Среди васильков не бывает безумных...

Владимир Свидзинский

(1885 - 1941)




*  *  *


Быстрый день упал за гай далёкий,
Отчеканив ясеней узор.
Откатился дня горячий клёкот
В огнецветы зорь.

Я один на тёмном пепелище.
Никнут травы, сохнет кровь в пыли.
Чёрный великан упорно, хищно
Поднимает торс из-под земли.





*  *  *


Нет, солнце, больше не приходи,
Блуждай себе аистом по заводям света,
Раскачивайся на усах ячменя,
Оставайся на руках яблонь,
Но ко мне не приходи,
Уже ведь  и радость томит меня, как печаль.

Или навести меня в чужом облике,
Чтобы не мог я тебя узнать.
Залети огнецветом да и вылети,
Завей ароматами да и развейся,
Войди лесной девочкой,
Что приносит землянику в горсти.
Постой у порога да и выйди.

А как станет тихо и пусто
И печаль охватит все вещи,
Я догадаюсь и скажу:
- То приходило солнце.

1932





*  *  *


Загудел трамвай – свернул направо.
В месячном мерцанье, за домами,
Скрылся, словно в чаще за кустами
Зверь высокий и  золотоглавый.

Я один, проулок полунищий
Вяжет ноги пылью, множит морок.
И ни друг не уследит, ни ворог,
Как укроюсь я в своём жилище.

1934






*  *  *


Уже так тихо во дворе,
И ветер не шуршит листком,
И в окнах темно кругом,
И только под осокорем
Стоит колыбель пустая,
То ли брошенная, то ли забытая.

Я знаю – за рядом домов
Кипят улицы гомоном,
Светлые экипажи колобродят,
И может, в весёлой толпе
Моя скиталица ходит,
Так говорлива и счастлива.

Но кто небогат на счастье,
Тому лучше не быть там,
Тому лучше в глухом дворе,
Где мирные, верные осокори,
И стоит колыбель пустая,
То ли брошенная, то ли забытая.

1931




*  *  *


Костляво гремят трамваи,
Словно падают с высоты,
Огней – как листков средь гая,
И горят в сто свеч мосты.

Я волнуюсь, ласкаясь оком
К нежной тьме весенней листвы.
По садам золотятся окна
Светляками Купальской травы.

И я сам хожу, как по лесу,
Нигде не желанный. Ничей.
В глубине окна, сквозь завесу.
Вижу тень виноградных очей.

И найду ли тебя, не знаю.
И не ведаю даже, кто ты.
Как царевич Иван, обмираю
В ожиданье твоей красоты.

1932




*  *  *


Спи. Засни.
Послетались на берег рыбачьи челны.
Тучка за тучкой падает на закат,
Как за листком листок.
Два всадника подьезжают к броду:
Сивый конь поставил копыта в воду,
Вороной на песок.
Слышишь, дивчина темнокосая
Играет на сопилке красным рыбкам,
Чтобы красные рыбки заснули –
И они засыпают.
Слышишь: за звуком звук
Поглощает мрак недобрый.
Дальний мост дрожит, как паук,
Репьи поднимают шпаги к горизонту
И тают. Вяжутся гроздями
Зори, опускают ресницы вниз.
Спи, покачнула завесами
Ночь.

1932




*  *  *


Темно в моём жилище, как в колодце.
Иду я в поле. Талая вода
Вокруг. И юный блик с востока льётся,
И город покидают поезда.

И так гремят, так тешатся весною!
Стою над полем влажным, молодым,
Стою один – и вьётся надо мною,
И прочь летит разорванный их дым.

1936




*  *  *


Когда мы вышли,
Берёзы сеяли росистый шум.
За оградою, за жердями,
Мы увидели безумных –
Они были в белом, как берёзы.

- Дитя моё, убили тебя,
В потоптанном саду
Распяли тебя –
( Ты взяла мою руку ).
- Смерть над бровью,
А на груди две,
Кузнечик по волосам,
Будто по траве –
( Ты испуганно прижалась ко мне ).
Берёзы сеяли росистый шум.

Мы спустились с пригорка –
Там запруда, всплески шума.
Новенькая лопасть в колесе.
Повернули направо –
Ветер в лицо, васильки.
- Правда, папка,
Среди васильков не бывает безумных?

1933




*  *  *


Зимой, на рассвете,
Когда сосны зарываются лапами в снег,
А головы поднимают к свету.
Сладко приковать себя к тишине
Твоей холодной души -
Таким мужеством веет от неё!
Положу ли пальцы на зря взращённые мечты,
Горькая музыка моей печали
Опадает снежинками
В блеске твоём
И, осиянная, тает
Зимой, на рассвете,
Когда сосны зарываются лапами в снег.

1933




*  *  *


М.Степняковой


Из-за жёлтого клёна
Жарка заря в паутине.
Гашу над столом моим
Пламени побледневший листок,
А с ним
И цвета милой сказки.
Целую ночь фарфоровый ялик плыл
Против густой ряски.

Недолго осени сгорбленный день
Будет хромать в поле пустом,
Только грустно, каждый раз всё грустней,
Возвращаться под вечер домой.
Из-за серых кровель
Руки дыма в липкой паутине.
Фарфоровый ялик мой,
Поплывём ли ныне?

1932




*  *  *


Кто там бродил всю ночь двором, у сада,
И хрупкий лёд сосулек обломал,
Сверкавших в полдень, как живой кристалл,
Там у двери, на стеблях винограда?

Кто – не узнал я... Тёмный сон глубокий
Немой скалою слух мой придавил.
И слышно было лишь заре высокой,
Как сбитый лёд со звоном в камень бил.

1938





*  *  *


Пришёл в сад, где был мальчиком,
В подмороженной тишине вечера
Все деревья всколыхнулись.
- Где ты так долго, долго был?
Знать, все миры обошёл,
Отряхнул золотую яблоню,
Пил воду с лица месяца,
Добыл обломок радуги? –
Я стал. отвечаю тихо:
- Золотых яблок не рвал,
Из криницы неба не пил воды,
До радуги не дотянулся, -
Все деревья опечалились.

Когда заморозки – сад глубокий.
В саду светлеет окно.
Вошёл я – там дед замшелый,
На свитке красные усы,
Под сапогами мокрый след.
Я лёг на топчан скрипучий,
На нём покрывало в полосках,
Только синяя потемнела –
За долгие годы померкла.
Начинает замшелый дед:
А как был себе хлопчик малый,
Да ушёл в далёкий свет,
А горбатая за ним вослед...
Трещит в печке солома,
Смертный сон облегает ресницы,
Как тот иней нависшую стреху.

1931




*  *  *


Ты хотела посмотреть на зарю.
Было ещё темно.
Несчётные зарницы роились на восходе,
Нависали, как чашечки ландышей,
Кое-где пробегал ветер.

Потом –
Заря показалась, как грудь кобчика.
В поле, над дорогой,
Сгорбленные медведи,
Вздыбившись на задние лапы,
Обречённо потопали за горизонт.

Вдруг –
Дорога зарниц поголубела,
Деревья расступились,
И мы слышали, как ветер молил:
Медведи, медведи,
Не прикидывайтесь тополями,
Не прикидывайтесь.

1933




*  *  *
 

Выплывает на море лодка -
С такою огнистою грудью.
На лодке навес, как сито,
Под тем навесом люди.

Немного - один китаец
С удочкой тростниковой.
Веют пальмы, ныряют бакланы,
На горах снегов обнова.

Почему-то грустит китаец,
Бросил снасть и не ловит кефали.
Выплывает дельфин из моря:
- Китаец, не надо печали.

- Ну как же не надо печали!
Мой кораблик старый усталый,
Сам я юный, усики в нитку,
И наряд на мне ярко-алый.

Погляди - ведь я же невольник.
С красотой моей пышной такою
Я навек пририсован к фаянсу
Злонамеренной чьей-то рукою!

1931




Перевёл с украинского
Сергей Шелковый