А спустя двадцать лет

А спустя двадцать лет я возвращусь в трущобы,
буду под дверью выть и царапаться, как собака.
Ты мне кивнёшь, осклабишься ненароком,
может, откроешь, встанешь спиной и боком,
я не рыдаю, я не смеюсь – ещё бы!
Мы не на улице после успешной драки.
Всё затянулось, дверь заменили, стены,
я и тебя, ты пойми, узнаю едва ли.
Тут все другое – жизнь, потолок и окна,
люди другие, рок у них как-то согнут,
и, изменяясь, караются не за измену.
Люди другие, другие меня изгнали.
А спустя двадцать лет тут покрашено, словно белым,
Все к священникам ходят, исповедаться любят в храмах.
Мне бежать бы вот надо, но держит бутылка водки,
драный кот и уныние, мраком сидя на глотке.
Все меняются – тут прижились перемены,
и людей напугают изъяны и чуждые раны.
Я в наш храм захожу, тут так прибрано, всех так мало,
лиц знакомых по пальцам уже сочтёшь.
Раньше вроде не так… слоем пыли покрыты перила,
и дымят, словно чадом / в тумане такие кадила,
я вернулась – и что? – всё другое и всё слишком странно.
И когда двадцать лет… не ругаешь, не ходишь и ждешь.
А спустя двадцать лет я возвращусь в трущобы,
буду под дверью выть, выбираться из этого ада.
Ты мне кивнёшь и взглядом скользнёшь серьёзно:
– Годом попозже было бы слишком поздно.
Я улыбаюсь, я бормочу – ещё бы,
годом попозже было б уже не надо.