Максимы

         Поэма

Вино, вина, Венеция, вендетта –
Красавица слегка полуодета
На всех картинах классиков пера.
Что привлекает в женщине? – загадка! –
Позволено отдаться без остатка
Лишь вне холста, но там – et cetera!

А помечтать, приподымая взором
Сокрытое за скромным разговором,
Весьма полезно в поздние лета –
Мир обитаем, даже если таем –
Из умолчаний, созданных Китаем,
Рождаются искусство и тщета.

Переживать былое – труд напрасный!
Орел клекочет, ропщет сокол ясный,
Двулики их деянья и мечты, –
Так поле корешками небогато,
Вершки до обмолота – что палата,
И к осени те пажити пусты.

Избыточность не радует, скорее
Усталая поникнет Лорелея
И отвернется личиком от нас.
Греши до первой трещины на чаше –
Сухая глина в час прощанья краше
Того, что прежде радовало глаз.

И я в ночи, зажмурившись, не слепну,
Как будто занедужил, но окрепну,
Испив травы зеленое вино. –
Истории живительна отрава,
Бессмертию она дарует право
Лукавить, если помнить суждено.

И я не откажусь черкнуть заметку,
Что яблоко, покинувшее ветку,
В неведомую землю уплывет,
Прикинется улыбкою младенца,
Музыкой то художника, то венца,
Красавицей, танцующей гавот.

II

Разделимся на всё и наконец-то! –
Так возле сорока уходит детство
За пухом одуванчиковым вслед. –
Не прекословь, черту пересекая,
Цена за перевалом никакая –
Цепочка обрывающихся лет.

Одни пестры и обликом убоги,
Другие проживаются в тревоге;
Безумии, потерянности часть –
Пора меж отцветанием и севом,
Еще зима не разразилась гневом,
Не разделила молодость и власть.

Мы властвуем по младости сердцами –
Пора волчице каменеть сосцами,
Имперски набирая оборот,
Растущий опыт сдержан и порочен,
Сосуд не каменеющий непрочен,
И камнепад накроет от щедрот.

С годами проявляется сиротство –
Единственное меж полами сходство,
Еще одна теория добра,
Что нажито – живет себе отдельно,
Меняет воплощаемое цель, но –
Желания закончились вчера.

Глициния, цветущая лилово,
В садах Китая формирует слово
Изгибами подсушенных лиан –
У нас она растет почти без смысла,
Поэтому поникла и провисла,
И хочется мне молвить, как Виан:

Здесь свет по коридору без изъяна,
От бузины волною до бурьяна,
От серой мыши к огненным теням –
Случайное с несбывшимся в расчете,
Лиловую черту пересечете,
Теряя счет сменяющимся дням.

III

Романтика преследует, как воздух
Младенцев, задыхающихся в гнездах,
Не держится полян ее размах –
Каракулями каменные джунгли
Испачканы на зависть Джомолунгме,
Державен мир сумятицей в умах.

Ни пошлость, ни экстаз не панацея,
Теряет равновесие Цирцея
И думает отнюдь не головой –
Прелестница! Колдунья! Чаровница! –
У мандрагоры вырастают лица,
Одежка перепачкана травой.

Прогулка по кладбищенской тропинке,
Фонариком подсвеченные снимки,
По случаю зачатое дитя, –
Фантазия не знает чувства меры,
Вкушают плоть реальности химеры,
Романтика не требует гвоздя.

Легко ли дорасти до идеала,
Торгуясь с мирозданьем, как меняла,
Вычерчивая линии судьбы? –
Гордиться и раскаиваться нечем,
Испорченное незаметно лечим,
Всех слабостей – охота по грибы.

Ни «посмотри, как лист кружит последний,
Длись, город мой, в лучах заката медли,
Из сумрака мучительно плыви», –
Красиво, но случается иначе –
Романтика оболами на сдачу,
И некуда укрыться от любви.

Остыли угли летнего пожара –
Еще небес не меркнет Ниагара,
То тут, то там сияют острова,
Обыкновенно всё, что совершенно,
Цирцею опекала Мельпомена –
И, в общем-то, она была права.

IV

Гусиной лапкой писано по пыли,
Что изменилось всё, что мы любили,
Пустынны и палестры и сады
Тревожит ветер листья и иголки,
И девочкой в испачканной футболке
Последние зеленые следы.

Еще на моль не трачена ангора,
Угадана мечтателем опора,
И мир перевернулся невзначай –
Ни реки вспять, ни горы по сусекам –
Желание остаться человеком,
И как преображенье ни встречай –

Привычка оскудения плачевна,
Нас чудище охватывает зевно,
Остатками насытится Аид,
С Голгофы убывает промежуток,
Из мифа в миф, поскольку, кроме шуток,
Не изморозь – дыхание парит.

Не сотвори из каменных царапин
Скрижалей бога или кожных крапин –
Подуй, сотри движением руки. –
Подумаешь – написано без страсти –
Разъять вновь сотворенное на части –
В стихиях оживают пустяки –

Огонь в сухих дровах, твоих ладонях,
Ветр кружит в нескончаемых погонях,
То лед, то влага держит и несет,
Истертый камень в трещинах, ожогах,
И музыка в оставленных дорогах,
Прижавшийся к фундаменту осот.

Приникни к аромату базилика –
Пока не задушила повилика,
Ничто не помешает рисовать,
Ни месяц на подъеме и в ущербе,
Ни ведьмино проклятие на вербе,
Ни вечная привычка пировать.

V

Оставьте на прощение надежды –
Иных божеств на нас сомкнуты вежды,
У прочих кроме веры – ничего,
Летейских любомудров ждет экватор,
А там не за горами реформатор,
Манон Леско, Гобсек, аббат Прево –

Все страсти суть вложенье капитала,
Когда душа от благости устала
И мешкает меж сумраком и тьмой. –
Грешно ли ошибиться в ослепленье,
Красавицей ли, яблоком ли, тенью,
Заброшенной дорогою домой.

Алхимии запас неиссякаем! –
Пред готикой на время умолкаем,
Бессильны на испанский сапожок,
Манила чудесами лженаука,
Докатываясь капельно до внука,
Переходя растительно в снежок.

От нефти на лечение до газа –
В который раз на дно ложится ваза,
Кораллами рвет письменную речь,
И что ни размещаем за вратами –
С желаемым меняется местами,
Какому из пророков ни перечь.

И сам располагаешься у входа,
Смотря столпотворение народа,
Угадывая близких и чужих,
Избыток распадающейся ткани
Уносится шипением в органе,
Соборы разрастаются, что штрих

Под ретушью – под куполом не тесно,
Во всем находим смысл, что интересно,
Исполнены событиями дни,
Ткань свыше льют эоловы попытки,
Игла снует и полотна в избытке,
Как будто мы на площади одни.

VI

Превыше всех свобода одичанья! –
Пути зерна не требуют молчанья,
Когда еще прервется оборот! –
Немного ряби – и разверзлись хляби,
В Шотландии похабничает габби,
А мы мычим, не раскрывая рот.

Стеснительность – что рог единорога,
Хорошей драки не бывает много –
Фантазией восполнится пробел,
И женщины хорошие без счету –
Когда Господь с ребром творил работу,
Воистину, не ведал, что хотел!

Беру пример с традиции – не ведать! –
Любил Крылов за баснями обедать,
Промакивать манишкою мораль,
Ему в строку, хотя Рабле – простится –
Гаргантюа не следует поститься,
Желудком знаменит великий враль!

Что отличает эпос от анналов? –
От Оссианов, Гелиогабалов
Нам остается некий образец,
А выдуман ли, нет – процесс запущен,
Так Пушкина переживает Пущин
И Огарева Герцен из сердец!

Повсюду знаки – следовать по кругу,
Для музыки изобретая фугу,
Мы выход из себя изобрели –
Невидимое обрастает смыслом,
Гармонию оправдывая числам,
Из праха поднимая горсть земли.

А большего идущему не надо –
Плодами увядающего сада
Молчание глядит на небосвод
И, звуками вращению переча,
Роскошествует паузами речи,
Над музыкой вздыхает и живет.

VII

Андроидами свет за облаками –
Никак не уследить за сквозняками,
На притолоке мелкая возня,
Проплешинами сыпется известка,
Посмотришь – и бессонницею жестко
Красавица раскинулась, дразня.

Урал, Уран – везет гипербореям! –
Не падалица корчится по реям,
Но легче выживать по берегам,
Медведицу встречать тореадором,
Без памяти гордиться термидором,
Заказывать забвение снегам.

Затем дожди. – Понятное привычно, –
Мировоззренье в детстве синкретично,
Потерпишь – и закончится само,
Не схлопнется, но несколько ослепнет,
Подвинется фундаментом на пепле,
Засмотрится в разбитое трюмо.

Титанов одолела летаргия,
Прохожих развлекала литургия,
На юге хорошо по вечерам –
Так сумрачно, и тихо, и безвидно,
Что за сиянье северное стыдно –
Скитаемся по стынущим мирам.

Прибереги дуальность для примеров,
Гуигнгнмов обращая в Гулливеров,
Затем Руссо и дети тростника,
Рапсодия заранее не фуга,
Забвение – лекарство от испуга,
И странствовать – идти издалека.

Стоять на месте – сеять или строить,
Пусть не андроид свыше – астероид,
Не к ночи будет сказано, пылит,
Но теплится еще одно мгновенье,
Восхищено многоголосьем пенье,
И некому дотронуться до плит.

VIII

Затронет ли портрет метаморфоза? –
Исследуя пути метемпсихоза,
Поговорим о красках и холсте,
О странствиях, о взлетах и провалах,
О залах ожидания и залах
Служения Великой пустоте. –

Что может быть описано, то может
Быть сказано, начертано на коже,
Сворачиваться в звуки, письмена,
Вернувшись к поучительности квеста,
Используем и действие и место,
Привычно осуждая времена.

Я равнодушен к власти над умами, –
Так облако за дальними домами
Вниманием не балует поля. –
К чему уподобление стихиям? –
Уж лучше так, чем Воландом ли, Вием
Провидеть, как смеркается земля.

От одного портрета до другого –
Что Маха до и изнутри алькова,
Чужая Вам, но музыке близка,
Ей выпала нелегкая работа –
Посматривая в четверть оборота,
Печалиться о нас издалека.

Из вечных тем, что нас влекут загадкой,
Лишь женщина пленительна украдкой,
И равнодушны прочие грехи –
Поговорим о жизни и о смерти,
Царь-колоколом вторя Старой Берте, –
И полно тратить день на пустяки.

Ни зеркало, ни холст, ни гладь морская
Не отразят, как с шелестом песка я
С изнанки пробираюсь через лес,
А там воспоминания, надежды,
И застываешь на портрете между
«Прости меня» и «мне тоскливо без».

IX

Поражены чужими чудесами,
Мы словно наблюдаем за весами,
Не ведая, что предвещают взлет,
Падение – всё прихоть и причуда,
И в никуда уходит ниоткуда
В безветрие качающийся плот.

Плодами эфемерными играя,
От ада изгоняемы до рая,
Творцы иллюзий трачены судьбой –
Прикованы к своим кистям и краскам,
Разыгранным трагедиям и маскам
И к гибели под флейту и гобой.

Но что есть смерть? – весы не шелохнутся,
Что уходить на полдень, что вернуться
Из сумрака – поступок невесом,
Часы идут, указывая сроки,
И чаши – что ступени на пороге
Пред путником, не узнающим дом.

Попробуем переменить картину,
Иллюзии сплетая воедино,
Безмерно уплотняя матерьял, –
Возможно ли химер одушевленье? –
Уходит за пороги поколенье,
И я уже немногих потерял,

Кто был мне дорог. – Время не играет –
Внизу избыток – это сверху тает,
Звезда сияет, но не от щедрот. –
Не чаши сообщаются – сосуды,
И, как сознанье дремлющего Будды,
Одна реальность движется вперед.

Всё остальное смертно априори,
Поэтому нуждается в опоре
И ищет восхищения в умах,
Грозя какой-то карой нечестивцу,
Даруя одиночество счастливцу,
Рисуя свет в оставленных домах.

              2010