Она могла бы остаться...

Когда Айо Гусман по пятницам на самом западе Европы не торопясь паркует авто
Возле таверны на окраине Энтронкаменто,
Вальяжно заходит, снимает шляпу, направляется прямо к бару – из раза в раз –
Все замирают на пару каких-то едва заметных момента;
В таверне тихонько играет джаз.

– Вам как обычно, сеньор Гусман, – спросит бармен седой, – бинаро виски, немного льда?
Сеньор Гусман сегодня, наверное, слишком устал,
он просто кивнёт, мол, да.
За окнами – португальская пряность и темнота.

Завсегдатаи старой таверны – старые Донны и их мужья
Начнут тихонько шептаться, шептаться, шептаться,
Мол, сколь же можно, да так нельзя,
Прошло уже столько лет,
В конце то концов, у Гусмана есть семья,
Жене он давал обет!

«Она просто могла бы остаться» –
прошепчет всё слышащий Айо, им всем в ответ.

Могла бы остаться, но не осталась, покинув запад, чужой для неё и далёкий,
Француженка – пианистка с голосом соловья,
Руки, как ветви ивы, взгляд, как у мученицы – святой и такой глубокий,
Девочка – странница, ласковая, как ребёнок, нежная донельзя.

Терпкая донельзя…
Крепче виски в почти допитой бутылке Гусмана, что по пятницам гость самый последний,
Что давно уже ниже нуля,
Наливает в бокал свой и пьёт, и пьёт, пьёт,
Что бармена мучает историей – словно книгой – своих откровений,
И после молчания как в бреду восклицает:
– Где Мария?! Когда же она придёт?

Сеньор Гусман встретил её случайно, и случайно намертво полюбил.
Всё казалось сначала забавной шалостью, взрослой игрой,
Пока в один день свет белый без неё ему стал не мил,
Пока до конца не утратил Айо свою гармонию, свой покой.

Сеньор Гусман имел абсолютно всё: успехи в делах, дорогие машины, обожание женщин, у океана дом,
В доме том умная и ухоженная жена, два прекрасных, талантливых сына. Факт его счастья неопровержим!
Но однажды, случайно, в старой таверне услышал он нежную песнь, что поразила, как гром…
И тогда день за днём в необузданной страсти, в огненной, пылкой любви француженки молодой сеньор Гусман стал окончательно одержим.

Она не осталась, покинув запад, чужой для неё и далёкий,
Француженка – пианистка с голосом соловья,
Руки, как ветви ивы, взгляд, как у мученицы – святой и такой глубокий,
Дикая девочка, словно вихрь; терпкая донельзя,

С копною длинных кудрявых волос цвета угля,
Любившая в алый цвет свои красить губы…
«Она просто могла бы остаться» –
простонет Айо, стискивая зубы.

Только он её никогда не ценил, не хотел было всё оставить, о всех забыть,
Отказаться от престижа, богатства и умной жены, хотел лишь обладать.
Но Мари никогда не просила его бежать,
Она училась его, таким, каков есть, принимать.
Но однажды утром исчезла Мария, оставив письмо: «Мне остаться с тобою – себя сгубить,
Потому на рассвете я отправляюсь навстречу миру, чтобы видеть солнце и море, и свободою жить,
Ты был лучший, Айо, обещаю, я буду скучать!»

И с тех пор, вот уж пятый по счёту год,
Каждую божию пятницу в таверне на окраине Энтронкаменто,
До рассвета Айо сидит и всё пьёт и пьёт,
И всё для него оживает – вот Мария коснулась рояля, вот Мария поёт,
Сеньор Гусман любит её и ждёт,

И ему б хоть на миг Марию свою увидеть, чтоб с ней без остатка сгореть…
Чтобы до самого исступления…

Но на деле – это адова боль, это дно, это клеть,
Это сердца сражённого тленье…
Потому что Гусман отлично знает: Мари никогда не вернётся,
никогда не придёт.