Змеиный исток

Однажды, по лесу бродя осеннею порой,
Остановился я перед диковинной горой.

Конечно, я в чащобе заплутал, но, е мое,
Откуда здесь в лесу гора? Здесь не было ее.

Тут, извините, не Тибет, а ровное плато.
И вдруг – скала, вернее, грот, точней, черт знает что!

Огромный холм, поросший мхом, а сверху… как сказать?
Два черных камня по бокам, как все равно глаза.

Меж ними – с жадностью к верхам берез задравший нос
С двумя щербинами в ноздрях наморщенный утес.   

А под носярой, средь коряг и пней – ну, прямо страсть! –
Щель беспросветная в скале, похожая на пасть.

И этот необычный холм, торча из-под земли,
Так удивительно похож на голову змеи.

Недолго думая, шагнув на каменный язык
Чудовища, отважно внутрь пещеры я проник

И там, пошарив в темноте, у аспида во рту,
У дальней стенки я сыскал огромную дыру.

«Ау! – я крикнул вниз. – Там есть кто или ни шиша?»
И эхо прошептало мне: «Душа, твоя душа».

Я бросил камушек на дно, за ним – другой вослед,
И ровным счетом ничего не услыхал в ответ. 

Такой событий поворот меня смутил слегка.
Похоже, ямина была ужасно глубока.

Спускаться вниз я не хотел и, в общем-то, не мог –
В моем кармане был лишь нож да спичек коробок.

Мне было жутко здесь торчать: повсюду тишина,
Змеиный череп и дыра с покрышкой, но без дна.

Однако из лесу бежать я вовсе не спешил.
Сдавалось мне, что я не зря здесь заплутал в глуши,

Что если я сейчас уйду, то больше никогда
Не отыщу я этот вход, ведущий в Никуда.

И так как я чуть-чуть продрог, то мигом сбегал в бор,
В пещеру натаскал дровишек и развел костер.

Пичужек безымянных хор мне трели пел свои,
А я сидел и руки грел под гландами змеи.

Когда в пожарище моем затлели угольки,
Я аккуратно их подгреб при помощи клюки

На край загадочной дыры и рядом сам залег,
И стал швырять за угольком в потемки уголек.

Какая красота открылась взору моему!
Летели головешки вниз и освещали тьму,

А я, как розовый пацан, смотрел, разинув рот,
С восторгом, с ужасом, с тоской, в бездонный кладезь тот.

И на стенах виднелись знаки, символы, слова,
И шорохи мерещились, и чудилось едва,

Что будто бы там кто-то есть, там, в самой глубине,
Который так же, как и я – ему, дивится мне.

В висках стучало, била дрожь и дергало в руке
От близости необъяснимой с неизвестно кем.

И близость ощущалась все сильнее и острей,
Покуда головешки не закончились в костре.

Мне стало тягостно, когда настала темнота.
Я понял: больше ничего я не увижу там.

И больше никогда сюда не возвращусь, ей-ей,
И скоро эту сказку поглотит небытие.

Садилось солнце. Надо было топать мне домой. 
Стою и сам не верю в то, что деялось со мной.

Скала в лесу, похожая на странную башку, 
Дыра без дна… Сказать кому – подумают: ку-ку!

Сам понимая, как моя история глупа,
Решил я, что пора идти, как вдруг услышал: па! – 

Как будто лопнулся пузырь – далекий тихий звук,
Как будто пробку из бутылки выдернули – пук.

И вслед за этим что-то зашипело в глубине,
Заклокотало, понеслось наверх из недр ко мне.

Я – пулей из пещеры вон, бегом – за дуб, присел –
И вовремя. Набрав по ходу дела децибел,

Все на пути сметающий, не знающий преград,
Летящий кандебобером, ревущий невпопад,

В хлам разбивая камни, звонкой россыпью шутих
Наружу вырвался из подземелья водный вихрь,

На краткий миг в свинцовые вонзился небеса,
И тут же, рухнув вниз, ручьем по лесу разлился.

С тех пор на ту опушку к роднику стремится люд.
И пташки, и зверюшки эту воду жадно пьют.

Нет больше никакой в бору змеиной головы,
И в тот колодец больше заглянуть нельзя, увы.

Дух чащи охраняет вкусный сказочный исток,
Что весело змеится тонкой струйкой на восток.