Атаману нельзя унижаться и плакать

            Сегодня я гулять не пойду. Нет, меня никто не наказывал, сама так решила. Случился непредвиденный конфуз. Только ребята стали относиться ко мне со всем уважением, мало кому в неполные шесть лет дают прозвище Атаман. А я заслужила. И добыто это было в честном бою. В драки я ввязывалась и не раз, деревенская ребятня устраивала разборки нечасто, но со знанием дела, в ход шли не только кулаки, слабаки использовали обломки штакетника и другой подручный материал. Последний раз мне досталось головешкой из костра. Самое удивительное, что сама я никого не била, а выступала в роли третейского судьи - разнимала дерущихся. В пылу борьбы моя хитрая уловка оставалась незамеченной. 

          Однажды пацан старшего возраста разбил мне затылок выхваченной из остывшего кострища головешкой. Драка прекратилась мгновенно. Я не плакала, зажав рану рукой, пошла домой. Друзья сопровождали до калитки раненого бойца. Недруги держали дистанцию. Им было любопытно стану ли я жаловаться родителям? Но я молчала, как партизан. Имя обидчика покрылось позором до конца дней. С ним больше никто не дружил. Говорят, он закончил плохо, пропал на зоне.

          Всегда находилась в гуще событий, пытаясь утихомирить страсти: «Если уж так надо махать кулаками, пусть дерутся, но обижать слабых, никому не позволю». Дети, даже самые запущенные и злые, чутьём улавливают, кто есть кто. Таким образом, мне и досталось почетное прозвище - Атаман. Сама я особого бесстрашия за собой не замечала.

          Случилось непредвиденное. По телевизору шёл фильм «Александр Невский». В нём есть сцена сожжения младенцев: огонь, душераздирающие крики, обезумевшие матери и дети в языках кровавого пламени. Сердце моё не выдержало. Я ушла на кухню, спряталась за стиральную машину и заплакала, вначале тихо, потом всё громче, чтобы заглушить ужас от увиденной зверской расправы. И тут появился папа:

          - Танёк, ты чего? Что случилось?

          Сквозь рыдания я произнесла:

          - А чего они, им же больно...

          Папа взял меня на руки и, вытирая слёзы, начал утешать:

          - Ну-ну, не плачь доча. Это же кино, кино, понимаешь? Всё не по настоящему, игра такая.

          - Это злая игра. И злые люди.

          - Злая. И люди бывают злые, верно. В войну могут играть только очень злые люди. Ведь у нас нет никакой войны. Ты же Атаман, а Атаману не положено плакать.

          В тот вечер я не отходила от папы ни на шаг. Потрясение было так велико, что я легла спать у него под боком.

          Наутро, осмотрев зарёванное лицо, решила на улице не показываться. Слёз Атамана никто не должен видеть. А папа никому не скажет. Это будет наша военная тайна.

          Совсем скоро папы не стало. Я не могла плакать на его похоронах. Слёзы застыли внутри и никак не хотели выходить наружу. Мне казалось, что если заплачу, то соглашусь с тем, что папы больше нет, а признать такую чудовищную несправедливость я не могла. Тогда впервые услышала: «Возраст Христа». Это про папу. Что случилось с Христом, я не знала. А папа разбился на мотоцикле. Несчастный случай. Понять такое ребёнку, даже если у него прозвище Атаман, очень трудно. Ведь так не должно быть, просто не должно быть.

          Стала дерзить и уворачиваться не давая гладить себя по голове. Перестала здороваться с теми, кто называл меня бедной сиротинушкой. Всё же однажды заплакала и случилось это зимой.

          Достав санки из чулана, пошла кататься с горки. В деревне специально трудиться и устраивать развлечения для детей никому и в голову не приходило. Умные предки обосновались на крутом берегу, чтобы уберечь свои дома от половодья. Носить с реки воду было трудновато, зато детям кататься в узких проулочках между огородами - крутая забава.

          Сосновый бор серебрился инеем, солнце радугой отражалось в верхушках деревьев, где-то замычал телёнок, хозяева срочно переносили новорожденного из хлева в дом, чтобы обогреть. Струился лёгкий дымок из печных труб, тишина и умиротворение. Я немного замешкалась, залюбовавшись красивым видом.

          Первые саночники кубарем слетели с горки, и воздух наполнился детским смехом и визгами тех, кого обожгло снегом. Сосед Борька, желая присоединиться к веселью, выдернул верёвку из моих рук и рванул вниз. Санки врезались в кучу малу и расплющились. Мальчишка вылез из сугроба, увидел результат своей бесшабашной выходки и поторопился сбежать. Подружка Света подтянула скособоченные саночки обратно на горку. Не поднимая головы, я взяла верёвочку и пошла домой.

          Зачем-то забралась в угол за стиральную машину и так же горько, как тем июльским вечером, разрыдалась. Мне было жалко не только сломанные санки, я поняла, что папы нет. Он не посмеётся над моей шалостью и не утешит. Свалившееся на меня горе было далеко не детским.

          Вечером пришёл Борис, потоптавшись у двери, шмыгая носом сказал:

          - Давай твои сани, батя обещал починить.

          - Не надо. Я сама.

          Ночью приснился папа, он что-то весело говорил, но я не могла разобрать слов. Протянула руки и громко позвала его. Мама включила свет, приложилась губами ко лбу проверяя температуру, строго посмотрела на меня и перенесла к себе в кровать.

          Отремонтировать санки у меня не вышло, но и чужим людям я этого сделать не дала. Как тот новорожденный телёнок, вздохнула с нутряным надрывом и отнесла их в дальний угол кладовки. Папа больше не снился, хотя очень этого хотелось. Только я чувствовала, что он где-то рядом. Маме ничего говорить не стала. «Это что ещё за Атаман? Ты же девочка!» - так она отреагировала, когда кто-то из друзей окликнул меня на улице. А папа понял правильно, характер нужен не только мальчикам, а всё остальное приложится. Атаману нельзя унижаться и плакать.

          Через несколько дней Борька сказал, что отец собирается в лес за ёлками к Новому году и предлагает взять меня с собой. Ездить в санях-розвальнях мне нравилось. На свежей соломе, завернувшись в огромный тулуп, не страшно любое бездорожье, лишь бы лошадка оказалась справной и не подвела. Перед тем, как тронуться в путь, я дала кобылке кусочек хлеба с солью, чтобы умилостивить. Утомлять животное никто и не собирался, по  неглубокому снегу она тянула только нас с Борисом. Обычно не слишком разговорчивый дядя Петя весело шагал рядом, неумело шутил и старался окружить меня заботой. Игнорируя просьбу сына, передал вожжи в мои руки. Борька надулся. А я изображала опытного ямщика. Собственно ёлки только носили такое название, на самом деле в домах устанавливали молодые сосенки. Поездка наша долго не затянулась, и мы благополучно вернулись, срубив два деревца.

          Взрослые старались создать атмосферу праздника, даже были какие-то подарки, только не было прежнего ожидания счастья.