Летят гуси

                В зауральских дубравах, по 55 широте гулял листопад. Вкрадчивый шорох листьев слышался повсюду.  Золотая осень, покидала нас и отступая к полуденным краям, увлекала вслед за собой перелетную птицу.

          Осенний вечер сибирских равнин - великий художник. Прижавшись плечом к стволу березы, я ласкал взглядом затушеванные пастельными красками лесные острова. По всему периметру они обcтупили скошенное  поле пшеницы. Колосья её, сваленные комбайнами в длинные, почти на версту, валки, прижаты к земле. Обмолачивать их бесполезно. Зерно еще мягкое. На нем жадно жирует перелетная птица. 

          В урочный час в глубине бескрайней равнины прозвучал чей-то одинокий выстрел. Звуку не хватило сил раскатиться по суходолам. Он был округл и быстро растаял, не достигнув небесного зенита. Сидящий рядом со мной товарищ встрепенулся. Ружейный удар спугнул тишину.  В сердцевине хлебного увала заговорили сторожевые гуси. Им ответили другие, подхватили третьи, и сразу загомонила вся птичья стая. Крики птиц звучали все громче и дружней. В них стали вплетаться пронзительные голоса казарок и, наконец, над  гаснущей  желтизной поля протянула первая тройка гусей.

Тяжёлые птицы прочертили низкую траекторию и ушли в какие-то свои сизые дали. Василий проводил гусиную ватагу взглядом и привстал. 
- Вот этой же дорогой полетит и вся остальная птица.
- Так поползли же скорей на перехват?
- Руки колоть на стерне?
- Как хочешь.

          Я повесил на шею подсумок с патронами, перекинул в правую руку ружье, согнулся и на четвереньках зашуршал по жнивью в сторону той невидимой линии, которую только что обозначила гусиная тройка. Через минуту оглянулся. Василий уже догонял меня. Теперь мы дружно двигались в одном направлении. Но, не успели  мы преодолеть и половины задуманного пути, вдруг все гуси дружно поднялись на крыло. За спиной раздался предупреждающий  возглас:
- Ложись. Летят!
 
          Я прижался к земле всем телом и только тогда позволил себе оглянуться. Такого мне видеть еще не приходилось. На розовом фоне неба одновременно возникли сотни черных силуэтов. Гуси  были стремительны, их широкие, в несколько эшелонов, цепи связывали все наше внимание. Это был не косяк и не стая, это был небесный полк, заполнивший своими телами весь западный небосклон. 

          Ах, этот сладкий миг удачи!  В нужный момент мы одновременно встали на колени. Стволы выбирали  смутные цели. Мушек было не  видно. Поводка. Выстрел. Теперь надо поскорее перезарядить переломки, пока не вся еще птица миновала наши ухоронки.

- Я потерял патронташ! - Василий с лихорадочной поспешностью ощупывает вокруг себя щетку стерни. Я бросил ему свой  подсумок.
- Бери!

          Мы успели сделать еще по одному выстрелу и встали. Поистине охота эта - одна из вековых мужских утех!  Да и не только. В моей семье тогда было пять человек, а в  каждой руке я нес по гусю. Приварок! Поднял с земли  одну птицу и мой товарищ. Густые синие сумерки полностью накрыли нас, когда мы возбужденные стрельбой и редким зрелищем пошли к мотоциклу. Я уже представлял себе, как обрадуются моей добыче дома.

- Как же я мог смазать по первому? - В неподдельном горестном недоумении спрашивал самого себя Василий. 
          Я протянул ему одного из добытых мной.
- Возьми  - простодушно предложил я.
          Но эта моя снисходительная доброта только  обожгла самолюбие напарника.
- Да причем тут твой гусь? Как я мог смазать первого?

          Я понимал  состояние товарища, потому что сам не однажды позорно мазал с двух десятков шагов.     Утешить его словами было бесполезно. Да и каждый из нас тогда понимал, -  все наши главные охоты еще впереди.

           В зал своего дома я вошел с пылающим от счастья лицом. Торжествующим жестом поднял перед собой  добытых птиц и начал рассказывать жене все, что  увидел и пережил. Сидя в кресле перед телевизором, она молча повернулась ко мне и стала слушать. Наконец, я перевел дыхание и замолчал, ожидая ее похвалы.

- Ну все, теперь нам отсюда уже никогда не уехать. Гуси. Козы. Кабаны,  - заметила она упавшим голосом.
 Предсказание ее сбылось. Городская, она до конца своих дней прожила со мной в сельской местности.

           Когда я оглядываюсь в то близкое и такое прекрасное далеко, почему-то щемит в груди. Это было беспокойное время. Время сбывшихся и несбывшихся надежд. Для счастья было достаточно иметь  чистую рубашку, да запас сухих дров в поленнице. А все остальное у нас тогда было.