Черные дыры

/фрагмент из романа/

- Наш флирт — он не сугубо половой.
Он есть, он в роли помещает,
а сути ролевой — не нагнетает,
не ограничивает целью ролевой,
ведет в прекрасное чуть видимой тропой.
Он в интересном возникает,
идею разных смыслов развивает,
доводит до иронии ее — 
и в бесконечном исчезает.

— Совсем?

— Там... дырка  есть. Проём… 
Через него, а может быть и в нем —
творящих сил сжимается объем.

— Ну хорошо. А мы-то здесь причем.
Не в силах, Леша, я  представить… 
ту дырку... с мыслью сопоставить.
А жизнь мне кажется — пробиркой, 
с микробами, попавшими в дурдом.
Мне... не заметен тот проем,
который вы назвали дыркой.

— Увидите! Увидим мы, вдвоем.
Все то, что происходит,
но в бесконечность не уходит —
никчемно, Соня, или пусто,
безвкусно или слишком вкусно.
Играйте — и словесно, и телесно.
Взаимно честно, благовестно.
И флейтово... и сквозь трубу...
Как в чудном сне. И как в бреду.
Та  дырка, Соня, — вход, итог,
из  неизвестности поток.

— Весьма туманно и беспеч¬но
вторгаемся за ним мы в  нечто.

— Творца ли, космоса игра, —
нет зла в ней, Соня. Нет добра.
Поэтому и в нас самих
неистребима вера в бесконечность.
Что прошлое? Один ничтожный миг.
Что миг в грядущем? Вечность, вечность!
 
— Я вас понять не успеваю.
А кажется — что понимаю.
Не удивляюсь этому ничуть.
И я не представляю: как играют,
на флейте, на трубе...

— Воображают!

— Не вижу — как, во что мне дуть.

— Нет, вы способны флейтануть!
Флейтнуть... Трубнуть вам?

— Тру-ба-нуть!

Трубнул в кулак. Зажавши ушки,
сказав "попробуйте... сильней!",
смотрела — словно б перед ней…
кретин, сбежавший из психушки.
Но опустила взгляд скорей.

— Уже нас чувствует, предчувствует проем.
Мы в луч его вошли. Идем…
к ядру Центавра. Там — источник.
Луч вспыхивает нам…

— Как семафорчик?
Вся эта вечность, Леша, — в мифе!

— Но истинна  реальность в миге —
когда он словом постигаем,
когда о ней вдруг размышляем.

— Когда о вечности я размышляю —
тупею, ничего уже не знаю.
Впадаю в беспредметность ощущенчества —
и космоса, и человечества.

— Да, не о чем и  думать вроде б,
ну разве что о всемогущем боге.
И все же, думая о вечности,
я сознаю ее реальность,
непостижимую модальность,
игру законов и беспечности,
апофеоз бесчеловечности.

— Меня тревожит тот проем.
Он вами в мыслях ощущен?
Вы ясновидящий?

— Прагматик.
Проем  я в сердце очертил.
Без сверхмассивных черных дыр —
и звезд бы не было, галактик.
В незримых нами миллиардах лет,
которых словно б не было и нет,
галактики волнуются, сближаются,
встречаются, звучат и разгораются,
все равновесие былое нарушается.
 
— Зачем же так они бушуют.

— Тем дырам, Соня, их срастанию,
им тоже нужно пропитание.
Те дыры — в хаосе сживаются,
одной становятся, бесшумной,
по своему благоразумной,
готовой  души восприять,
пролеты их в себе объять —
со всех сторон, где есть живое что-то, —
от нас — и от ворон, от бегемотов,
и от китов, и от котов…

— … и от улиток, червяков… Посмертно?

— И посмертно, и при жизни.
Засасывают все  энергетизмы.
Из яви нашей, наших снов.

— Но это ведь предположение, а не рельность.

— Творческое жжение,
которое испытывает мир
за счет ненасытимых дыр.

— А души как же. В дырке растворяются?

— Она бессмертьем их питается.
Они ей… словно  вкусный сыр,
для галактических сияний,
их светозучия над нами.

— Ну, хорошо. А бог-то, Леша, где?

— Все там же он. Всегда везде.
И всех богов там, вместе с душами,
те дырки, замирая, кушают.

— Вы размышляете так лихо, плазменно.
Уже я вижу что-то панорамное,
там  что-то движется как бы оргазменно.
А океаны — закипают?

— Кипят, кипят, и — испаряются.

— Вокруг — пустыня расстилается?               

— Планетки — в дырку улетают.