Повесть о любви

Все меньше слов. Но разговор длинней.
А значит, паузы все чаще, чаще, чаще.
Они  давно не исчисляют дней.
С тех пор, как вместе причастились чашей,
Что свыше именована - семья.
Предполагается, что в ней семь разных «я».
На самом деле все не так, поверьте.
Они давно, как пальцы на руке…
Он только про себя подумает о смерти,
Как тут же у нее о «смертном» узелке
Зачем-то набегут соображенья.
Еще о том, целы ли сбереженья
На страшный час положенные в банк.
А он ей вслух: «Не убивайся так.
Поверх земли нам не дадут лежать.
Я думаю, нас не оставят дети»
Она в ответ: «Ну что ты, что ты, что ты!»
И снова пауза, привычные заботы,
Которых никому не избежать,
Пока ты жив еще, пока на этом свете.

Но как-то он проснется, а она
Уже далёко. Там, за гранью сна
И яви. Неподвижна, холодна,
Безмолвна, что, само собою, внове…

Пройдет полгода. Он у изголовья,
На тумбочке вдруг всмотрится в портрет:
С женой на море; Ялта, Ореанда…
И вспомнит: О, классический сюжет -
Из лабиринта, будто Ариадна,
Жена  его за ниточку вела
И увела - таки от этой рыжей твари.
Та тварь наигрывала на гитаре
И пела про калитку. А была
Та тварь разлучницей, напевною бедою,

Сиреной сладкогласною, водою
В которую войдешь – и караул!
А он вошел. И столько было неги
В ее руках, воздетых к небесам…
Свою погибель выбирал он сам.
И погибал. Но думать о побеге
От глаз зеленых – в них-то он тонул,
Как видно, не хватало разуменья.
Но в этот миг – как кстати те мгновенья –
Супруга догадалась обо всём.
У женщин есть врожденное уменье
Почуять гибельное ослабленье уз
Супружеских. Когда она при нём
И не при нём. Как тот попутный груз.
Что был с собою взят из одолженья
И он его несет, поскольку слово дал.
А так бы бросил, черт его побрал!
Ну, слово за слово, молчанье за молчаньем,
Уходы к маме, детские глаза –
Тут рифма в строчку просится «слеза» -
Но не дождетесь. Так же как лобзанья,
Страданья, воздыханья и терзанья…
Все было проще: «Вот твой чемодан.
Иди к той твари. Но учти, в парткоме,
Там о семье заботятся, о доме.
За просто так тебя я не отдам.»
Античный слог, античнейший сюжет.
Парторг Васильев хлеще Минотавра.
«А эта сучка, стерва, курва, лярва.
Гитарница, разлучница… Ну, нет!
Ей песни петь, ей отворять калитку…
Пускай попробует крутого кипятка!»
Страсть женская – вам это не молитва -
Для воспроизведенья нелегка.
И что скрывать, отчасти непечатна…

Он ставит фотографию обратно
На тумбочку и пробует заснуть.
Хоть сон нейдет, он все же засыпает.
И снится рыжая и молодая,
В веснушках грудь
И темные соски,
Ладошка, прикрывающая лоно,
Под нею палевые волоски,
И эти вскрики, вздохи, всхлипы, стоны,
А эти губы, шея… А виски!
А завитушки рыжие над ухом!
Как жаль: она теперь совсем старуха…

Но сон всей правды нам не говорит.
Он лишь напоминает о возможном.
И этот сон… Он сладок, но горчит.
Его бы не смотреть. Но женщина молчит.
Молчит, чуть улыбаясь. Осторожно
Он руку ей на голову кладет.
Она к нему всем телом подается.
И он ей говорит: «Все было, все прошло»
Она ему: « Все будет, все пройдет,
Все сбудется, свершится, совпадет».
Он вторит ей: «Все будет хорошо».
Но оба знают: счастье не вернется.

А скоро за пределы бытия и он уйдет,
И сны его растают.
Останется один фотоальбом,
Но и его не станет – подрастают
Внучата – любознательный народ.
Они награды дедовы таскают.
Они заполонили старый дом.
Альбом им пригодился для иного.
Жизнь продолжается – не вижу в том плохого.

Но где-то там, среди иных миров
Дыхание любви навеки сохранится,
И легким облаком по небесам помчится,
Подвластно одному стремлению ветров.


                2004-07-12