КозАки, французы, ляхи. Начало главы Миледи и дьяв

    Обновлённое начало главы "Миледи и дьявол" (для третьего тома "Миледи и все, все, все").

…Едва запахло жжёною смолой
и в воздухе по ветру стало дымно,
то выяснилось: страх идёт волной,
а строй козачий – слабая плотина.
Огонь заставит (пусть идёт войной)
сплясать, кого гопак, кого латино.

Накапливая силы для броска,
наращивая жар без промедленья,
разбег взяв по былинкам, волоскам,
неся что пострашнее, кроме тленья,
пожар грозил долине и войскам.

За космы вихрь долину оттаскал –
та с огоньком обширно облизнулась…
Высвечивать, искать   голубизнУ глаз
пытаясь в небесах (где тьма-тоска),
         
заигрывая, где-то уж беснуясь,
огонь набрался сил исподтишка…
…Козак свой страх   комАндой  обоснует…
Был витязь – закопчённый стал грязнуля.

Не из симпатий к огненным мешкам,
но глаз ещё от ужаса не жмуря,
козаки мчались пчёлами из улья,
и кони не равнялись ишакам…
А в лагере до этого безумья,

во  слАву  дня геройского, к  стыдУ  ли,
что ж было? Эпизод случился там,
где вольно было лагерным шатрам,
а ружья целовали в части дульной…
              .          .           .
…Лихой помощник писаря Шайтан
излишне откровенные раздумья
озвучил, подъезжая к козАкам.
Разыгрывал такой он образ дурня,
что встрял бы посторонний: «Что за хам»!..

– …Сидим без дела мы уже с июня.
  И, как сказал дружок мой поп Сергуня,
  в своём терпенье вышли мы за грань.
  Свободы действий мало нам и впрямь!

  Молчком команд ждём – сами, как немые!
  Понять, кто все    они    нам и кто    мы    им,
  хотелось бы скорее до зимы…
  Ты не   согласен,   Чуб? Прости за «мы»…

– Э? Кто это прикинулся там смирным?
– Смирителем    себя не возомни!..
  Кто важно     пузырём      раздувшись мыльным,
  а кто плывя к нам     курсом    многомильным;
  кто взяв у нас у нас солидности взаймы,
  а кто и  чушь  про нас уж раззвонив, –
  все ждут, кто б на тот свет наш путь  спрямил нам.
– Самих     спровадим, в ад дверь отворив!..

– Чей главный вклад, как ждёт Европа, мирный,
  избавит эти земли от войны?
  Ничей. За мир лишь  драться  мы вольны.
– Правдивый  голос,  что ни говори...
  О! Вот и Нестор! Лёгок на помине.

– Папаху сшибла пуля. Долговяз…
– Враг спятил? Стал активней? Дважды фарс.
  Ты, порохом под стенами палимый,
  чего опять высматривал, дивясь?

– Я насчитал пять… по окопам… линий
  у стен их бастиона против нас.
  Не пустят нас вперёд, хоть все     помри    мы!
– Глядел на     бастион    ты их голимый?!
  Да     выкурим     мы хоть две роты враз!..
  Кому дам околеть, кому по роже…
  В баталиях мой век неплохо прОжит.

  Моя     давненько     слава родилась.
  Мой внешний вид на чей ещё     похож    вид?
– На шкаф. А коль обидно – на стеллаж.
– Ответь, Шайтан, пред другом не стелясь.

  Я краше иль  грозней,  чем Вырвиглаз?
– Тебя ещё досада чуть погложет,
но впредь ты не ударишь ликом в грязь.
– Я зря не напросился с ним в тот раз...

  Раскаянье, досада мне – не в прибыль…
  Волнуюсь за Ивана.  Утоли боль
  душевную. Ой, совесть как строга!
– Преславный Чуб, мы больше, чем кто-либо
  из лагеря, ужасны для врага.
– К нам вновь бы Вырвиглаза – на  троих бы
  мы планов наплодили до фига!

– Враги спешат пустить без срока слухи,
  что наша удаль – сила не вполне.
– Козачья удаль   вЫше   показухи!
  Ты знаешь это, Нестор, и по мне.

– Преславный, Чуб, в сражениях – ты мастер,
  поэтому всегда войной влеком.
  От бедствий ли  землИ  родной, от  счастья ль:
  зачем мы     здесь  –   от Сечи далеко

  и где до нас никто из нас не шастал?!
  Ты, Чуб, своим душевным тайником
  с товарищами делишься нечасто.
– Душа и впрямь к такому не причастна.

  Отнюдь не из-за чьих-то там обид
  меня за праздность совесть костерит.
  С мечтой моей успеть бы мне синхронно
  путь    трупами     сражённых  устелить!

  Коль   сил  нет, иль душа бывает хвора,
то всякий лыцарь враз утратит прыть.
  Для козака же, главное, есть воля
  побить того, кто прежде не был бит.
  Чем чаще бью, тем больше аппетит…

  Для нас – поститься – время не настало…
  Чего ты, Нестор, глянул, как на сало,
  с прищуром на меня? Я твой должник?
  Чего почуял лисий твой носяра?!

– Тебе сегодня после некой свары
  доставили одной подводой шпик,
  а на другой – подобное. Не пшик?..
– Продукт     наисвежайший.    Я     хвалю    лишь.

– Трофейный, говорят. С кем, Чуб, воюешь?!
– Побил      контрабандистов      под шумок.
– Везучий ты! Отличная  валюта ж!..
  Но     риск     какой! Контрабандисты люты!
  Ты ж и     свою     подпортить кожу мог!

  Они весьма     воинственные     плуты.
  А ты на них – вдруг с дерзостью приблуды!
  Хоть ради  нас,  себя бы поберёг!..
  Чёрт с ним, со шпиком! С     дичью     ешь пирог.
– К нему черпак, другие атрибуты,

  а главное,   бутыль  для выпивох?..
  Простор-то в пузе у меня неплох:
  под выпивку, хоть я не жаба, ёмкий…
– Да ты один такой для всех эпох!
– А помнишь, Нестор, как из-за панёнки

  ты спьяну утонуть в канаве мог,
  на ярмарке задравшись с парой ляхов?
– ДушОй  я из-за Зоси занемог.
  Не    дотопил    я этих вурдалаков.
– А для чего ж в  канаву-то  увлёк?!
– Хотел за раз управиться в урок:

  козачью преподать хотел им правду:
  дерьмо пьют без рецепта докторов.
– Скорее, приобщить хотел к обряду:
  пано-купанье в нечистотах рвов
  живьем, но без согласия панов.

   Пузатый Вацлав, тощий Ежи в «ванне»
   зловонной знали, чем ты их зальёшь.
   Та парочка была допреж живая,
   а ты бы удавил их не за грош.
   Панёнка за тебя переживала,
     крича. От дури так не заорёшь.

   Она б вопила дольше, но тем часом
   я  ляхов  от тебя  спасать  примчался.
– Что ж не спасал? Глядел,    дерьма    боясь?
– Другие    налетели враз – бить нас.

   Отвлёкся бы – и всё пошло бы прахом.
– На головы  моим,  как помню, ляхам,
   своих  ты накидал – тебе ж плевать!
   А мне пришлось трезветь и выплывать.

– Ещё б чуть-чуть и  захлебнулся  б Вацлав
   у ног твоих. Бодлив ты сам собой.
   Кружился  спьяну:  гопака там сбацав,
   как будто не с мочой ров, а с водой…

   Ох, ты и    крут    был, водолаз младой!
   В двух кулаках сомкнулись десять пальцев –
   сил вложено    побольше,    чем в ладонь!..
   С тобой нас было двое, но бояться
   двоих могла    толпа!    Нас только тронь!
   Для нас бои не могут возбраняться.
   На всех нагоним страх без профанаций.
   Отвадим не хоругвь, так эскадрон.

– Дальнейшее о нас… попало в мифы.
  Мол,  ярмарку  сорвали, озверев.
– Панёнка и её кузина – фифы
  ершистые: в грязи тебя узрев,
  сказали, что к тебе из ляшских дев

  никто, мол, не проявит благосклонность.
  Зловонье от тебя так и      текло    в нос!
  А ты, от их призрения вскипев,
  мол, чистоплотность шляхетская – блеф,

  пространно пригрозил, что уровняешь
  всех шляхтичей на ярмарке с дерьмом.
  Тебе нужна, мол, девушка      одна    лишь.
  Лишь Зося, от которой ты весь таешь,
  а вовсе не сестра её с бельмом
  и… с кружевом на выпуске… бельём.

  Мол, Зосю обожаешь ты, как прежде,
  и в сфере чувств любви нейдёшь в невежды.
  Сам был в сердцах, не помнишь у скольких…
  А если что в самом в тебе, в одежде,
  пришло в ущерб, так это пустяки.

  Другим, мол, ты, лишь  Ей  во славу, рты
  позволишь, открывать. «Иди, умойся», –
  сказала, гнев сменив на милость, Зося.
  И спьяну вновь полез в канаву ты;

  под зад коленом, как ягнят в отаре,
  побитых выпер: «Не мутите, твари»!
  А после ты без мыла и песка
  воды на  рожу  щедро поплескал.

  Зловония убавилось едва ли.
   Да, подвиги твои всё затмевали.
  Народ тебе, смеясь, рукоплескал,
  но сёстры-то по новой осмеяли.
  Ты всеми цвёл оттенками фекалий.
  И это, хоть и бывший, но москаль!
   Едва ль ты стал бы, даже в мифе, гарный…
  И тут ты     показал     панам оскал!

  Не чужд канавно-рыночному быту,
  любя в лице девичьем молодёжь,
  вдруг взъелся ты на местную элиту,
  на тех, кто ей прислуживает, тож.

  И все, кто был в венгерке, в лапсердаке,
  иль на французский выряжен фасон,
  увидели тебя, как страшный сон.
  Всё то, чему учил тебя для драки

  на улице, на рынке, на тропе,
  под куполом, на крыше, иль в овраге,
  всё это испытал ты на толпе,
  добавив: «Едьте к чёрту, силь ву плэ»!

  И кто надысь ещё зубами клацал,
  тот их терял, встречая твой кулак.
  Из этой потасовки оборванцем
  ты выскользнул по факту. Сбоку враг

  сорвал с тебя последнюю рубаху,
  а сзади враг – лишил и шаровар.
  В ход шли лишь кулаки, а то б на плаху
  попал ты как злодей смертельных свар.
  Чтоб я сейчас не блеял: «Мир их праху», –
  Господь лишь      кулаки     твои наслал

  на ярых ляхов. Ты ходил над бездной,
  но крест свой уберёг – в бою не бездарь!
  И цепь златую чью-то примостил…
  Излишнюю грязь-вонь с тебя с одеждой
  сорвали, сохранив адамов стиль.
  Стал чистеньким, хоть вновь тебя крестИ!

  Всё б кончилось ничем, не     распотешь     ты
  девиц: твои открылись телеса.
  Восторг… с ним помню я  лишь те глаза…
  Назвав тебя латинским словом «пенис»,
  кузина аж      зависла   –  стрекоза!
  Поджарое твоё лоснилось тело с
  мужскими причиндалами – краса!

  И Зося на тебя враз загляделась,
  на полную взаимность вновь надеясь…
– Всё  помню,  ларошельский ты корсар.
– Ну, что я за корсар – ленив, как встарь…

  Когда лишь втихаря про рейд долдонил
  и удаль прославлял, как Божий дар,
  я, помнится, представив две ладони,
  взяв в рейд десятерых – держать удар,

  коль встретят боем. Дело молодое.
  КозАки не вошли ещё во вкус:
  всего-то лишь пограбили гнездовье
  тупых контрабандистов. Я ж не трус
  и, видя перевес врагов, дерусь…

– Размялся со своими на раздолье?
– Я прочих земляков не обездолил.
  Не жаль для всех ни сала мне, ни соли:
  добычей поделился… Поделюсь…

  хотя на всех добыча небольшая…
  А ты, свой круг ближайший уважая,
  явив дарёный Зосей амулет,
  всё ж с нами поделись –  за сроком лет –
  куда тогда исчез ты сразу с Зосей,
  во рву оставив ляхов на подсосе…
  И где ж твой о событии памфлет?..

       (продолжение в "Козак и панночка в любви"
           http://www.stihi.ru/2017/08/18/3884)

(Предыдущая глава "Под Ла-Рошелью горячо для всех" :
       http://www.stihi.ru/2009/08/09/2228.)