И лишь когда идет дождь...

Темным осенним утром, просыпаясь, и еще не стряхнув с себя остатки обрывочных сновидений, в монотонном шелесте дождя как-будто слышится, какая - то давно забытая мелодия, которую хочется вспомнить; словно полузабытая мысль, воспоминание, образ, который, всплывая в моем сознании, спровоцированном дождливой капелью, на секунду начинает показывать обрывок чего-то очень знакомого, но неуловимого, обрывок, который мгновенно исчезает. И ты остаешься в окружении неясных затухающих призраков, не успевая осознать, понять, то запрятанное глубоко в памяти, остающееся только бледным предощущением чего-то незримого целого. Так при вспышке молнии, выхватывающей из дождливой ночи на миг верхушку, ветку дерева, само дерево ты не успеваешь заметить, да и мгновенная вспышка и то, что она осветила, сразу тонет в непроглядном мраке, оставляя наблюдателя в ощущении ирреальности всего происходящего...

Таким вот дождливым утром один из обрывков моей памяти настиг меня, превратившись из зыбкого образа в давнее детское воспоминание.

Вспомнилась мне заброшенная гостиница «Аист», и мое знакомство с нею.
Это было так давно, что кажется, сном, небылью, чем-то ненастоящим. Наверное, так часто бывает с детскими воспоминаниями, которые затем прорастают во взрослый ум, напоминая некую полустертую музыку, мелодию, которой при всем старании ты до конца так и не в состоянии уловить или вспомнить.

... Вечерело. Ветреный день, хотя в тех местах явление вовсе и нередкое. Мы с родителями идем через степь на «Ривьеру» - так в шутку назывался у нас песчаный пляж - чтобы искупаться. Вечером купаться одно удовольствие – солнце уже не жаркое, вода же, когда ты входишь в нее, подобна котенку – сначала ластится к тебе и ты, обманутая этой лаской, ныряешь, сразу чувствуя множество коготков, которые так тебя и цепляют по всему телу. Ветер со степи приносит запах полыни. Несколько раз окунувшись, мы продолжаем прогулку. И вот, мы уже у старой, оставленной людьми гостиницы «Аист».

Выщербленный, покоробившийся асфальт, между двумя одноэтажными домами.
 Старая, невесть каким чудом сохранившаяся, а может и прилетевшая непонятно откуда, пожелтевшая газета. Порыв ветра, перекати-поле летит, почти не касаясь земли; газета мирно лежавшая, вдруг начинает шелестеть страницами, и внезапно вспархивая, уподобляясь потревоженной птице – высоко взлетает, что бы потом, кружась в ветряном вихре, медленно, но неотвратно вернуться в объятия так ненадолго покинутой земли.
На ветру хлопают двери, словно салютуют нам, словно зовут нас к себе в гости. Кое-где сохранившиеся стекла окон, отражают последние лучи уходящего солнца.
Мы входим в гостиницу. Местами провалившийся пол скрипит под ногами, осколками выбитых из окон стекол, обвалившейся штукатуркой. Ветер - гуляющий по коридору, крадется за нами по пятам, то догоняя, то обгоняя нас – уносит с собою легкие обломки разваливающегося от времени здания. Мы идем по коридору, мимо настежь распахнутых, а где-то и вовсе отсутствующих дверей, в комнаты где, когда-то жили люди. Мимо баскетбольного зала, в котором сохранилась даже одна сетка, свисающая с корзины жалкой, разорванной тряпкой-крылом, то бьющая им на ветру, то трепещущая, будто подбитая птица, которая пытается взлететь и никак не может. Не смотря на то, что солнце еще не село во всей гостинице стоит пыльный полумрак – это работа времени, ветра, и нас, которые явились невольной причиной поднявшейся с полу пыли, растревоженной нашими шагами.

       По сравнению с сумраком помещения, закатный свет солнца обдает нас всеми оттенками золота, переходящего постепенно в нежные розовые тона. Родители потихоньку разговаривают друг с другом.
Вокруг в воздухе растворена и постепенно разносится с порывами ветра какая-то необъяснимая тоска, чувство, доселе незнакомое появляется и захватывает меня. Почему-то хочется закричать - вот, сейчас, закричу, и гостиница, покинутая людьми, исчезнет, растает в воздухе, будто ее и не было, а вместе с ней и то странное призрачное чувство. Я громко-громко кричу, и ... звуки, моего голоса, многократно усиленные, повторяются, отражаясь от сохранившихся оконных стекол, от вибрирующих разрушающихся стен, пугают меня – я не узнаю свой голос.
- Это эхо,- говорит папа-, не бойся, всего лишь эхо!
Я опять кричу:
-Ау-ау
И слышу в ответ грустное тоскливое:
-Ау, ау, ау
Как-будто, кто-то зовет меня, просит о чем-то, но я не узнаю его и не понимаю слов.

Мы идем дальше, дорожка, круто ныряет вниз и уходит прямо в озеро. Но нет, мы не идем туда -мы останавливаемся чуть-чуть оставив позади себя дома гостиницы- отсюда прекрасный вид – озеро, бескрайняя поверхность которого, играет всеми красками заката; небо, где-то там далеко, но как-то очень осязаемо близко, сливается с водой; солнце, решившее скрыться на ночь, чтобы отдохнуть в прохладной освежающей влаге. А совсем в запредельной дали – на другом берегу– еле-еле различаемый дымок! - единственная реальность во всей эфемерности, этого уходящего дня, в покинутости, оставленности, этой гостиницы. Вдоль дорожки, покосившись, стоят деревянные столбы, с протянутыми между ними проводами, ветер заунывно щемяще, будто плачет в них. С какой-то странной периодичностью, один провод ударяется о другой, вызывая фейерверк электрических искр. Солнце совсем скрывается в озерной воде, одаряя нас, напоследок своими лучами, мы спешим возвратиться до темноты домой, но, уходя совсем из этого места, помню отчетливо – я оглянулась, словно бы прощаясь с живым существом, словно бы говоря: Не прощай, милый «Аист», нет, до свидания!

Ускользает мгновенье: минуты сменяют секунды, превращаясь в часы, дни, годы. Мы идем по дороге жизни. Оставляя позади себя, в пыли забвенья, нечаянные знакомства, людей, все то, и всех тех, кого мы встретили по пути, а с ними сливаются и наши собственные несбывшиеся надежды, и неосуществленные наши начинания, и уже ненужные почему-то мечты. Брошенные, забытые они превращаются в призрачные образы, которые преследуют нас, пытаясь завладеть нашим вниманием. Но безуспешно, мы обрекаем их, все на ту же бесплотную, бестелесную жизнь.
 И лишь иногда.... когда идет дождь... мне видится гостиница «Аист».