Т

Послушайте!
Ведь если сердца горят,
значит, это кому-нибудь нужно.
Значит, кто-то хочет, чтоб грудь болела.

И ведь горит,
и ведь прожжет же однажды.

Намажу сердце «де пантенолом»,
чтоб боль унять, чтоб вообще понять,
а есть ли что-то помимо боли,
и долго ль еще мне столбом стоять?

Я многих любил, и любить продолжу,
тебя же поставлю на пьедестал,
в кладовке спрячу, чтоб в мыслях даже
рукою касаться  тебя не стал.

Сдувать пылинки, покуда легких
не выжжет едкий табачный дым.
Писать в тетрадь, каким был я глупым,
отважным, дерзким  и  м о л о д ы м.

Но время шло, и теперь в халупе
засел ребенок совсем седым.

В глазах угасли огни задора,
трясется ручка в больной руке.
Немного крепости — для минора.
Портьера, взор не пусти к реке!

Меня, орущего на пол света
о неколебимости чувства... Эй!
Меня ли бросить должны отпетым
в краях, где «люди», но нет Людей?..

Сжимаю ручку, как можно крепче,
веду строку, отмеряя такт.
К тебе пишу, пусть душа трепещет,
на одре смерти, теряя ватт.

Пускай на миг хоть пожар воскреснет,
тебя увижу такой, как встарь...

Последний вздох.
Поэт мертв. И треснул
пол века строившийся Алтарь.