Последняя свобода

Я буду жить много,
на зависть,
на совесть,
на страх.

Я буду жить много,
возможно не долго.
Скорее - не долго.

И из слов о тех,
кто горел на губах
и кто рос на руках -
для тех,
кто смеялся
и плакал
и спал на руках -

однажды заставится целая полка.

Я ещё на Земле:
и ем
и молюсь
и люблю там.

Сердце стучит
колесом цыганской кибитки.

Меня не погубит
ни страсть к абсолютам,
к горам,
к мотоциклам,
стихам
и салютам,

Ни даже мужские напитки.

А в песочных часах моих
будет пустыня,
барханы - погрешности,

бедуины - стихи:
караванами замирать!

и будет так много
высокой тоски
и нежности -
так много пьянящей,
ласковой,
сонной
нежности...

...что даже расхочется умирать.

Но тут я случайно услышу,
как дети поют о

войне,
расплачусь,
и посвящу тебе те

стихи,
что не сыскали себе приюта -
как много стихов не заслужили приюта!

и тогда,
как в рериховском Тибете,

полыхнёт янтарём,
как огнём -
остриём! -
скала
на восходе,

и простится друг,
и осиротеет враг.

И тогда я сделаю шаг
к последней свободе.
Последний шаг
к последней своей свободе.

В последнюю волю шаг...