Ответ Продолжение 2

ОТВЕТ НА РЕЦЕНЗИЮ К СТИХОТВОРЕНИЮ «К РОДИНЕ»
               
                Продолжение 2
 
    Итак, попытаюсь ответить на прозвучавшие в Вашей рецензии вопросы по порядку их поступления. Первый вопрос оказался самым простым и самым ёмким одновременно, так как, отвечая на него, мне пришлось памятью пройтись по всей моей жизни.

1. «Неужели вам за все годы жизни никто не бросил в лицо и в спину слово «жид»?

                1943 – 1953

    – Рафаэль-Мендель, да Боже упаси, чтобы в спину!.. Я бы такого не перенёс однозначно. Только в лицо… Да не как-нибудь там в профиль, а именно «в самый анфас» и не раз… Попробую вспомнить эти разы, – не  так уж их много было, – с самого начала моей жизни и по сей день. За дни, проведенные в роддоме и до срабатывания памяти (в 4-5 лет) не отвечаю, кто-то что-то безусловно мне говорил и наверное даже и обзывал, но конкретно ничего не помню, уж извините!..
    Впервые слово «жид» услышал году в 48-ом – 49-ом, точнее сказать не могу, в Туле, в Центральном переулке, где, пожалуй, половину жителей составляли еврейские семьи. Мама, когда я спросил у неё, что значит это слово, объяснила мне достаточно ясно и подробно. И не так кратко - «Плохо, не говори так!», как она говорила, когда я приносил ей с улицы для перевода нецензурные еврейские слова и выражения, которым меня подучивали более старшие русские ребятишки. В нашем переулке слово «жид» было популярным в обиходе и применялось пацанами по отношению друг к другу, невзирая на национальность, в том случае, если кто-то «жался», т.е. жадничал и не делился с товарищами сухарём, куском подсолнечного жмыха, жевательным варом, ириской или конфетой, или школьными принадлежностями и книжками и т.п. Национальной приписки слово «жид» не имело.
    Практически, то же самое было и в мужской школе №4, находившейся в том же переулке. Контингент был тот же самый. Поскольку я тогда не был таким жадным и корыстным, как сейчас, :-)) и делился с друзьями и одноклассниками нашими нехитрыми радостями, то меня это слово обходило стороной. Помню, что чаще всего оно звучало в адрес русского Лёвки Киселёва, а дразнил его еврей Мишка Альтшуллер. Мы все дружили и не ссорились. А с Лёвой у нас был общий год и день рождения и мы отмечали его вместе в школе в 51-ом и 52-ом годах. Кстати,  наша учительница, Елизавета Семёновна, была еврейкой и у нас ни о каких «жидах» с национальной точки зрения речи не было. Вот такой расклад до 53-го года.

                1953 – 1961

    В марте 1953 года семья (добровольно!) :-)) переехала из Тулы в Сибирь, в Новосибирск. Ничего про готовящуюся депортацию, о которой упомянули Вы, мы не знали. Но дело врачей коснулось и нашей семьи, - мама какое-то время до переезда жила неспокойно, достаточно было малейшего сигнала о том, что она принимает больных на дому (надо же  было как-то детей поднимать) и неизвестно, чем бы всё это закончилось. Но никто, ни соседи, ни пациенты, основную массу которых составляли русские туляки-шахтёры, не донесли. Мы переехали к старшему брату Рафаилу, который уже работал в Новосибирске с 51-го года, попав туда по распределению после окончания Тульского индустриально-строительного техникума. Известие о смерти Сталина застало нас в поезде 5 марта, когда проезжали Уральские горы и границу между Европой и Азией. 7-го марта приехали в Новосибирск. Началась новая жизнь в Сибири.
    В школе №77 было совместное обучение ребят и девчат, что для меня поначалу было непривычно, но освоился быстро. Девочек не обижал, в мужской школе этому научили. А с сентября 53-го сестра Гелла стала работать учителем в начальных классах этой школы. В 3-ем «А», где учился я, слова «жид» в обиходе не было. Вообще в Сибири, по моим детским воспоминаниям и взрослым наблюдениям, с преобладанием в ней смешанного по национальностям ссыльно-эвакуированного населения таких проявлениий антисемитизма, о которых вспоминаете Вы, на моей памяти не было. Суровая послевоенная обстановка, такие же погодные условия и понимание того, что в одиночку не выжить, заставляли людей забывать о национальной розни. А в быту, поскольку мама помогала всем соседям – близким и далёким, знакомым и незнакомым, мы были избавлены от оскорблений на национальной почве. Да и иммунитет, полученный в Туле, сказывался на уровне подсознания, смягчая остроту восприятия этого слова без привязки к национальности.
Но об одном случае я всё же расскажу отдельно несколько ниже.
    С 1957 по 1961 год учился в Новосибирском электро-механическом техникуме (бывшем авиационном техникуме и нынешнем авиационно-техническом колледже). Группа Х-138 была большая – 36 человек, из них половина 14-ти – 15-ти  летних, а остальные – от 16-ти до 32-х лет. Старшие не давали младшим баловаться и дразниться. Это были: прошедший войну 32-х летний старший лейтенант запаса Яков Евсеенко (с первых месяцев войны стал сыном полка и довоевал до Победы); 26-ти летний Георгий Кравченко (староста группы);
20-ти летний Юрий Угрюмов (красивый, рослый, музыкальный – играл на басу в духовом оркестре техникума) и ещё несколько человек старше 20-ти лет.
    Жора ловил шкодников и приводил их в «соответствие». Помню и мне разок довелось ощутить на себе его «внушение» – надрал мою юную нежную щёку своей жесткой щетиной, отросшей за 2-3 дня после бритья. Больше я не шалил. И другая «мелкотня» тоже.
Слова «жид» в обиходе не было.      (Продолжение 3 следует).