Гайдн

                «Я не считаюсь со временем, потому что хочу,чтобы
                сочинение мое просуществовало как можно дольше»
                (Йозеф Гайдн)



1.
Под тяжелую княжескую дубовую тень
айзенштадтского парка
витиеватую как рококо и спасительную как прощение
вдруг пробились они
пробились как настойчивый и тревожный
зной пустыни Галилейской
Семь последних слов с креста
и стали острыми беспокойными сколами
на изысканном фарфоре века

Но и эта руда скорби
должна быть переплавлена
в чистый слиток ликования
Ведь истинно говорю тебе
ныне же будешь со Мною в раю
Ведь Он бесконечно велик и бесконечно добр
и бесконечно радостен
Ведь у него есть только красота
которую просто необходимо отделить от шлака
Она во всём
нет ничего в мире лишенного ее
Она постоянная невыносимая и приятная боль
прокалывающая своими лучами глаза и уши
и переполняющая грудь
чтобы снова вырываться наружу
слезами
словами
красками
звуками


2.
Лишь сорокалетие скромной тишайшей упорной работы
Провинциальное еже-будничное бдение
письменного стола и клавиш
гусиного пера и бумаги
придворного капельмейстерского камзола и ленточки напудренного парика
бокала с золотым токайским и подаренного императором бриллианта

Провинциальное еже-будничное бдение алхимических звуковых опытов
по поиску формулы красоты

Главное чтобы у неё были тема
и душа её - мелодия

А грани алмаза Фридриха блещут мажорными зайчиками
по обшарпанным стенам
и не важно что это
важно как это
так и надо
так как надо
от них под сводами угрюмого темного маврского лба
что-то начинает ответно блистать и переливаться
как струи водометов
солнечным утром

Мирное сорокалетие скромной тишайшей упорной работы
мирный скромный тишайший упорный пожар
упоение
наслаждение этим постоянным
горением
и ничего больше не надо для счастья
только четыре стены и кровать
только окно под крышей из комнаты для прислуги
только место в дальнем конце княжеского стола
только возможность тут же слышать созданное
в исполнении придворного оркестра

Ведь счастье 
это когда ты можешь отдать себя всего без остатка
самому главному в жизни
тому к чему ты призван
не положением и рождением
а свойствами души
не беспокоясь о прочем

Возможность жить только в музыке
вытесняет прочие желания
Она - привязанные к тысячам мушиных лапок
полощущиеся ленты спектра
их бантики узлы и петли
Она и в трелях ярких спелых вишен
падающих в детский кармашек
и в поскрипываниях-вздохах каретных пружин
и в гудении спиц на оси в отцовской мастерской
и в стуке колес по булыжникам мостовой
где у каждого камня своё особое звучание
Всё дает ликующую радость
только настройся на ее лад 


3.
Монолитное сорокалетие скромной тишайшей упорной работы
Постоянное балансирование на романтических притягивающих облака
макушках средневековых башен
мимикрировавших согласно новым просвещенным вкусам
в четырехугольное дворцовое венгерское гнездо Эстерхази

Монолит скромной тишайшей упорной работы
с краткими выездами
в недалекую и одновременно такую далекую
знакомую со школярства с капеллы Штефансдома
Вену
патетическую и пафосную
Краткие выезды
просто чтобы посидеть в одной ложе с душевным другом Амадеем
вольно складывая камни в единую стену

Монолит скромной тишайшей упорной работы
был неожиданно взорван
Фейерверком лондонского триумфа
Лаврами и пальмами
мятами и базиликами
миртами и анисами
всеобщего обожания
Торжественнейшим приемом у самого Георга III
что было бы немыслимо в Вене
Пятой почетной профессорской мантией Оксфорда

И все это для самоучки вставшего вровень с теми
чьи книги когда-то штудировал по ночам
и даже выше
Но ведь это лишь Лондон а не Олимп
и уже за пятьдесят
и на старости лет уже не стать небожителем
хотя оказывается это до безумия приятно
хотя оказывается англичан надо периодически поколачивать литаврами
чтобы не прокисали
хотя оказывается то что ты делал всю жизнь в удовольствие
за гроши и питание
еще и неожиданно очень доходно
После сорокалетия скромной тишайшей упорной работы


4.
Но был ли бы Лондон и всё такое прочее
был ли бы свой домик с садом в Групендорфе по дороге в Шенбрунн
были ли бы сентиментальные растроганные слезы
и укутывание старческих ног дорогими дамскими шалями почитания
были ли бы горделивые слова под наполеоновскими ядрами:
"Что вы так испугались? Знайте,там, где Гайдн,
никакого несчастья произойти не может..."
было ли бы посмертное таинственное блуждание черепа гения
по рукам френологов
Если бы не смерть глубоко почитаемого патрона и благодетеля
и особенно если бы не смерть певчей птички мадмуазель Бозель
доставшейся в утешение
после махровой дочки цирюльника
использовавшей партитуры на свои папильотки

Что было бы
не случись этого за два десятилетия до смерти?

Был бы всё тот же монолит
мирной скромной тишайшей упорной работы
алхимических звуковых опытов по поиску формулы красоты
окно под крышей из комнаты для прислуги
придворный капельмейстерский камзол
место в дальнем конце княжеского стола
мирный скромный тишайший упорный пожар
сотворения мира
и абсолютное неведение того
что имя его уже по всем закоулкам Европы
от Москвы до Лиссабона
наряду с именем душевного друга Амадея
стало именем и той самой прекрасной эпохи
так похожей на изысканный фарфор

Veni, scripsi, vixi


---------------------------------------------------

«Он умер в возрасте 77 лет 31 мая 1809 года, вскоре после нападения на Вену французской армии под предводительством Наполеона. Потерял сознание за фортепиано с четками в руках, пропев "Боже, Франца храни..."» (Стендаль. «Жизнеописание Гайдна, Моцарта, Метастазио»)

22-30.09.2014