Сретение поэта

Цыплят считают на Руси под осень,
Когда уже созреет хлеб и хмель.
И мне когда-то было двадцать восемь,
Да, вот, никто не вызвал на дуэль.

Не довелось смотреть в чужое дуло,
Своим прикрыв висок едва-едва.
А мне уже и тридцать три минуло,
И тридцать семь, и даже сорок два.

Сменялись даты, расставлялись вехи,
Сомнение росло, что ты поэт
В сем ветхом мире с человеком ветхим
Без новых истин, ветхим, как Завет.

Я мысли излагал в бумажный листик,
Как будто сеял строчки по стерне,
И честно думал - это зёрна истин,
Всецело запрещённых по стране.

Писал стихи. Печатал на машинке.
Стоял за правду и рубил с плеча,
И мне казалось то, что по ошибке
Суровый рок меня не замечал,

Что я до смерти им не зацелован
Ни в трезвой жизни и ни во хмелю, -
Он в тот момент уже душил Рубцова
И Шпаликова всовывал в петлю.

Меня же обходил – легко, игриво,
Не застилая тенью божий свет.
И это было так несправедливо,
Как будто бы я вовсе не поэт!

А я спешил! А я себя итожил,
Согласный на тюрьму и на суму,
А вышло, что ещё остался должен, -
Чего остался должен, и кому?

Писать ещё? Но это так не просто,
Не пожелал бы даже и врагу
Тащить вот этот крест до девяноста,
А после рухнуть: «Больше не могу!» -

А, может быть, я получу за это
От Господа – не то, что от вождя! –
Зреть радость солнца Нового Завета,
Из Ветхого Завета восходя?!