Донецкий кряж

Из непрочитанного
читателями Стихи.ру

Поэма
(июль1986г.)
"Вышел в степь донецкую
парень молодой"...
из известной песни
Глава I

В ОТПУСК

1.
Я уезжаю в месяц отдыха.
Не позже завтрашнего дня
Начну дышать хорошим воздухом.
Кубанским (там – моя родня).
Ни газа нету в нём, ни копоти…
Водитель, глубже надави…
Скорей туда, где так легко пойти
На речку раков наловить
И отдыхать.
До изнурения…
Но,
Бег дорожный торопя,
В каком-то новом измерении
Я вдруг почувствовал себя.
В том городке,
Где знаю всех и вся,
Что ещё виден в стороне,
Кому-то - я уже не встретился,
А кто-то встретился - не мне.
Тот городок за пылью серой
Вдруг чётко встал в моей судьбе.
И стали мелочной химерой
Мои претензии к тебе,
Страна невидимого зодчего,
Сокрытая от праздных глаз,
Земля «подземная»,
Рабочая моя столица –
Мой Донбасс.
Я пристаю к нему с вопросами.
О непростом. И о простом.
А он играет под колёсами
Ещё не вынутым пластом.
Его дыханье многомерное
Я слышу в гулкой глубине…
Он знает, каменный, наверное,
Что без него не сбыться мне.
А я, возможно и нескромно,
Надеюсь, помыслы тая,
Что на его лице огромном
Заметна чёрточка моя.
Что путь, ему и мне намеченный,
Он ни его, ни мой, он-- наш.
И это памятью отмечено
На станции «Донецкий Кряж»…

2.

В ту ночь на шатком перегоне,
Под колыбельный стук колёс
Вдруг кто-то в дремлющем вагоне
Два этих слова произнёс.
Ну что такого? Дело случая.
Два слова, только и всего.
Но их певучего созвучия
Вполне хватило для того,
Чтоб больше с ними не расстаться.
И я – за сумку и… «исчез»…
С тех пор и есть такая станция
В моём духовном МПС.

3.
Над входом в здание вокзала,
Под абажуром набекрень,
Лучи в название вонзала
Большая лампа. Свет и тень
Делили слово колдовское
Так, что, откуда ни взгляни,
Читался лишь конец: «…евское»,
Начало пряталось в тени.
Мой поезд, многодённым бегством
Уже порядком изнурён,
Пролязгав между мной и детством,
Моргнул нам тусклым фонарём.

4.
И тут, негаданные снова,
Подобно тем, как мне сойти,
В меня вошли ещё два слова
Простым вопросом: «По пути?..»
Как будто ангел хлебосольный
Мне руку помощи простёр.
Я оглянулся… и, довольный,
На них вопросом: «Вы шахтёр?..»
Чудак. С чего я торопился?
Но «он», улыбки не тая,
Ответил, будто извинился:
«Да нет, сынок, учитель я.
А тут, во что бы то ни стало,
Тебе подай шахтёра, да?»
И, помолчав, спросил устало:
«А, собственно, тебе куда?..»
А, собственно, куда мне было
В чужой (пока что) стороне?..
И, поняв это, сам решил он:
«А знаешь что? Айда ко мне!»
И это строгое решенье,
Что оказалось в самый раз,
Не то что было приглашенье –
Скорей, учительский приказ.
И, не ища пути иного,
Как подчиниться лишь ему,
Я согласился: всё так ново,
Не разобраться одному…

5.
А ночь ложилась спать –
Светало.
Деревья, в сон погружены,
Не шевелились. Не хватало
Одной лишь только тишины.
Как будто зверь какой огромный
Надрывно легкими серчал.
- Скажите, это…
- Это домны,
Они не спят и по ночам.
Я не слыхал такого слова,
Но переспрашивать не смел.
Хотя тот «зверь» за нами снова
Вздохнул и длинно зашипел.
Мне даже спать перехотелось,
Хоть сон и трудно разогнать.
В такое время. Не терпелось
Побольше разом разузнать.
- Вон там восток?
- Напротив, запад.
- А это зарево вдали?
А это облако?
А запах?
- Да всё узнаешь сам. Пошли…
Но я, едва прошли за угол,
Спросил, догадкой осенён:
- Скажите, это пахнет уголь?
- Ну… если пахнет, значит, он.
Учитель не был рад нисколько,
Лишь, поутру немногослов,
Спросил:   
- А звать тебя как?
- Колька.
- А по фамилии?
- Теплов.
Наш хутор – сплошь одни Тепловы.
Для почтальонши прямо бич.
Ещё Вечери и Сукновы.
А Вас?
- Меня… Степан Кузьмич.

6.
Часам рассветным зная цену,
Ночной снимая камуфляж,
Заканчивал ночную смену
Загадочный Донецкий Кряж.
Труда и Опыта профессор,
Он как отец, не с кондачка,
А с откровенным интересом
Поглядывал на новичка.
И что сказать? Пусть не настолько,
Чтоб окончательно уже,
А всё же видно было: Колька
Ему пришёлся по душе.
Видать, хорошего наследья.
Медлителен, чуть кривоног,
На грани совершеннолетья
Ещё нескладен, невысок,
В плечах – заметные наброски
Для будущих отменных плеч.
Похоже, парень из таковских,
Что если надо подналечь,
То изойдёт десятым потом
И жизнь положит – баш на баш…
В нём было кряжистое что-то,
И это подкупало Кряж.
В оценках пристален и точен,
Он ясно видел наперёд,
Что парень выстоит. Короче,
Всё было ясно:
Подойдёт.
Пока накОпит сил с запасом,
Найдёт и дело по плечу…
Ну, а попутчики тем часом
Пришли к Степану Кузьмичу.

7.
В калитке, за которой нежно
На вишнях колыхался май,
Степан Кузьмич позвал небрежно:
- Полина! Гостя принимай!
Он слышен был или не слышен,
А только скрипнуло крыльцо
И выплыло из белых вишен
Её землистое лицо.
О, восприятия мгновенность!..
Видать, была повинна в том
Тех самых вишен белоснежность.
И убедился я потом,
Что это был обман, не боле,
Преображенья света, миг.
И цвет лица у тёти Поли
Такой же был, как у других.
А впрочем…

8.
Сорок первый. Осень…
Жизнь заводского городка
В одном спрессована вопросе:
- Дойдут?..
(Их не было пока.)
Степан Кузьмич, тогда директор
Начальной школы, расписал
В приказе: кто и что конкретно
Обязан делать был, и сам
За всем следил. Детей хоть мало,
А всё же… «ухало» вдали
Сильней и чаще. Понимал он:
Вот-вот уже бомбить могли.
И коллектив, как полагалось,
Учёл и сделал всё, что мог,
Дабы врасплох не оказалось…

9.
«…А оказалось-то врасплох.
Взметнулись огненные смерчи,
Ударил «гром»…
И скоро стих…
- Убило девочку из меньших
И из четвёртого троих.
Малышку эту разорвало
Почти совсем. Лишь день спустя
Из-под сарайного завала
Её достали… по частям…
А нам с Полиной так особо
Всех больше выпала беда,
Тогда погибли наши оба:
Твой тезка и Наташа… Да…»
И больше к этому рассказу
Степан Кузьмич не подходил
Так близко, помнится, ни разу.
И тётю Полю уводил.
В такие именно минуты,
Хотя прошло немало лет,
Её лицо темнело, будто
Внутри него гасили свет.

10.
Дорога…
Все как сговорились,
Притихли, каждый по себе.
У кресел спинки опустились,
И мысли всё слабей, слабей,
А вот уж и едва приметны…
Лишь слышно сквозь полёт души,
Как налипают километры
На каучук горячих шин.
И тело клонится устало.
Но сон в дороге – дефицит.
Да и баюкать перестало –
остановились: Антрацит.

11.
Привычка!..
Как ты угадала,
Что мы не станем замечать
Великих Угля и Металла
Неодолимую печать?
Загадка - с бухты ли, с барахты
Придумали, поди пойми:
Шахтерский, Углегорск, Шахты,
А там уж и, бери-возьми,
Не за горами Новошахтинск…
И «расцветает» среди них
Едва ли удержимый «натиск»
Названий, в точности таких
Или подобных им же…
Странно?..
Легко проверить на досуг:
Всё – от кино до ресторанов –
Как не «Шахтёр», так «Металлург»…
И вот в родном своём Шахтёрске
Шахтёр, с работы проходя,
Берёт в «Шахтёре» торт «Шахтёрский»,
Во рту «шахтёрскую» вертя.
И на лице его улыбка,
Он полон радости земной…

12.
Но вот опять тепло и липко
Шуршат колёса подо мной.
Опять на памяти повисла
Вуаль дремотности,
И вновь
Царапают по вялым мыслям
Песчаники седых холмов.
Струится путь по шинным сотам,
То монотонно, то рывком…
И вот за длинным поворотом
Исчез последний террикон.

13.
Какой ты издали заметный!
Лежишь, достоинство храня,
Донецкий Кряж!
Мой край заветный!..
Ты, за спиною у меня,
Глубинным светом отливая,
Как изваяние застыл.
Вчера – моя передовая.
Сегодня – мой надёжный тыл.
Нет, впереди не заграница.
Россия, РСФСР.
Но впору выйти поклониться
Земле, что выросла из недр
И бескорыстно осветила
И обогрела полстраны,
Что исподволь во мне взрастила
Равно и счастья, и вины
От благодеянья людского
 И за людские хворь и боль.
Скажи напутственное слово
И в знак доверия позволь
Мне в том краю, куда я еду,
Не в оскорбление родным,
Считать себя твоим полпредом,
Ходить под именем твоим…

14.
…Родная степь!
Места родные
Рисуют детством по окну.
И я, пожалуй, лишь отныне
В любви признаться им рискну.
Не поздно ль это состоялось?..
Но уж зато сомнений нет:
Признанье крепко настоялось
На разнотравье зрелых лет.
Степными запахами пьяный,
Я нетерпением продрог:
За получасом – Черепяный,
Мой незабвенный хуторок…
О, близость дома!..
Хоть однажды,
Но тот, встающий в горле, ком
Проглатывать пытался каждый,
Кто возвращался в отчий дом.
Я не составил исключенья.
Он близок, встречи первый миг.
И кванты мама-излученья
В меня стремятся напрямик…
А вот и ты, мой мир извечный.
Твои знакомые черты.
Но указатель – «х.Приречный».
 Так это ты или не ты?
С той жизни что в тебе осталось?
Припомни Кольку.
Проводи…

15.
А вот и мама…
Разрыдалась,
Обмякла на моей груди.
Я к ней забыто привыкаю
И припадаю к ручейкам,
Которые тепло стекают
По «собранным» её щекам.
Стою, растроганный, не зная,
Чего стыжусь произнести:
«Ма, я люблю тебя, родная.
И ты за всё меня прости»…
…Пришёл отец.
Раздался малость,
Уже надумавший стареть.
- Ну вот, а мать уже боялась
Не увидавши помереть…
С ним проще.
Шуткой обменялись,
(он неизменчивый шутник),
Сошлись, щетинисто обнялись -
- Ну-ну, задушишь, отпускник…


Глава II

В ОТПУСКЕ

16.
Отпускники…
Они что дети.
Сверхбеззаботность – их удел.
Им и сквозь тучи солнце светит.
Они - вне времени и дел.
А если это в отчем доме,
Так чистым раем назовёшь.
И ничего не нужно, кроме
Уже того, что ты живёшь.
Что укрепляется здоровье,
И что на сердце так легко,
Когда во двор в большой корове
Спешит парное молоко.
Что отдалила берег правый
Река во всей своей красе,
Что помер только дед Дырявый,
А остальные живы все…

17.
Дни полетели…
Николая,
По виду будто невзначай,
Но явно свидеться желая,
Обычно кто-нибудь встречал.
И враз (уборка – не до басен,
Да что там, Боже сохрани)
«Пытав»:
«Ну як там у Донбаси,
Добряче живэтэ чи ни?..»
И начинались тары-бары:
какой, мол, климат, как народ;
в достатке ль пром- и продтовары,
особенно, конечно, прод…
Теплов при каждой новой встрече
Давал такое интервью:
«Живу?.. Особо хвастать нечем,
А что имею – не таю.
Ну что… как всюду, есть базары.
Но в магазинах круглый год
И пром-, и прод-, и прочтовары,
Особенно, конечно, прод…
Семья, квартира. Шахта – рядом.
Да… трудно было. А потом
Привык. Как будто так и надо.
И вообще, всё дело в том,
Как люди, кто тебя встречает,
Добро посеет или зло.
И мне в самом что есть начале
На это очень повезло.
Сын во второй пошёл. С похвальной.
Пока с одной, не стану врать.
Ведь он ещё и в музыкальной,
Вот пианино будем брать.
Жена в детсаде. Воспитатель.
Ну что ещё?..»
И наш герой
Той жизни был весьма признателен.
И за неё стоял горой.

18.
Прошла неделя.
Шла другая.
Теплов (а что отпускнику?),
С утра по дому помогая,
Под вечер ездил на реку.
Оно, пожалуй, бы не худо
Пешком. Но есть велосипед.
Да и здоровью-то покуда
Ещё прямой угрозы нет.
Не признают иного ноги
И детству верная душа,
Как по укатанной дороге
Крутить педали не спеша.
…Он ехал, чуть опережая
Чуть-чуть отставшую ленцу…

Отяжелев от урожая,
Уборочная шла к концу.
Степь… ощетинилась, пригоркла,
Жнивами «вырастив» жнивьё…

И Николай влетел с пригорка
В крутые запахи её.
Кончался день.
Большой, горячий,
Уже собравшись на ночлег…

19.
Как бы впервые ставший зрячим,
В «него» уселся Человек…

Степное солнце,
Огневидным шаром
Полоску неба плавя на ходу,
Грозило неминуемым пожаром,
Проваливаясь медленно в скирду.
Боясь (чудные, они жить хотели)
Достаться смертоносному огню,
Испуганно вытягивались тени,
Царапаясь о колкую стерню…
Но скоро напряженье отпустило.
Все убедились: обошло бедой.
Так явно угрожавшее светило
Упало не в скирду, а за скирдой.
И Человек не встал,
Лишь приподнялся,
Чтобы глазами что-то поискать.
И так сидел, недвижимый –
Боялся
Воспоминанья детства расплескать…

20.
А день отъезда приближался…
Печаль глазами стариков
Смотрела выстраданно:
Сжалься.
Хотя бы несколько деньков
Побудь ещё. Уж очень мало
На сына радовалась мать.
Она, конечно, понимала,
Но не хотела понимать,
Что он, опора их и гордость,
Жил неизвестно где,
А им,
Идя в печальную «негодность»,
Донашивать себя одним…

О дети!..
В них – души не чают.
Ну а от них какой ответ?
На письма как-то отвечают,
А чтобы взять приехать -
Нет,
Не тут-то было...

Вот бы взяться,
Да их законом обязать
Хоть раз в году домой являться,
А письма первыми писать.

21.
И мать,
Легонько, осторожно,
Всё чаще стала думать вслух,
Что на земле, мол, так тревожно
И неспокойно стало.
Вдруг...
Войны, конечно, быть не может.
Даст Бог, рассудятся добром.
Но на душе спокойней всё же,
Когда семья – одним двором.
И вот (неделю подбирались)
Теплову-сыну, наконец,
В саду, когда одни остались,
Тепло сказал Теплов-отец:
«Так вот, я всё о том же деле.
Послушай матери, сынок.
Вот здесь, под этой вот жерделей
Она зарыла твой пупок.
И им, как с ней самой когда-то,
Ты связан с этой вот землёй.
Соединён навечно, свято.
Так не вернуться ли домой?..»


22.
И стало младшему Теплову
Легко и горько. Потому,
Что внять родительскому слову
Уже немыслимо ему.
Понять отца и мать он может.
Понять не трудно – сам отец.
Но то, что их невольно гложет
И поизмучило вконец,
Уже нельзя переиначить
(и это следует учесть).
Веленье времени. А значит,
Всему остаться так, как есть.

23.
Приезд Теплова было лестно
Отметить сразу. Но приезд
Совпал с уборкой. Неуместно.
Переложили на отъезд.
И вот собрались. На обеде –
Одни деды да бабы сплошь.
Как никогда обидно беден
Колхозный мир на молодёжь.
Теплову-сыну в этом смысле
Всего надёжнее – молчать.
Но он ловил себя на мысли:
Придётся, видно, отвечать.
Деды закашлянно курили,
«Кололи» Кольку до костей:
В его лице они корили
Своих же собственных детей.
Спросили в лоб:
«Ну что, Героя
Уже имеешь за труды?
Или всего лишь землю роя,
Не докопаться до Звезды?..»
И тут же, вроде бы в защите:
«Имеет, просто не привёз...»
«Нет, дорогие. Не взыщите,
Пока обходимся без звёзд, -
Он отвечал им. – Без нагрудных.
Зато с копра, всегда видна,
Победой наших будней трудных
Для нас горит на всех одна».
Но те, решив не поддаваться,
Нестройно ахнули: «Ну вот,
Возьми его за рубль двадцать...»;
«Видали?»; «Ох и патриот...»;
«Наверно, все вы там с приветом,
Хотя и умные, поди.
Гордитесь этим общим светом,
А тут без вас хоть пропади...».
«Так, хорошо, но вы веками
Топили чем? Одним гнильём, -
Поднялся Колька. – Кизяками.
Теперь? Пожалуйста... Углём.
А чем светили? Еле-еле.
Теперь же – щёлк, и свет горит.
Тут тебе радио и теле -
Показывает, говорит...
И это всё – не дар на блюде,
А труд: в науке, в ремесле.
Всё это – ум и руки. Люди.
И ваши дети – в их числе.
Так что мы спорим понапрасну,
Обидно стоя на свом?
Когда подумать, всё здесь ясно.
Давайте лучше попоём...»

24.
Его послушались - Запели…

О, как задумчиво красив
В своей раздольной колыбели
Кубанский песенный курсив.
О том, как медленно годочки
Плывут над выпавшей бедой,
Как «посияла огирочки
Дивчина блызько над водой…»
За песней песня проплывала,
Одна знакомее другой,
Приятно душу волновала
И уносила за собой
В быльё, когда он аккуратно,
От дела рад до безграниц,
Всё лето в поле и обратно
Возил вот этих вот певиц.
Они, конечно, уставали,
Ведь день –
Что год, не как-нибудь.
Но только трогал – запевали.
И этим скрашивали путь...

25.
Напевшись вдосталь, запевалы
В охотку выпили: «Ну ось,
Дывы, як гарно поспивалы,
Колы цэ ще собэрэмось?..»
Поднялся с рюмкой дед Прикола.
За плечи Кольку пригорнув,
Сказал: «Я пью за тэ, Мыкола,
Шо ты свий хутир не забув.
Нальем во вси оци бокалы
За тэ, шоб диты козакив
Николы, дэ бы ни блукалы,
Нэ забувалы про батькив».
Его не раз лишали слова,
Но он, уже обмякший весь,
Поговорить поднялся снова
О том, как раньше жили здесь,
Какой тут был народ потешный,
Какие делались дела
И что тогда (о них, конечно)
Такая песенка была:
«Сяка-така нэвэлычка
Е Батурыньська станычка,
По ний ходыть народ пьяный,
Збоку – хутир Чэрэпьяный.
Там Вэчэрин Ивашка
Украв у Косюра Дашку,
А Бэбэшка пиднаравыв
Та на станцию отправыв.
А Косюр проснувся,
Сюды-туды повэрнувся:
«Запрягаймо кони в дрожки
Та галопом до ворожкы».
А ворожка: «Не тужить
И никому не кажить.
Як в неволи прыпэчэ,
Так, дывысь, сама втэче».

26.
Потом пошли на Николая
С вопросами. Уселись в круг,
Вполне естественно желая
Про всё узнать из первых рук.
И он рассказывал подробно
Про штрек.про клеть и про забой...
Про то (хотя и неудобно),
Как сам он, жертвуя собой,
Спасал однажды при обвале
Товарища. И спас-таки.
Про то, как после пировали
(шахтёры в этом мастаки).
«Скажи, багато погыбае?» -
От бабы Нюры встал вопрос.
«Такэ пытаеш! Всэ бувае.
Воно ж то шахта! Не колхоз, -
Озлился дед и глянул косо. –
Отчёт твоя башка дае?»…
Но та «башка» - с другим вопросом:
«А мыши, Коля, в шахти е?..»
«Да, - отвечал. – И даже крысы.
В какой что водится. У них
На этот счёт закон неписан:
Где есть одни, там нет других».
«О Божэ!.. – бабка аж забилась. –
А шо ж воны отам идять?..»
«Та шо ты здуру прычэпылась
Ото до человика? Сядь!»
«Я ж нэ до тэбэ. Я до Коли...
Ну ладно, всэ. Уговорыв.
Ты ж грамотный...»
«Да-а... вин у школи
Аж дви граматыки скурыв», -
Проехался по деду кто-то.
И дед: «Ну так, вставай, стара.
Ходим уже, мое золото,
Бо вжэ й  на сидало пора...»

27.
Пошли прощаться.
Повставали.
Нетвёрдо стоя на ногах,
Привет семье передавали,
Желали счастья, всяких благ –
Всего…
Теплов был рад сердечно.
И мысли не было иной,
Как через год-другой, конечно,
Сюда же. С сыном и женой…
Поразошлись…
Пустая хата…
Лишь мать осталась - прибирать.
Стояла как-то виновато,
Не находя с чего начать.
На всё смотрела безучастно.
Быть может, ей занемоглось...
Легли пораньше. И напрасно.
Чего-то долго не спалось…

Но вот и утро.
Ожидалка.
Автобус.
Плач.
«Ну, Бог с тобой».
Открылась дверь.
Закрылась.
Жалко.
Рука в окне.
И…всё…
Домой!..

Глава III

ИЗ ОТПУСКА

28.
Благословен ты, путь обратный
На зов привычного угла.
Нетленной нитью Ариадны
Твоя дорога пролегла.
Уже знакомые картины
Дрожаще плыли за окном –
Как бы в обратную крутили
Недавно шедшее кино.
И что ни кадр – то ближе к дому.
Так (Николай читал, дремал)
Кубань его вернула Дону,
 А Дон Донбассу передал.

29.
Надрывно фыркая местами,
«Икарус» шёл во весь октан...
И вот над бывшими пластами,
Толчками в грудь, то тут то там,
До осязания знакомы,
Без поэтических прикрас,
Завырастали терриконы.
Я – дома…
Здравствуйте, Донбасс.
Всем сердцем чувствую и верю,
Что в этой близости домой
Лишь отвори –
за каждой дверью
Ну пусть не друг, соратник мой.
С которым мы всегда сумеем,
Хотя я с ним и незнаком,
Понять друг друга:
Мы владеем
Одним –
Подземным языком.
Вон, «неустроенно-весёло»,
Ещё бульдозером урча,
Поднялся новенький посёлок -
Жильё моих «однополчан».
Ни деревца пока, ни даже
И шаг дороги не мощён.
Пяток простых пятиэтажек
Да перспектива для ещё.
Но жизнь – великая проныра –
Пришла (попробуй не пусти),
Над недоделками «проныла»,
Простила и пошла идти.
А вот и он, Закон законов:
Под ветром, солнечно-звонки,
Меня приветствуют с балконов
Её цветные ползунки.
Захочет день на боковую,
Оставив людям всё что мог,
И в них любовно «утрамбуют»
Спросонок пахнущий «комок».
Придёт домой отец-крепильщик,
Поест и, скуп на разговор,
Отяжелев с обильной пищи,
С сынишкой спустится во двор,
Где догуляют, загулявшись,
Они до самого темна…
Потом поднимутся, обнявшись,
Их встретит мама и жена.
И доберётся до постели
На сладкий отдых Человек...
Усталость, вызревшая в теле,
Уже висит на кромках век.

30.
Он будет спать…
И между снами,
В отяжелевшей тишине
В подушку слышать
Как волнами
Под ним, в скалистой глубине,
Рукам товарищей послушен,
О камень тупится металл,
И там,
Где пласт уже нарушен,
Струится тоненько метан,
Копя достаточную плотность
(Подумать страшно – не сказать),
Чтоб за малейшую оплошность
Непоправимо наказать…

Он чутко спит, мой незнакомый
Единоверец по судьбе,
Свои подземные законы
Кладя под голову себе,
Чтобы по первому же зову
Из той, неспящей подземли,
К нему, на выручку готовому,
Взывать о помощи могли…

31.
Прости, Кубань!
Но я, твой отпрыск,
Твой сын родной,
(какой ни есть),
Твоим случился лишь на отпуск,
А навсегда остался - здесь.
О нет, я комплексом не болен,
И поясню на этот счёт:
Не всем я искренне доволен
И отдаю себе отчёт,
Что среди всех других профессий
Он труден, мой подземный хлеб,
Что я бываю и невесел,
Что я бываю «глух и слеп»,
Когда навалится усталость
Ломящей тяжестью своей...
Но мне же это и досталось
Не против воли, а по ней.

32.
Мой городок!..
За пылью серой
Ты снова встал в моей судьбе!
Скажи, какой измерить мерой
Моё стремление к тебе?..
Мой городок,
Где знаю всех и вся,
Ты вот уже - рукой подать.
А интересно, кто же встретится
Мне первым? Надо загадать…

Но что загадывать!.. Левее,
Усопшей музыкой звуча,
Металлом кладбище белеет –
Приют Степана Кузьмича
И тёти Поли…
Вот и снова


Они, как много лет назад,
Меня встречают.
Лишь ни слова
От них не слышу я.
Молчат...
Но их молчанье – не преграда
Для убеждения в одном:
Я – дома…
Как нам мало надо.
И как же это много –
Дом…