Отрывок из моей книги. 1 часть

Да, надо с чего- то начать.

Вот например. Я на даче. Меня фотографирует папа. Мне три года, или может четыре. Я в смешном платье, кокетничаю, морщу нос.
Помню свои тогдашние ощущения. Тепло скамейки , шуршание кустов, щелчки папиного допотопного фотоаппарата.
Папы уже нет, а фотографии остались. Черно белые, с тонкими продольными полосками, с загнутыми уголками  и неровной белой каймой по краю.

Я вообще помню себя с раннего детства. А это дачное лето будто бы отпечаталось на каких то неведомых фотопластинах памяти.
Я плохо помню что делали родители, они были некими абстрактными фигурами, я жила в своем мире, выглядывая из него иногда и делая что- то, что должна была делать четырехлетняя девочка. Я чистила зубы, надевала платьице или купальные смешные трусы на резинках, копала совочком сырой речной песок, смотрела, запрокинув голову,  на корабельные сосны в ближайшем лесу. Но все это было внешнее. Для и при взрослых.
Мама кормила, вытирала нос, укладывала спать. Папа учил плавать и кататься на велике, рассказывал исторические сказки.
Больше всего я любила гулять в лесу. Я убегала подальше от родителей,  моя любовь к одиночеству проявлялась уже в раннем детстве, ложилась на траву и смотрела на облака и кроны сосен. Я как сейчас помню все запахи, шорохи, звуки леса. Маленькие ягоды лесной земляники сверкали в траве, лесная гвоздика- ее крошечные цветки казалось будут светиться даже в темноте, ажурные паутинки, смешной косенький грибок с листком набекрень на задорной шляпке. И еще что- то.
Я знала, что лес живой. Живой сам по себе, как целостная структура, как некий большой и добрый зверь, шевелящий руками- ветками, глядящий глазами маленьких озерков, дышащий мягкими порывами душистого ветра.
Лежа на спине в сосновом лесу  и глядя в бесконечное ликующее синее небо , я познавала мир и саму себя. Я знала, что мир добр, щедр и безопасен. Мне никто об этом не говорил, знание находилось во мне как некий конструкт, встроенный при формировании зародышевых лепестков.
Я прикасалась к земле ладонями и вдыхала ароматы летнего леса, я была абсолютно и беспричинно счастлива.

Помню как родился брат.
Нет, конечно я не помню как он родился, помню, как принесли большой голубой конверт и раскрыли.
А там- брат. Мне 6 лет. " Здорово"- подумала я-"Теперь я буду с ним играть! " Но играть с братом мне не дали, его унесли и положили в кроватку.
И стали на цыпочках заходить в комнату родителей, смотреть на сопящего брата и умиленно улыбаться. Мне хотелось уже начать с ним играть, но до этого было еще далеко. Его все время кормили, купали, одевали, раздевали , приходила медсестра и осматривала брата.

А я все ждала своей очереди. Когда наконец все ушли, родители сели на кухне пить чай, я подошла к кроватке брата. Он спал. Он был смешной, толстый младенец, от него пахло чем- то непередаваемо приятным и родным.
"Это мой родной брат."- сказала я вслух. Мне хотелось ощутить вкус этих слов у себя во рту. Вкус мне понравился. Брат проснулся, завозился и начал с кряхтением изгибаться, пытаясь выбраться из туго намотанных на него пеленок.
С первых дней он всегда старался выскользнуть из этого жуткого плотного кокона, в который, как в смирительную рубашку, запеленывают всех детей в России. Брат почти никогда не плакал. Он только покряхтывал с разными интонациями, а чуть позже выкрикивал,  тоже с разными интонациями :"Эээээ". Это могло означать: «поменяйте пеленки, хочу есть, мне скучно» . Я наблюдала за своими ощущениями.
Вот нас было трое, а теперь четверо. Как это? Как это работает? И когда же наконец брат вырастет и мы будем играть?

Я садилась около его кроватки и смотрела. А брат жил своей младенчиковой жизнью. Иногда он поворачивал головку и смотрел на меня голубыми глазами. Я была уверена, что он узнавал меня. И любил, так же как и я его. Хотя дети  не пользуются такими высокопарными словами: " любил".
Внутри себя, где- то между животом и сердцем я ощущала тепло и  щекотку, когда смотрела на брата. Наверное это и была любовь.
Потом он впервые улыбнулся мне. Это было здорово. Я трогала его за крошечные пальчики, а он вдруг улыбнулся, такая глубина была в его улыбке, такая чистота.
" Брат,"- сказала я ему, - «ты такой особенный, я знаю, что мы будем дружить. Я просила маму родить мне старшего брата, а она родила младшего. Но все равно это очень хорошо, когда есть брат.»
И брат при этих словах опять улыбнулся. Он все понимал, хотя ему был от силы месяц.

Еще одно открытие моего детства, что младенцы все понимают, хоть и не говорят. Я пыталась объяснить это родителям, но они отмахивались и убегали по делам. Я часто оставалась на короткое время одна дома. Тогда я подходила к кроватке брата и разговаривала с ним. Даже если он спал. Я расказывала ему сказки, нехитрые новости нашей семьи, жаловалась на маму.

Детство мое было счастливым. Счастливым не внешне, во внешнем мире мне как раз приходилось не легко, а счастливым внутренне.
Я росла в своем мире, сказочном, с феями, эльфами, добрыми колдуньями. Это и была для меня настоящая жизнь.
А еще была другая жизнь, она была не такая приятная, жизнь взрослых, громкого радио и телевизора - огромного уродливого ящика, который к тому же бился током если провести по его гладкой , выпуклой и туповатой роже, родительских страхов и недомолвок, семейных сплетен и неурядиц.

Я научилась отключаться , отвечать взрослым то , что они хотели и прятаться за очередной книгой или фантазией.
Читать я научилась очень рано, года в четыре . Первая книга, мной прочитанная, называлась "Деревня Цапельки, дом 1". О чем она, конечно же не помню, наверняка какой- нибудь социалистический бред для детей.
 Читала я очень много и все подряд.
В те времена все интеллигентные семьи подписывались на журналы " Химия и Жизнь" и " Наука и жизнь", а так же на собрания сочинений отечественных и зарубежных классиков . Конечно же "Литературная газета " и "Иностранка".
Из этого и состояло мое чтиво- интересы и вкусы были сформированы в возрасте 6 -7-8 лет посредством чтения фантастических рассказов  Клиффорда Саймака в "Химии и жизни", "МАксим" Мишеля Монтеня, " Сказок Острова Бали", стихов Артюра РэмбО, комедий Менандра и длинного и нудного списка русской классики, из которого мне был почему- то особенно близок Тургенев с его "Рассказами  Охотника" и   Чехов с его обостренным реализмом врача.
 Взрослые часто удивленно подпрыгивали, когда я , обладавшая практически фотографической памятью, выдавала вдруг какую - нибудь цитатку за семейным праздничным столом.
 Мой дед, военный моряк, державший всю семью в кулаке, говорил, что не надо девке такие вещи давать читать, а то к готовке- уборке потом не приучишь. И дед оказался прав. Всю жизнь я была равнодушна к домашнему хозяйству.

Стихи я начала писать тогда же, когда научилась собственно писать. Первый стих был , видимо, пародией на японские  танка и звучал как- то так, если мне не изменяет память : "Луна, семь звезд, лисичкин хвост".
Мне было лет шесть, в школу я еще не ходила, в детский сад тоже. Мама считала, что меня в детском саду «испортят». Поэтому она сидела со мной дома и активно меня «развивала».

Когда в 1979 году я пошла в первый класс, я не понимала, чего от меня хотят , бегло читать, писать и считать я давно умела и мне было скучно с детьми, которые с трудом писали буквы, а на перемене носились с диким визгом по залу.
Социализация давалась мне с трудом.