Можно ли это забыть?!

 



      Светлой памяти всех пропавших  без вести в годы Великой Отечественной войны посвящается.


Глава первая


      Чем старше становлюсь, тем чаще моя память возвращается к прошлому — Великой Отечественной войне. Давно это было, а перед глазами такие яркие картины из детства! Вот, как сейчас, вижу маму, женщину далеко еще не пожилую, с тугой тёмной косой, закрученной на затылке, её сине-серые глаза, опушённые густыми, но короткими ресницами, чистое, гладкое, без морщин, но бледное лицо, одетую в домашний старый ситцевый халатик в мелкий розовый цветочек. Сколько ж тогда ей было?  Задумываюсь, считаю. От отца не было известий уже  более двух с половиной лет. Значит, 1944 год. Да, совсем немного — тридцать шесть лет. Сейчас она больна: почка болтается на плеве, но, слава Богу, работает. Мешок с зерном на колхозном току одна подняла: вот она и оторвалась, поэтому сильно болит спина и ноет низ живота, но она не лежит в постели, как приказывал врач, а напряжённо смотрит из окна на большую столбовую дорогу, по которой провожают и встречают солдат. И вдруг радостно просит:
— Доченька, беги скорей на мост, там солдатик на нашу сторону свернул, может, наш отец раненый идёт?
Чётко слышу её голос. В нём слышится тоска, и надежда, и затаённая радость, потому что не получала она извещение о гибели мужа, как другие, значит,  ещё верит в его возвращение. Да разве ж могу я забыть те муки ожидания отца!   
— Бегу, мамочка, бегу! - громко отвечаю ей, - и несусь со всех ног к речке, через которую выстроен высокий мост, чтобы в весеннее половодье его не разрушило.
       Надо сказать, что папа был призван осенью 1941 года, но был уже опытным воином: немного воевал в гражданскую , затем  всю Финскую прошёл до конца и теперь ушёл на третью, самую страшную, самую кровавую и жестокую. Снова передовая, снова бои… Снова ожидание вестей, но их нет с декабря 1941года…
        И не просто бегу, но ещё и подружке-соседке кричу:
— Галка, скорей — за мной, на нашу улицу военный идёт. Может, это твой отец?
— Лечу стрелой, - отзывается тоненькая босоногая девчушка десяти лет, с остреньким носиком, сплошь усыпанным мелкими веснушками.
   Тут младший братишка Женя, которому не было ещё четырех лет, услышал слово  «отец» и с плачем ринулся за нами. Он ещё не понял, что речь идёт о совсем не знакомом пока мужчине.
— А как я его узнаю?
— Не волнуйся, папа сам тебя узнает, если это он, - на бегу бросаю я.
 Тут до детского ума дошло, что, возможно, это не его отец возвращается. Оно так и было, мы встретили тяжело раненного дядю Костю, семья которого жила через три дома от нас. Брат горько разрыдался, мы долго его потом успокаивали. Его худенькое тельце долго вздрагивало в моих объятиях, а серые большие глаза никак не хотели прекращать поток слёз. Выгоревшие белёсые волосы слиплись от пота и волнения.
      — А когда же мой папка придёт? – всхлипывал он, - у Сашки уж давно дома! А вчера отец дал ему кусочек сахара, так он, жадина, даже лизнуть не дал! Не знал он, глупый, что с войны не все возвращаются, а отец его товарища вернулся совсем больным после очень тяжёлого ранения, тогда только таких отпускали. Но нашей семье легче: наш отец — бывалый воин , и никакого известия о его смерти мы не получали. Мы, дети, все очень ждали отца, но больше всех жаждал встречи самый младший из детей. Он ведь его совсем не знал. Когда папа уходил на фронт, ему было только несколько месяцев. Помню, как ребёнок плакал, когда родственники и соседи были  за столом, а мама никак не могла его успокоить. Видимо, её волнение передавалось грудному младенцу. Как ей, бедной, не переживать! Она оставалась одна с четырьмя малыми детьми. После Финской кампании муж был ранен в обе ноги, на них периодически открывались свищи от пуль, которые никак не удавалось врачам вылечить до конца. Перед самой войной их еле-еле подлечила опытная травница Авдотья, уважаемая добрая женщина во всей округе. И вот снова война! Извинившись, папа встал из-за стола, взял у матери Женю и в течение всего вечера носил его на руках. И как ни странно , мальчик сразу успокоился. Уже позже вспоминали не раз этот случай. Мы думали, что маленький братишка не зря притих на груди папы и что он как бы давал надежду семье, что с отцом всё будет хорошо.
Прощальный вечер приближался к концу. К нашему дому начали подходить мобилизованные, набилось в избу много народа, а она небольшая, низенькая, окошки маленькие, но и к ним  с улицы тоже пристроилось немало людей. Все шли от самого начала села к столбовой дороге (она проходила через центр деревни) и по пути захватывали других, чтобы всем вместе идти на сборочный пункт, находящийся в 15 километрах от Миткирея (так называлась наше село). С другого конца улицы  точно так же  шли будущие солдаты и провожающие к этой же дороге, чтобы к утру всем вовремя быть на месте сбора.