С высоты прожитых лет

     С огромным интересом прочитала книгу Антонины Филипповой. В памяти вставали картины моего детства, и появилось жгучее желание выплеснуть на бумагу разыгравшиеся  чувства и эмоции. Возможно, это будет интересно детям и внукам.
     Приятно удивило, что мы тоже бегали под летним дождем и весело кричали: «Дождик , дождик перестань, я поеду в Арастань…». И ещё один момент... Мама приносила что-нибудь вкусненькое   с работы и говорила: «Это от зайчика».  Дело в том, что Антонина жила далеко на севере, а я до 9 лет росла в районном центре, по сути, в большом селе, в солнечном  Азербайджане. Это сейчас информация распространяется по всему миру мгновенно, а тогда….  «Арастань» и «от зайчика»…. В разных краях огромной страны…  Удивительно.
Жаль только, что мама очень мало рассказывала о своей молодости.  Совсем немного о детстве и почти ничего о её юношестве. Она была реально чем-то сильно напугана и страх этот жил в ней до конца жизни. При том, что она была далеко не робкого десятка и достаточно хорошо образована.  Мама 1910 года рождения. Была десятым ребенком в семье. Дедушка имел какой-то весьма приличный чин на корабле, бабушка, конечно, не работала. Сохранилась фотография бабушки на плотном картоне с множеством медалей на оборотной стороне . Прямая осанка, гордо поднятая голова и прямой взгляд дамы в длинной шубе с широким воротником,  говорили о её благородном происхождении и приличном достатке.
Долгое время они не имели детей и  взяли на воспитание девочку.  Потом бабушка родила еще 9 детей. Выжили и дожили до старости 5 сестер. Во время революции дедушка погиб и вскоре заболела и умерла бабушка. Вот здесь начинаются замалчивания. Бабушка умерла когда маме было 8 лет. Её воспитали старшие сестры и жили они в то время в Баку. Русские, с Волги. Почему дед оказался в Баку не известно. Сожалею, что не знаю своих корней. Их было 5 сестер, все красивые, умные, что называется, благородные. Но, до чего все пятеро были несчастливые…  У т. Марии  муж погиб на войне, дочка умерла и она всю жизнь жила одна. Другая, т. Валя, вышла замуж по любви за мужчину на 25 лет старше, ребенка тоже потеряла, с мужем начался разлад, но моральные принципы, устои и прочее заставляло её жить в этом браке всю жизнь.  Тетя Аля потеряла сначала мужа, потом взрослого сына и отравилась сама. Тетя Надя, самая старшая - приемная дочь, потеряла во время войны мужа и воспитывала одна двух дочерей. Они много лет прожили втроем в крохотной комнатке в центре Баку.
 Мама моя одна воспитывала троих детей. Она храбрилась и говорила, что она нам и отец и мать. И это действительно было так. Из боязни, что кто-то может относиться к её детям не так, она не выходила замуж. Отца я не помню. Мне было два года, когда его не стало. Я никогда не видела возле мамы мужчин, не говоря уже о том, чтобы они бывали у нас в доме. При том, что она была очень красивая. А пела как!!  Голос грудной, глубокий, бархатистый… Мама уехала в село, потому что в селе растить детей было проще. И сытнее, и присмотра особого не надо было. Она работала бухгалтером и была очень уважаемым человеком в районном центре.
     А село стояло в таком красивом месте! Подковой сгрудились горы, покрытые смешанными лесами, у подножия с обеих сторон широкое русло горной  реки, и в центре компактно и уютно расположилось село Варташен. Красотища! Что весной, когда зеленеют горы и цветут сады, что долгой теплой осенью, когда лиственные деревья в лесах окрашиваются в сказочные цвета.
     По определению Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона Варташен - селение Нухинского уезда Елисаветпольской губернии, у подошвы главного Кавказского хребта. Жителей 272 т. душ обоего пола. Варташен замечателен своим населением, большинство которого принадлежит к удинам, или удам, — народу, принадлежащему по всем признакам к восточно-горской группе (кавк. горцев), но не имеющему соплеменников в Дагестане. Варташенские удины заимствовали много слов из армянского и татарско-азербайджанского языков и исповедуют отчасти православие, отчасти армяно-григорианское учение.
     Горная река летом пересыхала, превращаясь в неглубокий ручей, и только широкое каменистое русло да огромные валуны напоминали какой бурной, полноводной, мощной и стремительной она может быть. 
Детвора собиралась стайкой, переходили ручей по камням и уходили в лес . Сейчас, с высоты прожитых лет, я понимаю каким щедрым был лес для нас. Раннее лето начиналось с душистой земляники. Конечно, никому и в голову не приходило мыть ягоду. Не помню, чтобы мы собирали землянику впрок.  Ели с кустика, из под листика. Аромат и блаженство чувствую до сих пор.
Позже, летом, поспевали шишки. Не очень высокий кустарник давал нам небольшие плоды, покрытые  коричневой, немного шершавой  ворсистой  кожурой и тремя маленькими косточками внутри.
     На тропе, по которой мы входили в лес, стояло огромной дерево.  Земля под деревом была усыпана небольшими орешки неправильной формы. Я долго думала, что орешки эти росли на большом дереве, но вероятнее всего, они были с кустарника, приткнувшимся к дереву. Мне орешки запомнились трехгранными, коричневого цвета. Как-то я съела этих вкусных орешков слишком много. С тех пор напоминание о фисташках всегда вызывает неприятное чувство подташнивания.
     Отдельно стоит вспомнить о походах за грибами. Правильно говорить «по грибы», но мы всегда говорили «за грибами». За грибами ходили со взрослыми. Я ходила с мамой и её приятельницей, в последствии  моей первой учительницей - Любовью Дмитриевной. Поскольку не очень разбирались в грибах, собирали то, что знали наверняка – рыженькие с волнистой шапкой. Называли их «лисичками». К грибнице относились очень бережно. Запомнила мамин рассказ о том, как размножаются грибы и как важно сохранить грибницу. У каждого был перочинный маленький нож, которым аккуратно срезался гриб. Мама мариновала грибы в большом глиняном сосуде или большой эмалированной кастрюле. Сосуд, похожий на кувшин с широким горлышком, мама почему-то  называла «корчагой». Грибы получались очень вкусные. Таких потом никогда не ела. Зимой, а зима стояла в горах снежная, жарили картошку на большой чугунной сковороде, в маринованные грибы добавляли мелко нарезанный лук и поливали душистым домашним растительным маслом.
     Если идти далеко вверх по реке, то выходишь к дамбе. Дамба  представляет собой груду  камней, веток и травы, скрепленные многолетним илом. Именно здесь сложилась благоприятная почва для густых колючих зарослей, где росла крупная и сладкая ежевика. За ежевикой  собирались большой гурьбой. Там мы пили самый натуральный и самый вкусный в жизни ежевичный сок. Готовился он просто. Захватишь с собой стеклянную полулитровую бутылку, наберешь в неё ежевики и толчешь очищенной от коры палочкой. Ежевика имеет свойство перепачкать все, что можно и нельзя и поэтому домой возвращались уставшие, голодные, счастливые и перепачканные с ног до головы соком ежевики. Руки и ноги  исцарапаны колючками, но никто не хныкал и не бежал за пузырьком с йодом. Удивительно, но мы нисколько не боялись змей. Сейчас так много беспокойства о клещах, змеях и другой опасной для людей живности. Клещи и змеи не являлись поводом, чтобы не пойти в лес или в поле.
     В моем детстве ни родители, ни дети не придавали этому большого значения, а в лесу боялись только дикого зверя. Ежевику собирали помногу. Потому, как варенье  варилось во всех семьях в огромных количествах и не сходило со стола всю зиму.
Приготовлению варенья надо уделить особое внимание.
Как правило, во дворе складывался П-образный очаг из шести кирпичей. На этот очаг ставился большой медный таз литров на восемь-десять, засыпался  сахарный песок, вливалось немного воды и делался сироп. Затем нужно всыпать фрукту или ягоду и вот здесь начинается чародейство. Варенье не прощает невнимания. Необходимо постоянно снимать пенку  и регулировать огонь. Варенье должно вариться на ровном тихом огне. Надо сказать, что варенье, сваренное на таком очаге, на «открытом» огне, приобретает особый вкус и аромат.
 В тех краях варенье в доме было гордостью хозяйки. Например, не каждая хозяйка могла приготовить варенье из инжира или из грецкого ореха. Грецкий орех собирается в период «молочной зрелости» в строго определенные дни, вымачивается в известковом растворе и у каждой хозяйки есть свои секреты и особенности в процессе варки.  Зимой надкусишь темно-коричневый засахаренный орешек, а внутри сироп – и разливается блаженство по всему организму от аромата и вкусноты необычайной.
К свадьбе варилось варенье из белой черешни. Из каждой черешни удаляли косточку, и это место заполняли фундуком или кусочком лимона. Варенье получалось очень красивое и ароматное. Фрукты и ягоды приобретали удивительную прозрачность, а светло-желтый сироп был будто пронизан лучами солнца. 
Ароматное варенье из лепестков розы тоже готовилось не на каждый день. А вот варенье из ежевики или вишни со стола не сходило весь год. Ломоть хлеба, варенье и чай выручали любого набегавшегося на улице проголодавшегося ребенка.Как мама управлялась с работой главного бухгалтера крупного совхоза , домом, воспитанием троих детей, огородом и скотиной я не представляю. Мама с гордостью говорила, что дом построила сама. Сама – означало без мужа.
Дома  строились из «саманного» кирпича. Мелкую солому  тщательно ногами вымешивали с глиной, затем  этой массой забивали прямоугольные формы , сделанные из досок. Подсохшие кирпичики освобождались от формы и оставались на солнце до полного высыхания.
Наш дом  в моей памяти остался большим, просторным с широкими окнами. Под двускатной крышей было совершенно магическое место не только для меня, но и для всех моих друзей – чердак. Несмотря на большие осиные гнезда, мы часто лазали туда по неустойчивой деревянной лестнице.  В полутемном чердаке мы почему-то начинали говорить шёпотом.
Участок, на котором стоял дом, был разделен на огород, навес для скотины, место для птиц и цветник.
Каждую весну, когда  вижу цветущий жасмин, в памяти всплывает картинка из детства - цветник  с высоким кустом жасмина посредине и плывущий по двору насыщенный сладкий аромат.
Поскольку гуси и куры периодически бродили по всему двору, цветник и огород были огорожены невысоким плетнем.
Я не помню пас ли кто-нибудь наших гусей и паслись ли они вообще, но один случай запомнила очень хорошо. Как-то совсем маленький  ярко-жёлтый гусёнок пострадал за своё любопытство - просунул голову в плетень, а обратно – никак. Я взяла его в руки, чтобы вытащить  головку из развилки, а в этот момент разъяренный шипящий гусь налетел на меня и укусил. С тех пор небольшой шрамик с гусиными зубками остался на моем запястье навсегда. Вспоминаю об этом редко, только если к случаю, но каждый раз смотрю с тревогой – не пропала ли моя метка из детства. Не пропала.
Ещё у нас были две большие черные буйволицы. В азербайджанских селениях в основном держали буйволиц. Коровы встречались значительно  реже. Утром по дороге мимо дома шел пастух и собирал стадо. Надо было только вывести скотину за ворота. А вечером так же, со стадом, животные возвращались домой. Но как-то  стадо поменяло маршрут и мы с сестрой должны были забрать нашу буйволицу из стада и привести домой. Мы захватили с собой кусочки сахару, чтобы приманивать, если она не захочет вдруг идти в том направлении, куда нам надо. Сначала  наша Марьям - так мы её звали,  шла нормально в сторону дома, но потом стала отвлекаться то на травку, то на деревце с чужого участка и мы поняли, что пришло время приманить её сахарком, чтобы она быстрее шла домой. Приманивали – приманивали, но сахарок ей не давали. Она тянулась шеей и всем туловищем, а мы отходили и отходили. Тогда она встала, как вкопанная, опустила голову в землю – и ни с места. Мы уже ей  в рот пытались засунуть сахар, и так и эдак с ней, а она сжала зубы и не берёт. Обиделась. Мы вели её так долго, что уже мама пошла искать нас. Мама погладила  её, похлопала ласково, сказала какие-то особенные нежные слова и только тогда буйволица тронулась с места. Мама вообще была со скотиной очень ласкова. Перед дойкой она обмывала вымя теплой водичкой, гладила и  приговаривала : «Хорошая ты моя, красавица, умница, давай-ка я помою тебя…» а в ответ получала ведро отличного жирного молока. Иногда я подставляла кружку, мама нацеживала мне  молока  и я выпивала его тут же.
До сих пор помню вкус тепленького парного молока.

Одна сторона участка, на котором стоял наш дом, была огорожена кирпичным не высоким забором, за ним располагался небольшой парк с летним кинотеатром. По другую сторону участка, за символическим забором из прутьев, жили наши соседи.
В парке одну часть занимали сосны,  другую – украшал цветник. Огромные кусты колючих роз цвели , кажется, круглый год. Среди кустов роз стояло несколько скамеек, где любили присаживаться парочки. Детвора затаив дыхание  наблюдала из-за кустов как влюбленная  парочка подходила к скамейке, девушка проводила по лавочке пальчиком , проверяя не слишком ли пыльно, морщила недовольно носик, а парень доставал из брюк большой шелковый китайский носовой платок, расстилал его на лавочке,  и девушка аккуратно садилась. Это было особым шиком  - иметь в кармане такой большой красивый платок.  Они сидели скромно, немного поодаль друг от друга, беседовали о чем-то, девушка негромко прыскала в ладошку, а парень смешно суетился и пытался  приобнять её за плечи. Потом они шли в летний кинотеатр, смотреть в двадцать пятый раз очередной индийский фильм.
К началу фильма деревья вокруг кинотеатра были усыпаны мальчишками, фильм сопровождался комментариями и эмоциями с деревьев и шиканьем из зала. До сих пор удивляюсь, как могли мальчишки взбираться  и сидеть на колючей акации.

К моему соседу Ивану, тихому мальчишке на пару лет старше меня,  я  испытывала смутное чувство жалости. Жалость слышалась и в голосе взрослых, когда они заговаривали о нём. Мачеха Ивана не обижала, но была женщиной  молчаливой, даже угрюмой. Отец его работал шофёром  на сером,  грязном, раздолбаном грузовике и подолгу отсутствовал.
Случалось, что Иван оставался дома один, тогда он сам варил кашу, чем очень гордился, и звал меня : «Иди кашу есть». Я с готовностью лезла через  дырку в заборе есть желтую, политую растительным маслом, пшенную кашу. Ни тогда,  ни потом в  моей семье такая каша не готовилась  и если я каким-то образом по жизни сталкиваюсь с желтой пшенной кашей, я вспоминаю Ивана из своего раннего детства.
Только у них во дворе под навесом да в книжке сказок я видела странную печь, мама называла её – русской.  Таких печей в нашем селе не было ни у кого. Говорили, что мачеха у Ивана украинка  отсюда и печь такая.
В детский сад я не ходила и до школы болталась между домом, двором и маминой работой. У мамы на работе мне нравилось больше всего. Я играла на крылечке или в садике маминой конторы, рисовала карандашами на разных бланках и в использованной большой канцелярской книге, катала по полу  большие деревянные счеты, иногда крутила арифмометр, на котором мама «сбивала»  бесконечные бухгалтерские отчеты.
В последний год перед школой мама почему-то решила отдать меня в детский сад. Мне эта идея очень не понравилась.  Во – первых, собирались ограничить мою свободу, во – вторых,  днем детей в саду укладывают спать. Спать днем – мне и сейчас кажется занятием весьма скучным, а уж в детстве и тем более.
Поскольку группа была  не большая, в «тихий час» всех детей укладывали в одной большой комнате. Воспитательница брала в руки линейку и ходила между кроватями этаким надзирателем. Я крутилась, придумывая как бы мне  сбежать В конце концов схлопотала линейкой. Шлепок был чисто символический, но у меня появился повод. И я с чистой совестью сбежала.  Дорогу домой я знала, а запасная дырка в заборе была всегда.. В садике поднялся переполох, побежали искать меня к маме на работу.
Было прекрасное время, когда  в селе дети никуда не пропадали, двери в домах   не запирались, все про всех знали всё. Были открыты и двери и души.
 Мама не ругала меня за побег, только как-то задумчиво и растерянно посмотрела. Вечером при мне она рассказала эту историю своей приятельнице – учительнице начальных классов. На что Любовь Дмитриевна ответила: « А отдавай-ка ты её в школу». Так меня отдали в первый класс. 



 Продолжение следует...