Монолог еврея

Я - проклятый людьми народ.
Я - богом избранное племя.
И гордым быть обязан тот,
кого в веках хранило время.

Есть мир несчастий и угроз.
Мир без надежд всегда опасен.
Но вознесенный ввысь Христос
ведь соплеменником был нашим.

Законы доброты - от нас.
Мы не воинственными были.
Но в горький день и трудный час
в себя мы веру сохранили.

И каждый знал, что он хотел,
и каждый совершал молебен;
и был таинственным удел,
и неразгаданным был жребий.

Нас одолел жестокий Рим,
захваченных к крестам подвесил.
И с той поры народ, гоним,
рассеян в городах и весях.

Огонь, пожарища и кровь...
Плач женщин в сердце отдавался.
Но сохранить своих богов
среди чужих всегда старался.

Гонимый маленький народ,
скажи мне, где в тебе хранилась
искра, которая зажжет
костер ума пред грубой силой?

Как мог ты в бедствиях, в слезах,
идя кругами ада Данте,
не превратиться в тлен и прах,
а сеять в мире - мир талантов?

Мы покорялися судьбе
и, слезы смешивая с потом,
давали чуждой злой толпе
и мудрецов, и звездочетов.

Жизнь изменять никто б не стал:
рубить не можем мы с размаху.
Но предок иудейский дал
закваску Ленину и Марксу.

И революция, и трон, -
все предъявляли счет суровый.
Нас выжимали, как лимон,
выдаивали, как корову!

Теснили нас со всех сторон,
любой над нами издевался.
Почти никто на скорбный стон
среди племен не отозвался.

Растерзан сын, отец и дочь...
Бредем по горестной дороге.
И бог не хочет нам помочь,
за тем, что был чужим он богом.

Велик Аллах и Магомет,
великий Будда вечность сеет,
но в души врезался завет
первопроходца Моисея.

Пусть кто-то бесится во мгле,
друг другу вспарывая груди, -
мы знали: правда на земле
когда-то и без крови будет.

И капканах земляной тюрьмы,
где каждый должен быть послушен,
бывали крепче мышц - умы,
cильнee тел - бывали души.

Страданьям счет вели века.
Печаль не уносили годы.
Но, видимо, была крепка
душа бесправного народа.

Не потому ль средь полной тьмы,
у нас, рассеянных по свету,
взошли высокие умы,
поднялись яркие поэты.

Застыла в мраморе слеза,
чтобы столетья знали, кто мы...
Но кто, народ, тебя спасал
в год кишиневского погрома?

За что такой удел нам дан -
века секрет не раскрывали.
Нас гнали из различных стран
к тому ж - в России убивали.

В чужие страны, скарб влача,
я уходил, себя рассеяв.
И радовалась, хохоча,
меня изгнавшая Россия.

-Всему еврейскому - запрет!
-Евреев - вышвырнуть за море!

...и отправлялся в Новый свет
народ,
          испивший чашу горя.

И сколько раз еще потом,
судьбу на родине затратив,
мы покидали отчий дом,
перед людьми не виноваты.

И в даль холодную брели,
где ждал нас день, убог и скуден,
как прокаженные земли,
людьми отверженные люди.

Волна сменялася волной,
а поколенье - поколеньем.
Приговоренный был страной
народ к изгнанью и смиренью.

Он был мишенью на валу
и ставкою в игре азартной.
В любой стране, в любом углу
носил он званье эмигранта.

С историей теряя связь,
забыв про славу лет угасших,
одно хотел он: не пропасть
для будущего - в настоящем.
..............................................
..............................................
Я б к многому сумел дойти
однажды выбранным маршрутом.
Но отрезают мне пути
на должности и в институты.

Я пользу мог бы дать стране,
открыть миры в своих работах.
Но службу предлагают мне
caнтехника и землекопа.

Под стать рукам, а не уму.

...Театр закрыт. Язык заброшен.
Хотят в отсталость нас и в тьму:
умы опасны для ничтожеств.

И взять былые рубежи
не даст мне лай из подворотни.
Жив Пуришкевич!
Марков жив!
И дело лишь за черной сотней...

Она готова без вина.
Крик вырвется из сотен глоток.
И мажет светлое она
вонючей грязью анекдотов.

Дубину в руки ей!
Огня!
И только за приказом дело,
чтоб опустилась на меня
дубина,
           кровь пуская смело.

Он не успел тогда, злодей,
определив и час, и место,
согнать со всей страны людей,
чтоб навсегда закрыть их вместе.

А опыт был уже в Крыму...
И только смерть лишь помешала
на нас тогда набросить тьму,
и чтоб во тьме едва дышали.

Но сила есть и против сил!
Века терпел я виновато,
но гнев пришел и научил
держать готовым автомат мой...

И миллионы душ уснувших
кричат,
я слышу их слова:
-О страшном времени минувшем
не забывай, не забывай!

Сожженных, взорванных, убитых,
чья смерть на совести лежит,
завет один:
-Спасенье в битвах!
-Не покоряйтесь злу и лжи!

И я ответственен, чтоб где-то
не лилось горе через край,
чтоб не было в Варшаве гетто,
не повторился б Панеряй!

Фашизм не корчится в аду,
пока еще рисуют люди
шестиконечную звезду
и рядом с нею надпись «ЮДЕ».

А кто-то поднимает ствол
и разрывною метит в сердце...

Но одного он не учёл:
что я бессмертен, раз прошел
Майданек, Киев и Освенцим!