Как невозможно разглядеть лица...

Как невозможно разглядеть лица
во тьме кромешной, чтоб не ошибиться,
не спутать с кем-нибудь, так, видимо, конца
не распознать, когда он вдруг случится,
и ты заглянешь за предел всего,
туда, где отличая превосходство
от вымысла, где больше ничего
немыслимо – лишь жалкое сиротство
твоё отныне – медленно душа
и робко привыкает к переменам,
к негромкой жизни, к той, что неспеша
за темнотой приходит на замену… -
и в сумерках уже глядит в окно,
распахнутое в новое пространство,
откуда даже мысли, как в кино –
не долетают – только постоянство
тягучее, как старое вино,
переливается из облака в посуду,
расставленную для тебя давно –
вино уже не сотворенье чуда,
а просто перемятый виноград,
руками изможденными за годы,
таким же стариком, как ты – он рад,
что ты, любитель истинный свободы –
с ним за столом… - и длинный разговор
заходит о любви, о том, что было,
о том, что не случилось… - с давних пор,
он, разбирая старые могилы,
глядит на жизнь в её последний миг,
как будто ничего не понимая
в делах Создателя… - он, сказочный старик,
проживший жизнь за обозримым краем,
в посуду подливает виноград,
вино по капле сцеживая в кружку,
за долгим разговором меркнет взгляд,
он вспоминает милую подружку,
с которой не случилось ничего… -
она была замужняя девица,
т. е. супруга чья-то… - он в окно
опять глядит, как что-нибудь случиться
должно, но не случится… - новый день
такой же, как вчера – с вином и хлебом,
и птичья заводная дребедень,
как позывные к новому обеду
и к разговору новому… окно
к чему-то перекрыто занавеской,
хотя, теперь, всё это всё равно,
за исключеньем времени и места
происходящего… неспешная печаль
вползает в разговор сквозь половицы,
как третий собеседник… - очень жаль,
что ничего уже не повторится,
а он, глядя сквозь пыльное окно,
сквозь занавеску, скажет, что неважно
всё это вдруг и что давным-давно
пора и мне за облаком бумажным
туда, где птицы мне укажут путь,
и скрасят одиночество болтаньем
о том, о сём, где жизни на чуть-чуть
ещё осталось, но уже в названьях –
любимых улиц, в номерах домов,
где вышло встретить – и любовь, и старость,
где в сумерках заставленных углов
пусть в тишине, но от меня осталась,
где пачка переписанных страниц
хранит тепло чернил и старой ручки,
где завсегдатаи означенных границ
вдруг не заметят временной отлучки
моей из прошлого и пыльное стекло,
как фоторобот призрачного мира
вдруг отразит всё то, что унесло,
но сохранила старая квартира.