Календарь поэзии. 14 октября

Сегодня - день памяти Надеждиной Надежды.

Надеждина Надежда Августиновна (1905-1992)

Настоящее имя - Надежда Адольфовна Адольф.
Детская писательница. Автор познавательных книг:
"Чудеса на грядках" (1943),
"Полное лукошко" (1947),
"Я вижу море" (1959),
"Моревизор" уходит в плаванье" (1960),
"Партизанка Лара" (1963),
"Каждой былинке брат" (1966),
"Во саду ли в огороде" (1972),
"Про матушку Тыкву и ее замечательное семейство" (1987),
"Где щи, там и нас ищи" (1989),
"Вокруг света по стране Легумии" (1994).
Большинство из них посвящено природе, миру растений.
Родилась в 1905 г. в семье учителя Могилевской гимназии Августина Ивановича Адольфа (отец происходил из обрусевших латышей). В детстве Надежда - третья по счету в семье девочка - была любимицей отца, ждавшего мальчика (само имя Наденьке дали "в надежде" на то, что вслед за нею появится наконец мальчик, что и случилось через пять лет).
Окончив школу, поступила в высший литературно-художественный институт имени В.Я.Брюсова, потом перешла на литературный факультет МГУ. В институте влюбилась в поэта Николая Дементьева и вышла за него замуж.

В своих воспоминаниях Надеждина писала: "Окончив учебу, мы поехали отдыхать на Урал. Видели в Златоусте плавку стали. Пару недель жили в Ильменском минералогическом заповеднике. Он тогда еще только строился, но разведка самоцветов уже велась.
Помню свое впечатление всю жизнь. В одном из шурфов мерцал драгоценный зеленоватый камень, как глаз великого чуда, именуемого Недра Земли.
С Урала мы вернулись молодоженами".

В доме Дементьева и Надеждиной читали свои стихи Э. Багрицкий, О. Берголльц, Б. Корнилов, Н. Ушаков.
Надеждина и сама писала стихи.
Как автор для детей она начала работать в журнале "Юный натуралист".

Из воспоминаний тех лет: "В ЦИТе — Центральном институте труда, которым руководил поэт А. Гастев — поэт Дементьев получил диплом слесаря-лекальщика. На экзамене спрашивали: какая из двух бутылок тяжелей? Обе бутылки были одинакового веса, но одна маленькая, а другая большая. Тот, кто говорил, что большая тяжелей, забраковывался экзаменаторами. У слесаря-лекальщика должны быть чуткие руки. Лучший ответ: большая легче. Это означало, что, прицеливаясь к бутылке глазом, экзаменуемый напрягал мускулы, но, взяв ее рукой, ощущал, что такого напряжения она не заслуживала.
Дома Коля с увлечением занимался химией, считая ее величайшей из наук. Это определило его выбор: он поехал на Бобриковский химкомбинат.
Правда, слесарем-лекальщиком он там не работал. В местной газете печатались его очерки о рабочих и инженерах. Строителям и монтажникам он посвятил научно-популярную книгу «Рассказы атома азота».
...Можно ли найти любимую поэтом романтику в заводских буднях? Одна из глав во второй Колиной книге «Овладение техникой» (1933) называется «В поисках темы». В Бобриках тема была найдена. Это труд, в который человек вкладывает свои силы, опыт, знания, любовь к делу, свою душу.
Стихотворение «Закон» - рассказ о радости мастера, на которого

...каждый раз, как в мартене металл
Доходил до готовности -
снисходило
Благоволение и благолепие.
Словно с души отвалили грех.
Цех становился тихим и пепельным,
Радостным вдруг становился цех.
Спелая сталь — детище мастера, его торжество, его победа. И сталевар начинал всех любить, старый брюзга становился ласковым.
Коля не из тех поэтов, у которых пингвины живут на Северном полюсе. Работая над стихотворением «Новый метод», он досконально изучил мастерство каменщика. Вся стройка наблюдает за соревнованием двух каменщиков — у них разные приемы. Если Петр Пчелин работал по старинке:

Припер черенком. И улегся кирпичик,
Как в люльку, навеки каюк: баю-бай,
то его соперник и победитель, бывший хулиган:
Там Лешка Завадцев - как в ЦИТе учили,
Работал и шел, работал и шел,
Кирпич по стене расстилая, как шелк".

И еще: "Мы вместе по заданию журнала «Юный натуралист», где я продолжала работать, написали очерк о научном сотруднике Ботанического сада Марии Павловне Нагибиной, матери писателя Ю. Нагибина. Ее проекты различных цветников — протест художника против стандарта и казенщины в озеленении столицы. Она учитывала профессию, возраст, вкус тех, кому предназначались эти цветники. Для детской площадки — анютины глазки, настурции, ноготки. Малыши любят яркие низкорослые цветы. Перед аэровокзалом — дельфиниум, цветок летчика. Его лепестки передают все оттенки неба, от лазурного и нежно-голубого до темно-синего, почти лилового, каким бывает небо перед грозой".

Когда началась война, Надеждина пришла в «Пионерскую правду», где проработала все военные и послевоенные годы. Была репрессирована в 1950 году - через три года после выхода книги "Полное лукошко". В 1956 году вернулась в Москву.

Из воспоминаний: "В «Пионерке», где от бомбежки было разбито несколько окон, зимой мы ежились от холода и, прежде чем начать писать, отогревали руки над электрической лампочкой. Весной в разбитое окно залетел стриж, ударился грудью о нижнюю доску, упал и не мог подняться. Взлететь эта длиннокрылая птица может только с выступа. Мы были настолько худыми, что наша машинистка Клавочка, пройдя на высоте восьмого этажа между рамами, подобрала трепыхавшегося стрижа и передала мне. Зажав крохотное тельце в руке, я вышла на балкон, чувствуя, как в моей ладони стучит птичье сердце. На балконе я разжала пальцы, и стриж спикировал с моей руки.
Перед комбинатом вместо цветов росли кусты картошки, и не только перед комбинатом, но и перед многими московскими домами. Картошку сажали на лужайках парка культуры в Сокольниках, на забытых могилах Новодевичьего кладбища. И это понятно, ведь голодала вся страна. И я написала в 1943 году свою первую книгу для детей «Чудеса на грядках» о приключениях картошки, морковки, лука и огурца, о том, как самому вырастить овощи в помощь семье и лежащим в госпитале раненным бойцам. Отрывки из этой книги печатались в «Пионерке».
Я благодарна «Пионерке» за многое. Частые командировки помогли мне лучше узнать родную страну. Я смогла оценить силу печатного слова. На мой очерк о девочке Тане откликнулись и дети, и взрослые. У Тани появилось множество добрых друзей. Ей писали письма, посылали деньги, работницы швейной фабрики сшили Тане платье.
В «Пионерке» печаталась моя третья по счету детская книга «Я вижу море», про которую С. Я. Маршак сказал, что он слышит, как в ней море шумит. Я думала, буду писать еще, но мое комсомольское прошлое не было забыто - в три часа ночи раздался стук и в мою дверь".
Из статьи Л. Кузнецовой: "В последние годы жизни Надеждина работала над книгой для детей под названием «Вокруг света по стране Легумии». «Легумия» — по-латыни овощ. Это была книга об овощах, которые известны повсюду и каждому. Во вступлении, обращаясь к своим юным читателям, Надежда Августиновна писала: «Ты побываешь на празднике индейцев, на балу у французской королевы, в африканской пустыне, где высятся пирамиды, поплывешь по морям на корабле с пиратами, отправишься с рыцарями-крестоносцами в поход на Восток».
Рукопись писательница сдала в Детгиз. А вскоре заболела и слегла. Зная, что до выхода книги долгий путь, сотрудники Детгиза привезли макет Надежде Августиновне домой. Оформление порадовало писательницу. Большой формат, прекрасная бумага, красочные с выдумкой рисунки. Роскошно оформленная «Легумия» вышла в 1994 г., через два года после кончины Надежды Надеждиной…"


Она была узницей ГУЛАГа как троцкистка....


   ПИСЬМО

Нам, у кого на спине номера,
Кровь чью в болотах сосёт мошкара.
Нам, кто, как  клячи, впрягаясь в подводу,
В лютый мороз на себе возит воду,
Нам, по инструкции разрешено
Два раза в год написать письмо.
Что ж ты не пишешь письма, седая?
Трудно живется, не доедаешь...
Дети пришлют сахарку, сухарей.
Или, прости, у тебя нет детей?
- Как же не быть? Дочка есть и сынок.
Только письмо моё детям не впрок.
С лагеря я им послала привет,
И вот такой написали ответ:
"Мама, нам ваше письмо, словно гром.
Петю уже вызывали в партком.
Столько расстройства, столько заботы...
Митю, наверное, снимут с работы.
А от соседей такой позор,
Что и не высунешь носа на двор.
Если дела так и дальше пойдут -
Лизочке не поступить в институт".
- Матери доля известно какая:
Каждая счастья детям желает.
Сердце моё изболелось в тревоге:
Я им, родным, поперек дороги.
В ссылку старушка одна уезжала,
Просьбу исполнить мою обещала:
Детям черкнуть адресок я дала,
Что от простуды-де... я померла...
Что ж мне на это тебе сказать,
Мертвой себя объявившая мать?
Жестки слова мои пусть, но правы:
Те, для кого умерла ты, - мертвы!      


***


                ПРАВДА, ОДНА ТОЛЬКО ПРАВДА

Вам, кто не пил горечь тех лет,
Наверное, понять невозможно:
Как же - стихи, а бумаги нет?
А если её не положено?
Кто-то клочок раздобыл, принёс,
И сразу в бараке волненье:
То ли стукач пишет донос.
То ли дурак - прошенье.
Ночь - моё время. Стукнет отбой.
Стихли все понемногу.
Встану. Ботинки сорок второй,
Оба на левую ногу.
Встречу в ночной темноте надзор.
"Куда?" - "Начальник, в уборную!"
И бормочу, озираясь, как вор,
Строчки ищу стихотворные.
Что за поэт без пера, без чернил,
Конь без узды и стремени?
Я не хочу ни хулить, ни чернить,
Я - лишь свидетель времени.
Руку на сердце своё положив,
Под куполом неба, он чист и приволен,
Клянусь, что не будет в стихах моих лжи,
А правда. Одна только правда.  И ничего более.



                Я ЛЮБЛЮ

Я люблю. И меня не исправите.
Хоть какой кислотой не трави,
Но не вытравить мне из памяти
Этот терпкий привкус любви.
Ты - моё окаянное чудо.
Жжется рана искусанных губ.
От всего отрекусь, всё забуду.
Но проститься с тобой не могу.
Я зерно, растертое жерновами.
Всё моё, что осталось, - в тебе.
За семидесятью синевами
Не предай меня, не добей!
Слышишь: проволокой оплетенная,
Каждый шип, что ворона клюв,
Здесь при жизни захороненная,
Я люблю тебя. Я люблю.
КОГДА ВЫМЕРЗАЕТ ДУША
Когда-то, когда-то, когда-то
Были и мы молодыми.
Стоим мы у вахты, лохматые,
От инея все седые.
И пара белого струи
Бьют у нас из ноздрей,
Как у закованных в сбрую
Загнанных лошадей.
Воздух нам горло режет,
Он острым стал, как стекло.
Одна у нас только надежда:
В зону, в барак, в тепло.
И вдруг нам приказ - не во сне ли?-
За зоной могилу копать,
В бараке скончалась Анеля
За номером сто тридцать пять.
Стоим мы, как истуканы.
Добил нас этот приказ.
И наш бригадир Татьяна
Сказала за всех за нас
- "Анелю мы все уважали,
Хорошая девка была.
Не думали, не гадали,
Чтоб так нас она подвела.
Земля ведь окаменела,
Бей её ломом и вой!
Пусть девка бы потерпела
И померла бы весной".
Вы скажет: это не люди,
Подонки, двуногий скот.
Многие нас осудят,
Но верю, что кто-то поймет.
Мы были других не хуже,
Жестокость в себе глуша,
Но, видно, бывают стужи,
Когда вымерзает душа.