешь ты на свете.
Иное – дьявольский искус.

Сказал ты: честь. Ведь то гордыня
И любование собой.
Честь родовая в склепе стынет,
А ты пока еще живой!

Престолом Божьим клясться глупо,
Поскольку Им ты и судим.
Клянутся небом слепо, тупо –
Взаимно глухи там к таким.

Клянется смелый головою –
А волос хоть один седой
Своею волею одною
Не оживит он чернотой.

Отсюда вывод: не клянитесь
Вовек и вовсе! Да иль нет –
В делах двух слов сих и держитесь,
Покуда смерть не застит свет».

Пилат взглянул на Иисуса
И тихо молвил: «Я солдат,
Но страха смерти не стыжуся.
А Ты и ей, как видно, брат?

И да, и нет с ней бесполезны,
Что нажил – в гроб не заберешь.
Скажи: когда стоишь у бездны,
Чем ты, живой еще, живешь?»

Ответил Иисус Пилату:
«Земная жизнь – суета,
Когда одной казной богата;
Уму от злата – маята.

Наследник по ветру все пустит;
Растащит, подкопавшись, вор;
Моль, ржа и гниль добавят грусти –
Бессилен против них запор.

То ценно лишь, что дух питает,
Что жизни смысл придает,
Что человека отличает
От тех, кто низменным живет.

Сии сокровища нетленны,
И груз времен не тяжек им;
Они как небо неизменны,
Что суждено делам святым.

Они как музыка в нас льются,
Обожествляя нам сердца,
Что в бытии зверином бьются,
Темниц пожизненных тельца.

Сокровища трудов духовных
На небесах приют найдут;
Освободясь от пут греховных,
Они творцов на небо ждут.

Там их сердца соединятся
С детьми, рожденными душой.
Не склонен Бог к ним придираться;
Простив грехи им, даст покой».

«Позволь прервать Тебя, философ, –
Сказал с учтивостью Пилат. –
А тем, чей ум устроен косно
И кто талантом не богат –

Им что, на небе рай заказан?
Но ведь талант – известно всем –
Бессмертных прихоти обязан.
Скажи, глупцы виновны чем?»

«Никто с рожденья не виновен;
Вина – страстей греховных труд,
В котором каждый смертный волен:
В ад, как и в рай, добром идут.

В погибель путь земной пространен;
Раскрыты настежь ворота
В тот темный мир, что вам желанен,
Как карасям сковорода.

Напротив, узок путь на небо,
Тесны врата для входа в рай.
Сей путь трудов великих требует –
Сам думай, сам и выбирай.

Господь с небес все ясно видит,
Известно тайное Ему.
Молитва небо не обидит –
Молитесь! Только ни к чему

Разбрасываться словесами;
Вопить, чтоб слышал и сосед.
Услышат вас за облаками,
В том никому отказа нет.

Пристало так молиться Богу:
«Отец наш, сущий в небесах!
Да будешь славен Ты премного
В земле, и в небе, и в сердцах!

Да будет воля Божья всюду
И Твой закон благой для всех;
Не отдавай нас в лапы блуду,
Не искушай тщетой утех.

Прости долги перед Тобою;
Насущный хлеб не отнимай,
Чтоб не дружить нам с долей злою;
Надежд к спасенью не лишай.

Грешны мы нашими делами,
Но и в грехе нас не покинь;
Над благодарными рабами
Правь Суд Свой с милостью!
                Аминь.»

Пилат молчал, но, видно, дума
Взошла в надменное чело –
Без спора, без борьбы, без шума,
Затмив обязанностей зло.

«Ты говоришь, что есть надежда
На милость Царственных небес, –
Сказал он. – Объясни невежде,
Как жить, чтоб нас лукавый бес

Не отвратил от благодати,
Что после смерти Бог дает?
Ведь блеск монет нам столь приятен,
Что всяк мечтой о них живет».

«Служить не Богу, а маммоне, –
Ответ последовал, – не грех;
Но злато – родич беззаконьям,
Ключ к обиталищу утех.

Порочность прелюбодеянья
Ваш предок осознал давно,
Но даже страхом наказанья
Блуд одолеть вам мудрено.

Все потому, что похоть – сила,
Что обитает в вас самих.
Одна душа б ее смирила –
Но из намерений благих.

А те приходят только с верой.
Любовь не вожделенье суть;
Не оценить блудливой мерой
То чувство, что Господь вдохнуть

Изволил в душу человека.
Любовь как вера высока;
Блудник же – то душой калека,
Намнут в аду ему бока!

Не грех богатство, только злато
Рождает сатанинский зуд:
Дерут у недруга и брата
За око око, зуб за зуб.

Законы эти не от Бога.
Не приведет на небеса
Битьем мощеная дорога,
А прямота ее коса.

Иное Господом любимо:
Ударят по одной щеке –
Подставь другую; нетерпима
Месть в злобно сжатом кулаке.

Знай: веры новой наставленья
Немногочисленны, просты.
Одно у них предназначенье:
Чтоб души не были пусты,

Чтоб было в помыслах благое,
Чтоб ум лукаво не юлил,
Чтил слово Господа святое,
Деянья добрые творил.

Благоразумный исполняет
Закон Небесного Царя –
Тем самым дом свой помещает
На каменные якоря.

Такой не свалит в бурю ветер
И не снесет речной разлив;
Возьмут его в наследство дети,
Сказав: «Отец был прозорлив!»

А безрассудный слово Божье
Уловит ухом, точно звон,
Но, суть оценивая ложью,
Его не примет как Закон.

Тем самым жизнь он устроит,
Поставив дом свой на песке.
Такой недорого и стоит –
В разлив плыть дому по реке!»

Умолк Сын Божий, взором мудрым
Смотря правителю в глаза.
Молчал и тот. Не знал он утром,
Что грянет к вечеру гроза…

                * * *

О чем молчал правитель римский –
Нам неизвестно ничего;
Быть может; он и вел записки
О важном в жизни – что с того?

Одно не подлежит сомненью:
Смущен допросом был Пилат;
Царь и судья по положенью,
Сейчас он власти был не рад.

Великого ума и духа
Стоял ответчик перед ним.
Правитель думал: «Веря слухам,
Пристало звать Его святым.

Немудрено, что фарисеи
Так ополчились на Него:
В любви капризны иудеи,
Переметнутся, чуть чего.

Ведь нищий Иисус способен
Не Иудею – мир увлечь
Своим ученьем. Он угоден
Всем беднякам – о том и речь!

Прав Каиафа: Иисуса
Из Иудеи надо гнать,
Но не на небо – не возьмусь я
За ум от жизни отлучать.

Исполню ихний же обычай
И дам плетей за болтовню –
Немного, только для приличия;
Потом за ересь изгоню –

Но нет, не к дикарям в пустыню:
В Италии сей иудей
На наших умников уныние
Нагонит силою идей!»

Подумав так, Пилат охране
Велел с Христа веревки снять
И вышел вон с ним: «Я дознание, –
Сказал толпе, – изволил взять

С Того, Кого вы Иудейским
Царем облыжно нарекли.
Я саном облечен судейским
По воле кесаря земли

И как судья не вижу смысла
Казнить Царя за болтовню,
Чтоб мысль на кресте повисла,
Разнообразив мух меню».

Вперед ступил первосвященник:
«Не так решил Синедрион:
Канонам веры злой изменник
Сегодня ж должен быть казнен!

Могли бы то мы сделать сами,
Но власть дана, Пилат, тебе
Распоряжаться палачами.
Повесь бродягу на столбе!»

Пилат, сердясь, повысил голос:
«От споров я давно отвык,
Но слушай, иудейский охлос:
Сей Человек – не бунтовщик;

Он римской власти не опасен,
Как три других разбойных пса.
Вот их прощать я не согласен,
Распну с позором телеса!»

Но Каиафа взбеленился:
«Не человек сей Иисус!
Он зло над книжностью глумился –
Не дьявола ли то искус?»

И, обратив лицо к народу,
Он крикнул: «Надо ли распять
Еврейству чуждую породу,
Что веру смела осмеять?»

В ответ прислужники кричали:
«Распять, распять еретика!»
Но многие в толпе молчали
(«Ну как прихватят за бока?»).

Пилат притворно изумился:
«Царя ли вашего распну?
Раз Он пред небом провинился,
То небу и судить вину!»

Но Каиафа крикнул людям:
«Рим – истинный владыка наш!
Верны мы кесарю лишь будем,
А самозванный царь – мираж!»

Косясь в испуге на охрану,
Народ дружней заголосил:
«Будь славен, кесарь богоравный!
Отступник казнь заслужил!»

                * * *

С народом сладишь только силой.
У всякого свой ум во лбу
Царит событиям мерилом.
Но, вдруг соединясь в толпу,

Умы становятся безумны –
И стадо в тысячи голов
Уж мчит вперед лавиной шумной
За горсткой наглых вожаков…

Пилат вгляделся в злые лица
Взошедших к лестнице дворца
И понял: казнь состоится,
Облапив тело мудреца.

Быть милостивым он не вправе:
Донос в Италию пойдет,
Что, мол, Пилат рабов ораве
В залог честь римлян предает!

Ведь милость – слабости подруга,
Едины в том Восток и Рим.
Без силы же с деньгами туго,
А Рим богатством одержим.

Удел народов покоренных –
Исправно Риму дань платить,
А миловать приговоренных –
Не дело тех, кто властен жить.

«Коль жаждут крови иудеи –
Своих собратьев же – пусть пьют,
От пойла мерзкого хмелея.
Меня ж под грех не подведут!»

Так про себя решил правитель
И зычным голосом сказал:
«Внимай, покорный Риму житель:
Я спорить о пустом устал!

Четыре имени мне дали –
Я четверых казнить готов.
Мы и побольше распинали,
У нас достаточно столбов.

Но, чтя обычаи народа,
Я одного хочу простить
На ваш главнейший праздник года.
Ну, так кого мне отпустить?»

«Варавву!» – выкрикнул священник.
«Варавву!» – вторила толпа.
Варавва ж тот был власти пленник,
За кем тащилась голытьба.

Подбив людей на бунт в столице,
Чинил разбой он и грабеж;
Властям попавшись, ждал в темнице
За преступления правеж.

«Что слышу я? – правитель молвил. –
Ты, Каиафа, мне не друг,
Коль милость власти обусловил
Свободой для разбойных рук –

Тех, что запятнаны убийством
Солдата римского. Ответь,
Как смел ты с дерзостным витийством
Здесь за мятежника радеть?»

Но Каиафа так ответил:
«Протест в голодных животах –
То не мятеж, как ты заметил.
Опасней нам мятеж в умах!

Вот с ним управиться не сможет
Ни окрик твой, ни легион.
Он, точно червь, устои сгложет;
Строй, где живет он, обречен.

И потому смерть Иисусу
Я требую, а не прошу.
Сними с нас главную обузу –
Тогда я ересь задушу!»

Пилат вскричал: «Указ Сената
Не дозволяет мне прощать
Убийство римского солдата!
Варавву должен я распять!»

Тут фарисеи взвыли хором:
«Пилат, распни Христа, распни!»
Правитель медлил с приговором,
И солнце жгло его в тени…

Сказал тогда первосвященник:
«Известно мне, что кесарь крут;
От слова одного «изменник»
Он вспыхивает, точно трут. 

Вдруг понесется через море
Донос опасный на тебя?
Разумно ль с кесарем быть в ссоре,
Высокий сан свой разлюбя?»

Правитель знал, что не разумно
И что доносчиков кругом
Полно, как на базаре шумном;
Знал, что произойдет потом.

Взгляд на философа прощальный
Он бросил вскольз и приказал
Подать сосуд свой умывальный.
Омывши руки, так сказал:

«Что ж, нет на мне невинной крови,
Но на тебе она, народ.
Исполню я твое условие:
Пусть Иисус на крест взойдет!»

И с тем правитель удалился.
Христа солдаты повели
Туда, где страшный холм горбился.
Он ждал Спасителя Земли…