Степан Разин

     Степан Разин
             (поэма)   

Вы! Дона славные сыны,
Познавшие суровый путь войны.
Без воли жить вам не по нраву.
Нет, не затмить вам вашу славу.
Кто с вами лихостью сравнится,
В бою отвагой насладится?
Вам, чью память свято чтут,
Я посвящаю этот труд.

В нём речь пойдёт об атамане,
Известном Разине Степане.
И ныне там стоит станица,
Где суждено ему родиться.
Герою нашему родная,
Была станица «Зимовская».
Там есть и памятник не зря,
Он перед площадью стоит.
Там родились три бунтаря.
О том и надпись так гласит.
Родился Разин там сначала,
За ним Емеля Пугачёв.
Потом Василий Генералов,
Один из буйных казаков.
Но поведу на этот раз,
Я лишь о Разине рассказ.

    Поход на Волгу.

Весна была уже в разгаре,
Был чист, прозрачен небосклон.
Ручьи с холмов в реку стекали,
И разливался шире Дон.
И лес и луг с густой травою
Были затоплены водою.
Вся пойма Дона разливалась,
В воде стояли тополя
И видно вдоволь напиталась
Весенней влагою земля.
Ещё прохладой дни дышали,
Но над станицей пролетали
И караваны журавлей,
И стаи уток и гусей.
Там перед площадью, у края,
Стояла церковь небольшая.
Уж год прошёл, как сладкий сон,
Когда в той церкви небольшой,
Сам атаман был обручён
С донской казачкой молодой.               
Звалась Алёною она,
Была красива и стройна.
Хозяйством в доме управляла.
Супругу верность сохраняла.
Их небольшой казачий дом
Плетнём высоким ограждался.
Своею силой и умом,
Степан заметно выделялся.
Он воевал и с крымским ханом,
И был в сраженьях под Стамбулом.
Домой вернулся атаманом,
В казачьем чине - есаулом.
Он всех бояр и воевод
Считал народными врагами.
Он против них идти в поход,
Решил с донскими казаками.
Поход начался тот весной.
По руслу Иловли –реки,
Туманной утренней порой,
На стругах вышли казаки.
Их путь направлен был к истоку.
Потом пройдя Переволоку,
(По суше струги там тащили)
В реку Камышинку спустили.
Где в Волгу речка та впадала,
Там крепость Дмитриевск стояла.
Когда к ней струги подошли,
Стрельцы, что службу там несли,
К отряду Разина примкнули,
Ему на верность присягнули.

Под набегавший шум волны,
Качались струги и челны.
Казаки плыли вниз по Волге.
Им предстоял путь очень долгий.
Перед вечернею порой,
С лучами красочной зарницы,
Где берег Волги был крутой,
Виднелась крепость там Царицын.
К ней три версты не доплывая,
Где остров небольшой лежал,
Для штурма силы сберегая,
Казаки сделали привал.
Свои палатки и шатры
Между деревьев натянули.
Часть казаков зажгла костры,
Другие стали в карауле.
Большой шатёр был на поляне,
А перед ним костёр пылал.

Там Разин в бархатном кафтане
С друзьями ночку пировал.
С утра на небе были тучи.
Туман над Волгою стоял.
Вдруг, скрежет вёсельных уключин
Дозор казачий услыхал.
Вдали уныло зазвучала
Там песня каторжных гребцов.
Её порою прерывала
Брань государевых стрельцов.
Уж стало видно сквозь туман
Все очертания судов.
То плыл с товаром караван
Бояр богатых и купцов.
Там впереди шёл царский струг,
За ним тянулся патриарший,
На нём монах молился вслух,
Перед иконою стоявший.
В конце большого каравана
Цепь низко палубных судов.
На всех судах была охрана,
Полсотни нанятых стрельцов.
В шатёр дозорный поспешил
И атаману доложил:
«Добыча, батько к нам идёт,
Там караван большой плывёт».
Ответил Разин: «Чую сам,
Бежи скорее к казакам,
Пущай готовят топоры,
Пищали, пушки и багры.
Потом на вёсла все к челнам,
Сигнал к атаке дам я сам».
Туман исчез, стал воздух чист.
Вдруг в этой утренней тиши,
Раздался сильный крик и свист:
«Давай, казак, руби, круши!»
И сотни вёсел на челнах
Над водной гладью засверкали.
Стреляли пушки и пищали.
На стругах паника и страх.
И лязг железа и стрельба,
И плач, и стоны, и мольба.
И стук багров и топоров
Слились в один протяжный рёв.
На главном струге ругань, крик.
НА Царском  флаге божий лик.
Под ним боярин весь трясётся,
А перед ним казак смеётся.
Удар короткий топором,
Боярин плюхнул за бортом.

Окончен бой, затих и гул.
Кто был убит, кто сброшен в воду,
Кто был отпущен на свободу,
А кто-то к Разину примкнул.

Давно рассеялся туман,
Но пахло сыростью, травой.
На главном струге атаман
Сидел на бочке чуть хмельной.
Вверху на главной мачте струга
Был поднят флаг Донского круга.
Казаки к Разину вели
Всех тех, кто был в бою пленён.
«Того повесь, того секи,
Кто хочет с нами, тех бери»,-
Давал стрельцам приказы он.
Вдруг, у борта, возле кормы,
Раздался голос из толпы:
«Тут, батько прыткий сатана,
Гутарить хочет он с тобой».
«Тогда веди его сюда,
Посмотрим, что он за герой»
Стрельца к Степану подвели:
«Зовут-то как, ну, говори»
«Мокеев я, зовут Иваном».
«Пошто боярину служил?»
«Служил то, правда, без обмана»
Тут Разин шашкой, вдруг взмахнул.
Стрелец же глазом не моргнул.
«Да погляди же он каков,
Да ты, видать, из казаков»
Стрелец промолвил: «С Дона я,
Там и живёт моя семья».
Тут Разин шашку опустил
И казаков своих спросил:
«А как в бою, стрелец, силён?»
«Как сатана был, батько он.
Стрелял, не целясь из мушкета,
Повесить надобно б за это».
И Разин дал такой ответ:
«Коль был отважный и лихой,
За то не судят, на то и бой».
Потом спросил стрельца  Степан:
«Скажи-ка правду мне Иван.
Коль волю дам, что делать будешь?
Иль убежишь, иль мне послужишь»?
Стрелец ответил атаману:
«Скажу я правду, врать не стану,
А чей мне хлеб придётся есть,
Тому служить приму за честь»
«Ну что ж, -промолвил атаман,-
Тогда служи ты мне, Иван».

Спокойна Волга, даль светла,
В лесу трава покрылась тенью.
По Волге мёртвые тела,
Качаясь, плыли по теченью.
Над ними вороны кружились
И на тела порой садились.
Дул тёплый ветер с берегов.
Казаки остров покидали.
И песни дружные гребцов,
Над водной гладью зазвучали.

       В Царицыне.

К полудню струги подошли
К другому берегу реки.
Где склоны высились крутые,
Стояли стены крепостные,
И хорошо была видна
Там башня главная одна.
А чуть поблизости за ней,
Виднелись главы трёх церквей.
Вдоль всей стены тянулся ров.
Четыре сотни там стрельцов
Царицын крепость населяли,
И Волгу стражи охраняли
От многочисленных врагов.
А ближе к Волге, под горой,
Кабак был виден небольшой.
И шум оттуда доносился.
Там люд царицынский резвился.
Поставив бердыши в углу,
Рассевшись прямо на полу,
Стрельцы вино и водку пили,
Судьбу не лёгкую бранили.
Там из распахнутых дверей
Шёл запах рыбы, табака.
И становился всё слышней
Тот громкий шум из кабака.
Вдруг голос с Волги закричал:
«Челны все ставить на причал»!
Стрельцы, покинув свой кабак,
С тревогой к Волге побежали.
Навстречу им  Донской казак.
То Разин был, его узнали.
Он зычным голосом сказал:
«Пошто пропойный люд бежал.
Без худа в гости мы идём.
Гостей должны встречать вином»!
И скинув синий свой кафтан,
В кабак заходит атаман.
Кабатчик в страхе покрестился,
И в пояс низко поклонился.
А Разин, сев на край стола,
Велел тот час подать вина.
С вином бочонок был доставлен
И перед Разиным поставлен.
Вино сам Разин разливал,
Стрельцов из кружки угощал.
Когда ж бочонок стал пустой,
К Степану Разину старшой
Стрелец с поклоном подошёл,
И разговор такой завёл:
«Мы атаман хотим спросить,
За всех тут сказываю я,
Возьмёшь ли нас к себе служить.
Нам от бояр уж нет житья.
Мы не хотим стрелецкой доли,
Хотим хлебнуть с тобою воли.
И не кривя своей душой,
Готовы все тебе служить.
За волю вольную с тобой
Готовы головы сложить.
Тебе Царицын будет сдан.
Бери к себе нас атаман».
Ответил Разин: «Коль хотите
Вы воли вольной испытать,
То верой, правдой мне служите,
Ну а сегодня всем гулять.
Коль цель теперь у нас одна,
Велю ещё подать вина».

Настала ночь, луна светила.
Уснули где-то облака.
Но ещё долго слышно было
Весёлый шум из кабака.

Теперь, читатель добродушный,
Своею лирою послушной,
Чтоб твой досуг не утомлять,
Хочу я коротко сказать.
Уж больше месяца прошло,
Как войско нашего героя,
Царицын  крепость, взяв без боя,
По Волге в Астрахань ушло.
Не мало волжских казаков
Примкнуло к Разину в пути,
И вот тогда он был готов
В поход на Персию идти.
О том походе в этот раз
Продолжу дальше я рассказ.

   Поход в Персию

В Хвалынском море полный штиль.
Всё выше солнце поднималось,
И вся безоблачная синь
В прозрачных водах отражалась.
Челны и струги ровным строем
Который день уже плывут.
Скрипят уключины над морем,
Гребцы усталые поют.
На первом струге флаг трепещет,
Волна в окошко тихо плещет.
Сам атаман в носу стоит,
И вдаль внимательно глядит.
Вдруг, в синей, сумрачной дали,
Он видит чьи-то корабли.
Они вдоль берега стояли.
Ту бухту горы окружали.
Вдоль моря узкой полосой,
Тянулся город небольшой.
Там в бухте ханские галеры,
На них гребцы исламской веры.
На верхней палубе шатёр.
Борта увешаны коврами.
Внутри шатра шёл разговор,
Как быть с Донскими казаками?
Ведь Разин был уже в пути,
И вскоре должен здесь пройти.
Персидский хан Али-Аббас
Совет военный возглавлял.
Он лично шаху обещал,
Хотя уже не в первый раз.
Что всех казаков перебьёт,
А атамана в плен возьмёт.
Он помнил Разина с тех пор
Когда ещё средь диких гор,
На речке Терек он, Аббас,
Бил казаков уже не раз.
Был на совете принят план,
Как уничтожить караван.
Вот потому-то в бухту эту
Все были стянуты суда,
И в ожидании рассвета,
Они стояли до утра.

А между тем и Разин сам
Давал приказы казакам,
Как в бухте Персов разгромить,
И все суда их захватить.
Схватив пищали и багры,
Казаки ждут сигнала к бою.
Широким клином все челны
Идут бесшумно стороною.
Вдруг, страшный голос закричал:
«Эй, пушкари, трави запал»!
И пушки хором загремели,
И били ядрами в упор.
Галеры даже не успели
Из бухты выйти на простор.
Челны к галерам подплывали.
В ход шли багры и топоры.
И пистолеты и пищали.
Горели мачты и шатры.
Казаки крючьями сцепляли
Подряд персидские суда,
И в трюмах дыры прорубали,
Бросали факелы туда.
Вдруг сильный взрыв потряс всё судно,
И всем понять было не трудно:
Там бочки с порохом взорвались,
А персы в воду побросались.
В иных судах борта пробиты,
Водою трюмы их залиты.
Горят на мачтах паруса,
И едкий дым слепил глаза.
И грохот, стук, и звон цепей,
И крик дерущихся людей,
Над бухтой глухо раздавался
И в море эхом отзывался.
Там на корме в густом дыму,
Казаки с персами рубились,
И шашки острые тупились,
Но видно было по всему,
Что персы битву проиграли,
И флот морской свой потеряли.


Туман над морем расстилался,
И таял в небе голубом,
А город издали казался
Большим дымящимся костром.
Там зданий мало от пожара
Смогло случайно уцелеть.
Осталась лишь одна чинара,
Да под горой ещё мечеть.
Стрельцы на струги шли с тюками,
С парчою, шёлком и с коврами.
И бочки с пресною водой,
Катили к стругам всей толпой.
Несли и медь и серебро,
И золотые украшенья,
И драгоценные каменья.
И клали в трюмы всё добро.
Потом все дружно отдыхали,
И день прошедший обсуждали.
Говорили меж собой,
Мол,  добра у нас с лихвой.
Вина добыли бочек пять.
И можно славно погулять.

Уж солнце низко, вечереет.
Тишина стоит кругом.
К тем стрельцам Иван Мокеев
Подошёл с большим узлом.
Он поставил его рядом.
Узел тот,  окинув взглядом.
Задают стрельцы вопрос:
«Что в узле Иван принёс»?
«Вам скажу я без обману,
Вот несу я атаману
В дар заморскую жар-птицу».
Тут раскрыл он покрывало,
И толпа вся увидала
Полуголую девицу.
На ковре она лежала,
Тело тонкое дрожало.
Глаза чёрные открыла,
Грудь ладошкою прикрыла.
Слёзно молвила потом
Непонятным языком.
И сказал казак: «Не плачь,
Видно нужен здесь толмач.
Нам язык не ведан твой.
Отнесу тебя к Степану,
То-то будет атаману
Мой подарок дорогой».



Теперь, читатель мой любезный,
Да будет факт тебе известный,
Что та девица молодая,
В плену у Разина страдая,
Была совсем и не простой.
Увы! Она была княжной.
Её отец, князь Абдуллах,
Да пусть простит его Аллах.
Он был убит по ходу боя,
И дочь осталась сиротою.
Хотели персы поскорее
Её за горы увезти,
Но тут казак Иван Мокеев
Сумел отбить её в пути.

На третий день в большом шатре,
На пленном шахском корабле,
Пока царил короткий мир,
Устроил Разин  шумный пир.
На нём парчовый был кафтан.
Под ним зипун блестел атласный.
Сидел с княжною он прекрасной,
Обняв рукою гибкий стан
На ней был шёлковый халат,
И шаровары голубые.
Браслеты с камнями блестят.
В ушах подвески золотые.
Хоть взгляд был мрачный у неё,
Но красоты не ущемлял.
Грудь обнажённую её,
Платок с узором прикрывал.
Там перед Разиным с княжной,
Сосуд серебряный стоял.
Казак-слуга, в него порой,
Вино с бочонка подливал.
Вино из чаши Разин пил,
Княжне порою подносил.
Потом её он обнимал,
В глаза и губы целовал.
Княжна смиренно всё сносила,
Хотя печаль в душе хранила.
Потом им блюда подавали
С мясом жареной газели,
И музыкантов угощали.
Все радушно пили, ели.
Взяв серебряную чашу,
Разин крикнул: «Казаки!
За казачью волю нашу,
Пить велю вам до зари»!
Дружно тосты поднимали
За здоровье атамана,
А потом все танцевали
Под звуки труб и барабана.
Под крик  и свист,  и топот ног,
Все танцевали, кто как мог.
И шум всё больше нарастал,
Корабль даже весь дрожал.
А вдоль высокого борта,
Все ярко факелы пылали.
Всю ночь казаки пировали.
Все веселились до утра.

С утра спокойно было море.
На берегу челны и струги.
Надёжный страж стоял в дозоре,
О чём-то споря на досуге.
На главном струге атаман,
Обняв рукою гибкий стан,
Лежал с княжною на ковре,
Поддавшись лёгкой дремоте.
Княжну печаль незримо гложет,
И дни безрадостно текут,
И мысли мрачные тревожат,
И ей покоя не дают.
Она, в неволе увядая,
Ещё судьбы своей не зная,
Не в силах грусть свою сдержать,
Решила тайно убежать.
Княжна с ковра тихонько встала,
На берег вышла, там дозор.
Вдали видны вершины гор.
Их солнце ярко освещало.
В руках был бубен у княжны.
Глаза тревогою полны.
Под ритм бубна, вдруг запела.
Толпа на площади глазела.
Княжна же,  бёдрами играя,
Дозор казачий отвлекая,
Под видом танца шла вперёд,
Где был на площади народ.
Движенья девичьего стана
И грациозны и нежны.
В ладоши хлопала охрана,
Любуясь грацией княжны.
Она ж прошла уже дозор.
К толпе её направлен взор.
Потом вдруг, быстро побежала,
И что-то той толпе кричала.
Ей надо было попытаться
В толпе скорее затеряться.
Казалось, цель уже близка,
Но сильный свист, вдруг казака
На берегу морском раздался,
И страж за пленницей погнался.
Толпу казаки растолкали,
Княжну дрожащую поймали.
Она кричала, извивалась,
Освободиться всё пыталась.
Но тщетны были все потуги,
И замолчала лишь на струге.
Попытка вырваться на волю,
Княжне была пресечена,
Душа досадою и болью
Её была омрачена.
Княжна к подушке чуть прильнула,
Потупя взор своих очей,
Она под утро лишь уснула,
Смирившись с участью своей.

Уже который день пошёл,
Как Разин был угрюм и зол.
Погиб казак Иван Мокеев.
Он был любимцем всего круга.
Печали не было больнее,
Чем потерять такого друга.
А дело было, в общем так:
Послом назначен был казак
К шаху Персии Аббасу,
И был Мокеев принят сразу.
Он должен шаху дать прошенье.
В нём все просили казаки,
Чтоб шах им выдал разрешенье
Селиться вдоль Куры-реки.
А расселившись вдоль реки,
Готовы были казаки
Границы персов охранять,
И шаху  верность сохранять.
На эту просьбу казаков,
Сам шах согласье дать готов.
Но тут слуга, вдруг доложил:
«Как может шах на то решиться,
Ведь князя сей казак убил,
А дочь его в плену томится»
И шах в момент рассвирепел,
И на посла спустить велел
  Он самых сильных злых собак.
И был растерзан наш казак.

Печаль Степана тяготила.
Он много пил и мало спал.
Душа отмщения просила,
И вскоре Разин круг собрал.
Казачий круг постановил
Идти на город Фарабат.
Тот город был весьма богат.
Для шаха он утехой был.
Там были шаховы дворы.
В них шёлк и золото, ковры,
И бочки с мёдом и вином,
И заповедник со зверьём.

И вот он берег, струги встали.
Сам город с виду небольшой.
Вдали вершины гор сияли.
Мечеть стояла под горой.
На узких улицах чинары
Листвой зелёною шумят.
А ближе к берегу амбары,
Все в землю врытые стоят.
За ними площадь городская.
На ней базар шумит большой,
А в центре башня небольшая,
С гранёной крышей голубой.

Заметив струги казаков,
Тревожно персы закричали.
Купцы товары все убрали.
Ложили их на верблюдов.
И стала площадь вся пустой,
Лишь ближе к берегу толпой,
Стояли персы пожилые,
Все бородатые, седые.
В кафтанах синих казаки,
На берег с Разиным спустились.
К ним подошли те казаки,
И в пояс низко поклонились.

 

А тот, кто спереди стоял,
Степану Разину сказал:
«Коль вы пришли как гости к нам,
То рады мы всегда гостям.
Одарим вас, всем, чем богат
Наш шахский город Фарабат.
Дадим и шёлку и вина.
Его возьмём мы у армян».
«Добро, -ответил атаман,
Тот, кто на нас идёт не с боем,
Того конечно мы не тронем.
Вели, старик вина подать.
Без крови будем пировать».

Тюки и с шёлком и сукном
Носили персы казакам.
И бочки с мёдом и вином
Катили к стругам и челнам.
И все стрельцы и казаки
Под нескрываемый восторг
На берег галечный сошли,
Оставив малый лишь дозор.

Хотелось всем, конечно кстати,
Испить армянского вина.
В парчовом красочном халате
На берег вышла и княжна.
Взор у неё был омрачённый,
И на лице печаль видна.
Там под чинарою зелёной,
Она в тени одна легла.
А рядом с нею Разин сел,
Потом слуге её велел,
Он узел вскрыть один большой.
И в тот же миг перед княжной
Был шёлк расстелен голубой.
Атаман княжну обнял
И решительно сказал:
«Днём последним наслаждайся,
Да и с Персией прощайся.
Завтра будем собираться,
Пора на Волгу возвращаться».

Туман скрывал морские дали,
И с моря сыростью несло.
Стрельцы, казаки пировали.
Все пили шахское вино.
Потом к ним Разин подошёл,
И разговор такой завёл:
«Гей, вы соколы степные,
Браты, казаки удалые,
Чините струги и челны,
И все готовы быть должны.
Последний день вино здесь пьём,
С рассветом в Астрахань идём».

      Астрахань
Широким строем караван
Уж много дней по морю шёл.
И вот сквозь утренний туман,
Он к устью Волги подошёл.
Там сотни чаек и бакланов
Взлетали с шумом с островов.
Речной прохладой и туманом
Река встречала казаков.
На главном струге, у борта,
Сам атаман с княжной стоял.
Рукою сильной, как всегда,
Её за талию держал.
С тоскою в мысли погружённый,
Он те минуты вспоминал,
Когда княжною восхищённый,
Среди друзей он пировал.
Он не жалел о днях минувших,
О чувствах,  некогда уснувших.
Ещё теплилась в нём мечта,
Когда сольются их уста,
Когда исчезнут все сомненья,
Придут счастливые мгновенья.
И терпеливо он их ждал.
Он чувства нежные питал.
Он был во власти размышлений.
Его терзала мысль одна.
Надежда гасла, нет сомнений,
Была бесчувственной княжна.
Она же в тягостном забвенье,
С тоской безудержной стояла.
Ни ласки, песни, ни веселье,
Её душа не принимала.
Она, покорность проявляя,
Окрестность робко озирая,
Смотрела на речной пейзаж,
Увидев Волгу в первый раз.
И безутешная княжна,
Судьбы своей ещё не знала.
Воспоминаньями полна,
Она по родине скучала.
Степан же с явным сожаленьем,
На деву юную взирал,
И полный тягостным сомненьем,
Он ей доверчиво сказал:
«Дай мне, царевна свой ответ,
Иль люб тебе я, или нет?»
Ответ последовал один:
«Тебе скажу я, господин.
Напрасны ласки все твои.
Душа моя окаменела,
В ней нету места для любви,
Для нежных чувств угасла вера».
Княжну на руки Разин взял,
И глядя ей в глаза, сказал:
«Коль нет в душе твоей любви,
Обратно в Персию плыви».
И в набегавшую волну,
Он бросил юную княжну.
Тревожный крик донёсся вскоре
Ко всем и стругам и челнам,
И стало ясно казакам,
Княжны персидской нет уж боле.

Печаль истерзанной  души
Степана мучила давно.
За упокой своей княжны,
Он с казаками пил вино.
А звуки домры, барабана,
Ошеломив речную даль,
Будили в сердце атамана
Тоску и жалость и печаль.
Кричали чайки над водою,
По небу плыли облака.
Катились волны чередою.
Их гребни пенились слегка.

С лучами утренней зари,
Когда день новый зарождался,
В туманной розовой дали,
Над Волгой город показался.
Вокруг все стены крепостные.
Видны и башни угловые.
Меж ними кремль стоял высокий,
А вдоль стены был ров глубокий.
То крепость Астрахань стояла.
Её надёжно охраняла
От многочисленных врагов,
Дружина волжских казаков.
А перед крепостью была
Там небольшая слобода.
В ней жили персы и армяне,
Татары и азербайджане.
Словом разные народы
Проживали там в те годы.
За слободою, у реки,
Разбили лагерь казаки.
Слава Разина всё больше
Разносилась по Руси.
О его богатстве тоже
Слухи сказочно росли.
В те времена ещё пока
Совсем не видела река,
Таких разряженных судов.
Из шёлка ярких парусов.
Бортов, украшенных коврами,
Гребцов в кафтанах с жемчугами.
И даже царские суда,
С Москвы,  приплывшие  сюда,
По сравнению с челнами,
Казались нищими судами.
Даже с крепости жильцы,
Иноземцы и стрельцы,
Шли в тот лагерь постоянно,
Чтоб увидеть атамана.
По слухам знали иноземцы,
(А в основном то были немцы)
Что любит Разин пировать.
А чтоб его им увидать,
Все атаману заодно,
Несли и водку и вино.
А он одаривал мехами,
Парчою, шёлком, жемчугами.
В самой же крепости в тревоге
Все ждали штурма казаков.
Сначала Разин к воеводе
Послал навстречу двух послов.
Чтоб кровь им зря не проливать,
Велел он князю крепость сдать.
Но князь совету не внимал.
Послов повесить приказал.
О чём же думал он, злодей.
Какой он силой пренебрёг,
И двух своих же сыновей
На  смерть жестокую обрёк.

Перед громадой войсковой
Ему ж не в силах удержаться.
Имел ли право он судьбой
Всех горожан распоряжаться?
Своею властью воевода
Велел все стены укреплять.
Ворота главные у входа,
Надёжно на ночь запирать.
Велись работы все ночами.
И воду, камни и котлы,
Возили к башням, жгли костры.
Крепили стены кирпичами,
Стрельцы готовили пищали.
На стенах пушки закрепляли.
Сам князь весь город объезжал,
Дозоры ночью проверял.

        Штурм

Лишь солнца луч блеснул вдали,
Туман, рассеяв над долиной,
На штурм крепости пошли
Казаки мощною лавиной.
Ворота сломаны тараном,
И планы дерзкие сбылись.
Под шумный грохот барабанов
Казаки в крепость  ворвались.
Клубился дым, свистели пули,
И ядра падая, шипят.
Звенели шашки, копья гнулись,
В соборной церкви бил набат.
Но бой недолго продолжался,
И не прошло и трёх часов,
Как город вскоре оказался
В руках мятежных казаков.
На главной площади, у входа
Лежал убитый воевода,
А рядом с ним и сыновья.
А на крыльце монастыря,
Что перед площадью стоял,
Приказы Разин отдавал.
Велел он дьяков всех собрать,
Чтобы казну всю описать.
Что у бояр в бою добыли,
Между жильцами поделили.
Потом с церковных всех домов
Велел Степан собрать попов.
Их всех поставили к той стенке,
Где вдовы-барыни и девки,
Давно сидели и стояли,
О чём-то слёзно лепетали.

Тут перед ними Разин стал.
Попам решительно сказал:
«Вот этих барышень бездельниц,
И вдов боярских лиходельниц,
Велю с моими казаками
Я вас немедля повенчать.
А кто упрётся, головами
Своими будут отвечать.
А тех боярынь, что стары,
И в жёны больше не годны,
Тот час с собою заберите,
И в монастырь их отведите.
А вы же, соколы степные,
Стрельцы, казаки удалые,
Бросайте жребий меж собой,
Кому с какою молодой
Сведёт судьба-то,  наконец,
Вот с той идти и под венец».
Под вечер площадь вся гудела.
Меж облаков луна бледнела.
Казаки шумно пировали,
Всех дев и барынь разобрали.
За то и Разина хвалили,
И от души благодарили.

Спустилась ночь, укрыв шатры.
Мерцали звёзды в вышине,
Но не погасшие костры,
Ещё дымились кое-где.
Уж спят татарские аулы,
В казачьем стане тишина,
Но атаман и есаулы
В шатре сидели допоздна.
Казачий круг постановил:
Коль есть теперь надёжный тыл,
Оставить Астрахань в тылу
И двинуть войско на Москву.

И десять тысяч казаков,
Татар, калмыков и стрельцов,
По Волге двинулись в поход
Против бояр и воевод.
Ещё не видела река
Такой большой людской громады.
Со всей России голытьба
Вливалась к Разину в отряды.
И шли крестьяне с хуторов,
С донских степей, с Днепра, с Урала.
И хлебом, солью казаков
Встречал Саратов и Самара.
Когда в начале октября
К Симбирску Разин подходил,
То страх невольно охватил
И всё дворянство и царя.
К тому ж от царского надзора
Была свободною река.
И потому к Симбирску скоро
Шли регулярные войска.

       Симбирск

Сам город,  рубленный с кремлём.
Он на горе большой стоял.
Пред ним острог окопан рвом,
В нём страж за Волгой наблюдал.
Вокруг кремля же крепостные
Стояли стены сзади рва.
Четыре башни смотровые.
Воротной пятая была.
На склонах той большой горы
Видны торговые ряды.
То на террасах размещались
Порою шумные базары.
Они до берега спускались,
Где были хлебные амбары.

Пройдя Симбирск на три версты,
Казаки к берегу пристали.
В вечернем сумраке костры,
На берегу том запылали.
А на горе при лунном свете,
Драгунский полк стоял в секрете.
Текли тревожные мгновенья.
Все ждали скорого сраженья.
Там перед конною толпой,
Был воевода сам не свой.
А небо хмурое такое,
Как перед сильною грозою.
И между тучами луна
Была печальна и бледна.
Но вот настал тот грозный час,
Когда получен был приказ.
И залпом грохнули пищали.
Донёсся топот лошадей.
Драгуны вниз с горы спускались,
Стреляя в сторону огней.
А накануне шли дожди,
И склоны вязкими все стали,
Скользили лошади в грязи,
Иные падали и ржали.
Своим стрельцам и казакам
Приказы Разин отдавал:
«Пищалью бить по лошадям,
Там пушки ставь, трави запал.
Теперь настал идти вперёд
Татарской коннице черёд».
Татары с гиком налетали
На отступавшие войска.
Их сабли в воздухе сверкали,
И вот победа уж близка.
К рассвету был закончен бой,
Там за кремлёвскою стеной.
Часть войск укрылась с воеводой,
Часть ускакала за подмогой.
К полудню Разин с казаками
Места сраженья осмотрел.
Острог и надолбы со рвами,
Он укрепить стрельцам велел.
У атамана нет сомненья,
Осадой город нужно брать,
Но впереди ещё сраженье
Им предстояло ожидать.
Осадный город мгла накрыла.
Прохладный ветер нудно выл.
И небо мрачное всё было.
Осенний дождик моросил.
Но долго жители не спали.
Они с тревогой ожидали
Свободы радостной мгновенья,
От пут боярских избавленья.
А за симбирской слободой,
Перед Свиягою-рекой,
Где лагерь Разина стоял,
Сам атаман в шатре лежал.

Он в мысли тайно погружённый,
Лежал тоскою омрачённый.
Ему по-прежнему не спится.
Он вспоминал свою станицу.
Тот небольшой казачий дом,
Где жил с супругою вдвоём.
О встречи с сыном он мечтал,
И с той мечтою засыпал.
Но что во сне вдруг видит он.
Его терзал ужасный сон:
Как будто он один на плахе
Стоит в разорванной рубахе.
Над ним палач, поднявший меч,
Готов уж  голову отсечь.
«Ну что за чушь, - проснулся Разин.
К чему приснилась эта казнь?»
Он ею явно омрачён.
Увы, ведь был то вещий сон.
А утром к Разину с тревогой
Вбежал помощник молодой:
«Там рать московскою дорогой
На город движется стеной»
Но за Свиягою рекою.
Войска готовы были к бою.
И вот раздался пушек гром,
И бой начался в гневе страшном.
Войска в азарте боевом,
В бою сомкнулись рукопашном.
Бьют барабаны и литавры,
Клубился дым до облаков.
Идут драгуны и рейтары
Сплошной стеной на казаков.
За ними следует пехота.
На поле брани крики, стон.
Врагам казалось, нету счёта.
Они идут со всех сторон.
Там сабель звон и топоров,
Там по земле лилася кровь.
Знамёна падшие роняли,
Но их живые поднимали.
Там стрелы острые татар.
Летят на головы рейтар.
Там мчится конь без седока,
Пронзённый стрелами в бока.
Сам атаман в пылу атаки.
Бесстрашно рубятся казаки.
России вольные сыны,
Но силы слишком не равны.
В толпе вдруг кто-то закричал:
«Там Разин раненый упал»!

С тяжёлой раною руки,
С пробитой пулею ногою,
Выносят спешно казаки
Степана Разина из боя.
К полудню бой затих совсем.
Лишь птицы там теперь кружили.
Часть казаков попала в плен,
Другие к речке отступили.
Внесли в палатку атамана.
Зажгли все свечи и потом,
Обмыли тщательно все раны,
Перевязав их кушаком.
Очнулся Разин, наконец,
Сознанье память ту вернуло.
Открыл глаза, пред ним стрелец
И два стояли есаула.
Едва губами шевеля,
Спросил он тихо есаула:
«Скажи, как битва и где я,
И почему не слышно гула?
Казак смахнул слезу с щеки:
«Да чёрт с ней с битвой, жив хоть сам.
Живые здесь, все у реки.
А кто убит,  остался там».
Промолвил тихо атаман:
«Надень скорее мой кафтан,
И шапку с саблею бери.
Народ спасать надо, беги».
А к ночи чёлн уж был готов.
В него Степана положили,
И десять верных казаков.
С ним вниз к Царицыну поплыли.
И скрыла чёлн ночная мгла.
Луна печальная светила.
Теченьем Волга подхватила,
И чёлн с собою понесла.
В нём на разосланном ковре,
Страдая от тяжёлых ран,
Лежал в тяжёлом забытье
Донской казачий атаман.

В последний путь

В тоске безудержной текли
Почти два месяца те дни,
Когда в Царицыне он жил,
И раны тяжкие лечил.
Когда же стал почти здоров,
А над землёй уж снег кружился,
И Разин с группой казаков,
На Дон родимый возвратился.
И после длительной разлуки,
Когда жену он обнимал,
Впервые сына взяв на руки,
Он слёз душевных не скрывал.
О чём же думал ты, казак?
К чему душа твоя стремится?
Судьбе семейной покориться?
Забыть про всё, жить просто так?
А как же быть с мечтой твоей?
Ведь жил ты эти годы с ней.
Всему Российскому народу
Дать долгожданную свободу.
Ведь с той мечтой народы жили.
А жертвы, что? Напрасны были?
Нет,  в нём ещё теплилась вера
Продолжить начатое дело.
Так думал Разин на досуге.
Не лёгкий жребий пал супруге.
Жить днями, полными тревоги.
Её красивый стройный стан
Пленял мужчин в станице многих.
Но в сердце был один Степан.
Мечта поднять казаков вновь,
Не покидала атамана,
Но в стане разинских врагов,
Была мечта иного плана.
Не трудно было отыскать,
Того, в ком совесть не чиста,
Кто душу дьяволу продать
Готов за гривенник всегда.
Глубокой ночью спит станица,
Но есть и те, кому не спится.
Они бесшумною толпой,
Как воры лезут в дом чужой.
И схвачен Разин, связан он,
Как птица в клетку заключён.
Был долгий путь от той станицы.
То были тягостные дни,
Когда в боярскую столицу,
Под стражей Разина везли.
По всей Москве шёл слух о том,
И он всё больше разрастался.
В день казни к площади потом
Народ со всех сторон стекался.
И вот тот страшный день настал.
На Красной площади все ждут.
Вдруг с крыши кто-то закричал:
«Там Стеньку Разина везут!»
С кремлёвской башни и с церквей
Раздался плач колоколов.
Телегу пара лошадей
Везла под стражею стрельцов.
На ней стоял сам атаман,
К столбам прикованный цепями.
На теле кровь от многих ран,
Давно засохшая местами.
Ошейник с острыми гвоздями
Привязан к брусу за кольцо.
Прядь с поседевшими кудрями,
Лоб прикрывала и лицо.
Стоял он с гордой головой.
На нём разорвана рубаха.
А взгляд суровый и прямой
Не выражал ни капли страха.
Толпа на площади молилась,
Прося пощады у судьбы.
Телега та остановилась
Напротив пытошной избы.
К ней подошёл тот час кузнец,
И цепи с Разина все сбил.
На землю Разин сам ступил.
В избу повёл его стрелец.
На дыбу вздёрнут бичевой,
Но не открыл Степан и рта.
И слышно было за стеной,
И треск костей, и свист кнута.
Стрелец, стоявший у окна,
Бурчал: «Ведь не было такого.
Не человек, а сатана,
Окромя мата,  нет ни слова».
На лобном месте, у собора,
Палач топор в руке держал,
И словно коршун с острым взором,
Свою он жертву поджидал.
Стоял священник в стороне.
Затих на площади народ,
Когда без помощи извне,
Степан взошёл на эшафот.
На плаху Разин сам ложится.
Толпа безмолвная крестится.
Палач, подняв топор едва,
Вмиг опустил его с размаху.
И откатилась голова,
Испачкав алой кровью плаху.
Палач ту голову поднял,
Толпе презренно показал.
Пронёсся стон над всей толпой.
Народ стоявший стал креститься.
Потом стал молча расходиться.
И площадь стала вся пустой.

О чём, читатель дорогой,
В минуты те подумал Разин?
Когда он сам полуживой
Без страха шёл на эту казнь.
О близкой смерти? Вовсе нет.
Он думал, что оставил след.
Что всё же время то придёт,
Когда воспрянет весь народ,
И рухнет ненавистный строй.
И станет жизнь совсем другой.
-------------------------------------------
 (Казнь состоялась  6 июня 1671 года)

               
      Гладченко Г.В.  2012г.