Мариам 2 Мир богов Ханаана

той же ночью, 16 нисана
У края обрыва стоял прекрасный сверкающий ангел. Его крылья напряглись, как паруса во время шторма, а взоры двумя изумрудными копьями впились в предрассветный мрак. Ангел, конечно, зафиксировал вспышку нездешнего света. Увидев возносящуюся к небу фигуру, он сверкнул необычайно эффектно, трагически взмахнул крыльями и ... обуглился. Затем он сделал страшное сальто и дымящейся головёшкой упал на крышу дворца Хасмонеев. Там в этот момент нервозно толпилось семейство Баалов. Им издавна был вверен надзор за духовным и нравственным состоянием провинции. Этот божеский клан жестко контролировал очень многих правителей Израиля и Иудеи. С некоторыми он находился в постоянной конфронтации, а с иными уживался мирно. И если даже кто-то из членов рода подвергался гонениям, другие аккуратно мимикрировали в соответствии со вкусами очередного власть имущего, а потом предлагали ему свои вкусы и вековали положенное, невзирая на войны и стихийные бедствия.
Старый Баал выжидательно склонился к обуглившемуся.
- Предписанное произошло, - выдавил из себя ангел. Старик продолжал задумчиво и настороженно изучать головёшку. По её растрескавшейся поверхности пробежал фиолетовый огонёк.
- Вот обычная цена недальновидных поступков, - сказал, наконец, старший Баал. Он говорил спокойно, даже с лёгкой иронией, но всё вокруг него потемнело.;
- Ах! – закатило глаза дымящееся существо. Внезапно ангел повернулся, увидел перед собой чёрный коридор, струящийся вниз, и устремился по нему.
- А-а-а-ах ... - пронеслось по окрестностям.
- Надо же, - вздохнул старый Баал, - а казался таким крепышом.
- Так что нам теперь всем головой об cтенку биться? – сердито пробрюзжал Баал-Милькерт, стоявший по правую сторону главы клана.
- Ну, братец! - покрутила пальцем у виска очень изящная длинноногая Ашер, единственная дама в этой сугубо мужской компании.
- Такой кошмар развели на своей территории! Теперь все взъерепенились и кучкуетесь тут, как будто больше делать нечего, - нагло продолжил Баал-Милькерт.
- Раз тебе эта территория не нравится, больше отсюда никуда не поедешь. Будешь сидеть здесь, хоть головой бейся, хоть хвостом. Чтоб навести порядок, - жестко сказал старик.
« Что на уме у отца? - подумала Ашер, - он что-то замышляет». Вслух Ашер бросила Баал-Милькерту:
- Влип, как кур в ощип.;
Баал-Милькерта её издёвка разозлила, и он огрызнулся:
- Лучше помолчи, Ашер. Ты ещё выговоришься.
Семейство Баалов, когда оно бывало в хорошем настроении, походило на кучку крепеньких перезрелых боровиков, а, когда юмор у них портился, то они смахивали на россыпь старых растрескавшихся и потёртых бородавок. Среди них стройным изящным мухомором возвышалась Ашер. Так сказать, бородавка на ножке. Она была всегда изумительно одета в смысле раздета, то есть на ней болталось несколько тесёмочек национального местного покроя, который она же сама тщательно разрабатывала и обновляла каждый сезон. Почти всё тело её было покрыто замысловатой цветной татуировкой, изобиловавшей сакральными символами и загадочными знаками. Волосы на голове заплетались во множество косичек, и каждая косичка свёртывалась в кольцо – причёска, придуманная ею для себя и своих многочисленных поклонниц во всех хананейских городах. Ашер ступала мягко, как пантера, пружиня на каждом шагу и выворачивая бёдра. Под стать ей приходился её брат-близнец Решав, вкусы которого почти совпадали с изменчивыми настроениями Ашер. Он любил приодеться на египетский манер, но на официальных семейных выходах всегда появлялся в военной финикийской короткой тунике с одной лямкой через плечо и красивых поручах и поножнах золотой минойской чеканки. У минойцев же он позаимствовал модное увлечение нежными юношами, и большая часть его служебных духов маскировалась под томных критских отроков. Вообще у Решава давно наметилась слабость ко всему иностранному. Это безбожное отсутствие патриотизма, смешанное с нелепым подражанием человеческим обычаям, категорически осуждал старый Баал. Старик уже давно не давал себе труда молодиться и уж тем более менять свою внешность на человеческий лад. Он твёрдо придерживался убеждения, что люди должны стараться походить на богов, а не наоборот. Но молодёжь – что с ней сделаешь! – так падка на сомнительную экзотику и любит наслаждаться мишурой и аксессуарами. До них пока не доходит, что упругость и эластичность, свежесть и гибкость – те самые качества, с которыми богам надлежит бороться не щадя живота, а не напяливать на себя их отвратительное подобие. Конечно, дети ещё не оценили всю прелесть исконных аморфностей и всю глубинную неотразимость предельно честной наготы – наготы вздутых вен, набрякших век, опухолей и морщин. Это не его, Бала, личная мода, а великий стиль жизни, которому мало кто мог достойно подражать, но на который все в той или иной степени были обречены, даже служители Того, Кто только что так неоспоримо вернулся в Небеса. Ему же, Баалу, совсем не жаждется пробавляться авантюрными блёстками Горних мест, ему предстоит идеальный покой, полная неподвижность, когда всё припухшее-набрякшее достигнет совершенной зрелости, то есть бесформенности, и погрузится в безысходный мрак.
Правда, кроме Решава и Ашер, есть ещё на кого опереться – под ногами мельтешат замечательные погодки Баал-Цафон, Баал-Шамим, Баал-Ливан и Баал-Милькерт. Им уже исполнилось по пару тысячелетий, и есть надежда, что, по крайней мере, один из них погрязнет в отцовских добродетелях.

Старший, Баал-Цафон, всё больше становился отчаянным меланхоликом и философом. Он постоянно размышлял о смысле жизни и находил её, по большей части, совершенно бессмысленной. Этот демонический труд пропал бы втуне, если бы его брат, Баал-Шамим, имевший недюжинные коммерческие задатки, не смекнул, что и на умственной деятельности можно хорошо погреть руки. Он принялся регулярно распихивать плодотворные мысли философа в человеческие головы, как почтальон засовывает утреннюю почту в ящики для корреспонденции. До почтовых ящиков человечество ещё когда дойдёт, а Баал-Шамим уже вовсю эксплуатировал идею и лихо снимал дивиденды. В результате его вдохновенных трудов вся мыслящая ойкумена прониклась настроениями Баал-Цафона, а самоубийство стало чуть не римским национальным способом ухода из жизни. А римляне, как известно, задавали тон всей имперской моде. Всё шло, как по маслу, но на одном международном совещании Баал-Шамима поймало важное римское божество и сказало, что у них своих мыслителей хватает, и что ежели он будет заниматься контрабандой местечковых идеек... Короче, пришлось старшему Баалу идти на поклон, и дело кое-как утрясли – одним на лапу дали, других умаслили более деликатными способами. Баал-Шамиму велено было не рыпаться.
Всю эту суету очень не одобрял основательный и строгий Баал-Ливан. Он был богом религиозным. Смысл религии виделся ему в точном следовании определённому порядку, и он, со свойственным ему фамильным педантизмом, беспрерывно занимался разра- боткой и усовершенствованием храмовых церемоний всего мира. Ввиду его уникальной основательности ему это позволялось, хотя и римские, и местные божества, разумеется, косились на него. У Баал-Ливана, как и у всякого серьёзного бога, имелся целый штат духов, обслуживавших и контролировавших исполнение его замыслов. Последние столетия с ними считались даже в иерусалимском Храме, и если кто-то из священников или левитов не с той ноги начинал ритуал, или на мгновение запаздывал, или позволял себе какой-нибудь лишний жест, тотчас же ангел Баал-Ливана фиксировал нарушение и докладывал старшему священнику, а что за этим следовало, не трудно догадаться. Баал-Ливан искренне не понимал, откуда происходят разногласия между богами и, тем более, между их служителями. И уж совершенно ему было не ясно, почему нельзя наладить нормальные рабочие отношения с пресловутым Храмом в Иерусалиме и местным населением, обслуживающим данное культовое сооружение. Подчинённых Ашер и Решава оттуда периодически изгоняли, Баал-Цафона мало кто там принимал всерьёз. Баал-Шамим, впрочем, имел некоторый успех, но с его ангелами духи Баал-Ливана справлялись легко. Правда, совершенно вытеснить их не могли. Поэтому шустрого братца степенный Баал-Ливан не то чтобы уважал, - ни в коей мере, конечно, - но всё же считался с его сомнительными дарованиями.
Больше всего бестолковости в общее дело вносил младший Баал-Милькерт. Он, как говорится, не задался совсем. Всё, что он делал или говорил, было либо невпопад, либо некстати. Если кто-то его поправлял, он сейчас же впадал в ярость и мановением косого ока посылал своих ангелов разрушить храм или какое-нибудь начинание нечаянного оппонента. На земле, естественно, возникала очередная межусобица, в которую энергично вмешивались заинтересованные боги. Баал-Милькерта старались не задевать, но беда была в том, что никогда нельзя было предугадать, что его заденет. Баал-Милькерт славился своей редкостной подозрительностью и мог прочесть враждебное намерение в любом, даже совершенно незначительном, движении. Кто-то, например, протягивает руку, а он уже хватается за меч, и поди потом докажи, что и в уме не держал его ударить, а хотел всего лишь предложить шербет. Вдобавок ко всему, он без конца пропадал на дальнем Востоке и возвращался оттуда сам не
свой. Настолько не свой, что даже отец иногда поглядывал на него с опаской.
Язвительные подковырки Ашер вывели его из себя, и он было оглянулся в поисках слу- жебного духа, но затем передумал и решил отомстить Ашер иначе.

Баал-Цафон, рассеянно глядя в пространство перед собой, обронил:
- Мы тут сидим, сидим, а песок времени нас засыпает...
- Только тебя засыпает, ты же дрыхнешь без конца и ничего вокруг себя не видишь, - не преминула подколоть и этого братца Ашер.
- Эх, все на первый взгляд орлы, а на поверку стервятники. Только падаль выискиваем. И вокруг и около, – меланхолично парировал Баал-Цафон.
- По себе судишь? – не отставала Ашер, - а жареного петуха в одно место не хочешь? Маленького такого петушка? Для тонуса. А то в кому впадешь. И чего-нибудь горло промочить. Какой-нибудь протухшей римской амброзии. Хорошее средство от хронического дебилизма.
- Только не из твоих рук, - отравишь, - на «дебилизм» Баал-Цафон не отреагировал никак. Он был нескандальным богом.
- Я бы на вашем месте подумал, что теперь делать, - вмешался Баал-Шамим.
- А что такого особенного следует делать? – пожал плечами Баал-Ливан, - как жили, так и будем жить.
Старый Баал одобрил сына ленивым движением век. Из-под них просочилось нечто, похожее на взгляд.


Старый Баал с искренним удовольствием посмотрел на своё потомство и подумал: «Как они всё-таки ещё молоды!» Привыкли всё брать нахрапом. Не знают они векового выжидания, не способны брать Противника измором, всё им подавай сейчас и сегодня. Нет, детки, дела так не делаются.
Старик, как и Баал-Ливан, отличался педантичностью. Он любил рассчитать всё до мелочей. Тщательно программируя очередную эпоху, он учитывал настроения человеческих масс, экономические условия и тысячи случайностей, из которых, собственно, и состоит жизнь. Но он же был выдающимся специалистом по созданию фактор-случая. Так он называл резкое вмешательство в человеческую жизнь и внезапное перекраивание всех идеальных материй на свой лад.
Однако эту внезапность он обычно выстраивал полвека как минимум, ни с кем не советуясь и никого не посвящая в свои планы. Поэтому со стороны все казалось гениальной импровизацией.
Старый Баал любовался ссорящимися детьми, потому что знал, что в ссорах только и рождается то, что необходимо для поддержания их мирного кумирного существования. Как только дети начали ругаться между собой, он сразу же успокоился. Скандалят – стало быть, божеский мир ещё как-то стоит.

Тут неожиданно выскочил Баал-Кармил. Он замахал руками:
- Да вы посмотрите, что творится! - Баал- Кармил указал на пропасть, куда низринулся ангельски сверкавший. Баал-Кармила старик Баал не любил и за глаза называл его египетским подкидышем. Это чадо раздражало его манерностью, капризностью и непредсказуемостью. Впрочем, последняя черта у Баалов была фамильной. Не успел глава клана открыть рот, чтобы возразить этой абидосской мумии, как в разговор штопором ввинтилась Ашер:
- Вот ещё проблемы! Мои духи и не такие и не такие трюки выкидывают, если не справляются с поручениями. Допустил какую-то оплошность - вот и маскируется под полено. Думает, что так легче отделается. Кстати, чей он и что здесь делает?;
- Понятия не имею, - ответил Баал- Кармил. – Ты, возможно, и права, но когда все ЭТО там происходило, мне было
очень не по себе.
- Тебе не по себе, милок, уже столько лет, сколько ты живёшь. А теперь угомонись. Спокойно, конечно, дрыхнуть уже не дадут, но если не психовать и не дёргаться, а целенаправленно действовать в интересах семьи, то ещё неизвестно, чем дело кончится. Заинтересованные лица разбежались по углам и не скоро соберутся, если соберутся вообще. Поэтому можешь сопеть в две дырочки и толкать свои никому не нужные делишки. Хотя сейчас куда актуальней выяснить, чей это был дух и что ему здесь нужно. Думаю, это шпион. И, главное, непонятно, дусл он или быхур.

Брови Ашер сомкнулись на переносице острой галочкой, а взгляд настойчиво заметался по окрестностям.
Следует сказать, что Баал-Ливан своих служебных духов обозначал в отчётах «духи служебные», или сокращенно - «дуслы», а Решав своих презрительно называл «быхурами», то есть «бывшие хуруимы» (слово«херувим» никак ему не давалось – столько;раз рот открывал, но то его перекосит, то в носу зачешется,то еще какая напасть приключится; только пренебрежительное «хуруим» и мог из себя выдавить). Так и пошло во всём божеском мире Ханаана – если дух был языкастый,въедливый и драчливый, как Решав, его нарекали быхуром, а если ленивый и тошнотворно занудистыйто все говорили   со многократными вздохами и пожиманием плечей – ну что тут сделаешь! – «Дусл,ясное дело – дусл!» и многие обязательно добавляли: «Ох, не то слово, надоел!»
- Мне кажется, Ашер, - вкрадчиво начал Баал-Шамим, - нам лучше было бы заняться теми, кто сейчас торопится в город, а лично тебе рекомендую в-о-о-он ту суматошную девицу.
-Эта красотка моя, - резко вскочил Решав, - я её пасу уже восемь лет и наконец-то дождался доброго часа.
- Нет, Решав, во-первых, ты уже с ней не справился, во-вторых, тебя она слишком хорошо знает, - возразила Ашер, - а в-третьих, твои быхуры бегут от неё, как от огня.
     -  Но ведь ситуация переменилась. Где вы были такие умные три года назад? Тогда я один отдувался со своими. А вы с вашими ангелами свалили. Куда? Вы не отворачивайтесь, вы мне ответьте.
   -  А шел бы ты, Решавчик... Ничего ты не отдувался, а первый свинтил в неизвестном даже мне направлении. Не надо маскироваться под труженика полей и огородов.
  -  Ашер, ты можешь помолчать? – с досадой прервал её Баал-Ливан.
-    А зачем?
Старый Баал колыхнул всеми своими бесформенностями:
- На сегодня достаточно. После завтрака зайдёте ко мне по одному.
Баал понимал, что детки безнадёжно трусят. Поэтому решил предоставить им воз- можность выпустить пар и прийти в себя после нервного шока. Он дал им выговориться, а теперь следует встряхнуть их основательно и открыть им дорогу во тьме. А точнее, максимально удалить её от Света для удобства передвижения.