Лай, собака...

Молодую рассаду прищипкой
выправляя, ненужный побег
хладнокровной рукой без ошибки
удаляет садовник-стратег.
Я стою зеленеющей стрелкой
под навесом суровой горсти,
угрожающей мне переделкой,
и стремлюсь незаметно расти.

«Кем ты станешь?» — склонясь над куртиной,
вопрошают, готовя привой,
досаждая опекой пчелиной,
сбором проб, подслащённой водой.
Я учусь с осторожностью лисьей
выставлять запасённые впрок
безмятежные гладкие листья,
лишь бы скрыть утаённый росток.

Из листка сбережённого стебля
разрастётся когда-нибудь сад.
Но, когда, прорастая сквозь дебри
новой зелени, зашелестят
ответвленья былого вопроса, —
листопадом ложась на траву,
я подумаю тихо и просто:
«Чем я стану, когда отживу?»

Не проснувшись, без мысли, без цели
потянусь сквозь тяжёлый подзол,
через глину впитаюсь в мицелий,
через корни — в течения смол.
Потеку холодком в междуречьях,
прорасту на поляне простой
для бесхитростных трапез овечьих
белым клевером, тонкой травой.

Стану лютика запахом кротким,
остью ржи, шелухой от овса,
разбужу клокотание в глотке
у большого пастушьего пса,
что учует меня в предрассветном
сквозняке и, стряхнувши росу,
встрепенётся во сне; стану ветром...
Лай, собака, а я понесу...