Так неистово я хочу

Так, когда холодно, кутают плечи и грудь в тёплый шерстяной шарф,
Так, когда жарко, пьют воду, жадно каждую жгучую каплю глотая,
Так, затаив дыхание, слушают мелодии божественных арф,
Так, едва слышно, словно совсем того не желая,

Под вечер с шеи устало спадает шаль,
Издает ароматы французских духов, вечерних цветов
И тела невинного её в совокупе,
И молчания от несказанных им, робеющим, важных слов,
Когда уходила она, и было ей ничего не жаль,
А он в забытье целовал ее руки.

Это, может, сможет понять свеча,
Что под вечер у неё на трюмо -
Так пылка, жарка и так горяча -
Ночь от ночи не догорает,
И томится огонь её,
А по стройному стану – воск
Стекает...

Так грудь вздымается её и томно она вздыхает,
Когда на это же самое трюмо
Служанка её прибегает,
И аккуратно кладет письмо.
И заранее все знают от кого оно -
От него.

Так дети в августе гадают
Желания по звездному небу,
Веря без сомнения в чудеса.
Так она ему в ночи отвечает:
"Прошу, ничего не требуй.
Я пока ничего не знаю",
Но на самом деле давно- то она всё знает;
Просто что, скажите? Играет?!

Так стекает по стеблю  травы на рассвете роса.

Так сбегает быстрая,  дерзкая, смелая река среди горных склонов.
Так, порой, всю жизнь у людей меняют записанные на ладонь имена, адреса
Впопыхах на клочке бумаги, ну или номера телефонов.

Так дурманит аромат травы свежескошенной,
Свежесваренный кофе так по утрам иракец выходит пить на балкон
И утихают все страхи его, тревоги где-то в области близ подвздошной.
Так, жаждущий странствий, на рассвете однажды покинет свой дом. 

Так в парке худая и юная гимназистка в юбочке в прошлом марте
Ела, кажется, излишне горячие пончики,
Гуляя с соседом своим по парте,
Испачкав в сахарной пудре волос своих кончики.

И губы. И щёки немного тоже.
И она смущённо так ему улыбается,
Видно, что очень и очень стесняется,
И как-то весьма неуклюже пытается,
Языком своим остреньким пудру слизать.
И он смотрит на это, и у него - понимаете - мурашки идут по коже.
Но он скромный, он честно старается
Пред желаниями устоять.
А она, проклятая, языком все вправо да влево,
У него, молодого, устоять, конечно, не получается,
И он берётся её так страстно, и так нелепо, и неумело,
Но всё-таки целовать.

Так планеты из века в век водят вокруг Солнца свои хороводы,
Так Луна – единственный спутник Земли, самый верный и неизменный.
Так не сможет прожить человек свою жизнь без наличия кислорода. 
Так, познавший истину, становится вдруг молчаливым, спокойным, смиренным.

Так, я знаю, что это когда-то было:
Он сидел в своём доме один,
За окном как-то ветрено, противно и сыро.
Очень сыро. Он даже затопил камин.
И он вздрогнул, когда в дверь она позвонила.
Он поднялся с дивана и дверь открыл.
И она - милая, ласковая, нежная - ну прямо 16-и летняя девочка,
Да-да, точно девочка 16-и лет:
- Замерзала! На улице вовсе не лето... -
Он помогает снять плащ ей, снимает и обмирает.
Что было на ней надето?
Туфли черные.
А одежды на теле – нет.

Так он где-то в Амстердаме греет ей тост,
И кусочек масла сверху него кладет.
Эти тосты она обожает.
И секрет всего ведь очень и очень прост:
На горячем тосте масло быстрее тает; и тает и тает...
И он чистит яйцо ей всмятку,
И случайно всё содержимое вытекает,
А он пальцы не вытирает,
Он облизывает их.
Невоспитанный! Ну и жених…
Ты его поскорее брось!
А она смотрит на это, и страсти ею напрочь овладевают;
И всем ясно: позавтракать в то утро нидерландцам не удалось.

Так, кстати, пахнет ещё весна, тепло и солнце, пробивающееся сквозь дома,
Отражается от стен их и слепит глазки,
Так пьянит только что родившееся в сердце мечта,
Так – с упоением – слушают дети сказки.

Так, парижанка в утренний ранний час,
Распахнув окно с видом на Eiffel Tower,
Надевает халат, материал которого –  чистый атлас,
И садится пить кофе со свеженьким курасаном.
Лучи солнца тайком, как нашкодившее дитя,
Крадутся едва по стене, картинам и образам,
Подбираются к её волосам,
Наконец, впиваются прямо в глаза,
И так рьяно, настойчиво и шутя
Начинают француженку донимать,
Появляясь из каждого уголка, щелинки,
А она сидит, жмурится, и как начнёт хохотать –
Вокруг глаз в раз птицами собираются не глубокие, но морщинки…
И так красиво она улыбается, что вся комната вдруг наполняется
Ароматом её улыбки…

Так – что уж там говорить – море шумит у ног, превращаясь у берега в пену, 
Унося с волнами своими всё почти, чего докоснётся.
Так, где то в деревне далёкой, дети резвятся, смеясь, играют на сене.
Так бесшумна становится мать ночами, боясь, что от шороха чадо её проснётся.

Облака плывут так, дождь орошает землю, молнии воздух стараются распороть,
Цветы распускаются утром, закрываются к вечеру, на охоту в джунглях выходят звери,
В состоянии экстаза именно так покидают души людскую плоть, 
Так никогда не изменит монах своей вере…

Так… Это было, будет и есть.
Так это много, и денно и нощно, как леты египетской пирамиды,
С её саркофагами, фресками, что столько в себе таят,
Как этих ярких, близких/далеких звёзд на небе южном не счесть,
Так неистово я хочу видеть…

Просто видеть хочу тебя.