Глава четвёртая. А Он ведь нас предупреждает...

      ГЛАВА    ЧЕТВЁРТАЯ.

               
                А Он ведь нас предупреждает,
                И нас томленьями – хранит…


                1. 

Ура-ура! Пора прощаться
С деревней доброй, и назад,
Скорей в столицу возвращаться!
Герой тогда узнать был рад
О том, что вышла из печати
(И это было очень кстати!)
Романа новая глава.
По счёту – третья, и в оплате
Он не страдал – его слова
Ценить издатели умели –
За десять строк по сто рублей
Ему давали без затей  -
Когда бы деньги не летели
Из рук его, как пыль с колен,
Он был бы – знатный джентльмен!


                2. 

В пути на станции  Залазы
Он арестанта повстречал,
И не узнал беднягу сразу,
А тот страдальчески молчал…
Потом поэта просветило:
То был – товарищ , сердцу милый,
Вильгельм! Лицейский добрый друг,
И он к нему со всею силой
Рванулся!  Стражник твёрдых рук
Не применил, и на объятья
Друзей сочувственно взглянул.
Потом задумался, шагнул…
И встреча кончилась. Некстати 
Явилась тройка,  и пора
Пришла сниматься со двора.


                3. 

Зима – не лето, и зимою 
Не слишком хочется гулять –
Гораздо лучше на покое
О чём-то умном размышлять.
Со стороны другой томиться
В своей квартире, как в темнице,
И только свечи молча жечь.
Листая книжные страницы,
Да подпирая задом печь
Едва ли правильно, ребята!
Ведь есть салоны, есть дома
Неординарные весьма,
Там ждут гостей, и на затраты
Готовы разные идти,
Чтоб флёр желанный обрести.


                4. 

Герой наш снова поселился
В трактире том же, в номерах,
Конечно, снова веселился,
Шальным юнцам на всех парах
Деньгами жару поддавая,
Иль в карты в номере играя…
Но он и книги изучал,
В дела серьёзные вникая,
И если ум его встречал
Несоответствие понятий
Движенью жизни, он любил
Раскрыть в словах явленье сил –
Тут ум его был всеохватен,
И пусть поверхностен чуток –
Пусть…   Был он – Пушкин, а не Бог.


                5. 

Уж понимал он очень верно
России трудные пути, 
И видел внутреннюю скверну,
Которой так легко расти
В каком-то жалком поклоненьи
Перед Европой, с огорченьем
На знать российскую взирал,
И суть её преображенья
Умом пытливым разбирал.
Тогда он даже размечтался, -
Чтоб всё получше осознать,
Уехать с турком воевать.
Но царь поэта отказался
На фронт турецкий отпустить, 
И он остался в мире жить.


                6. 

Я вас спрошу: а как к салонам
Мог относиться наш поэт?
У знатоков неугомонных
Наверняка готов ответ:
Никак он к ним не относился,
Конечно, там он лишь томился –
Ведь он салонов выше был!
Но я бы в этом - усомнился:
Поэт в салонах сердцем пил
Пикантный воздух обхожденья.
Собранье избранных людей.
Которых ровнею своей
Он почитал со дня рожденья –
Вот что такое был салон, -
Его ль не нужным видел он?


                7. 

Ещё одно: не только дамы
Могли задать в салонах тон –
Да, лёгкий смех и эпиграмму
Любил,  конечно  же, салон.
Но было там умов блистанье –
Кому открылась тонкость знанья,
Кто мог при этом показать
На людях тонкость пониманья –
Тот мог и славу там снискать.
Новейший взгляд на мир искусства,
Дипломатический расклад,
Литературных мнений ряд – 
Всё, что питает ум и чувства
В салонах люди берегли,
И подавали, как могли.


                8. 

Тут выплывает объясненье
Занятной истины одной:
Поэт особого стремленья
Возиться с публикой простой
В себе не чувствовал нимало –
Его совсем не привлекало
Среди Погодиных блистать –
Пусть даже книги и журналы
Им Бог назначил издавать, -
Что из того? Крестьянской жилы
В их разночинных головах
Не скрыть ни в мыслях, ни в словах.
Крестьяне – люд безмерно милый,
Но далека весьма соха
От чувства тонкого стиха...


                9.
 
И разночинцы ощущали, 
Что он не очень-то спешит
Принять их общие печали,
И грустный перечень обид,
Отцам их властью нанесённых,
Не почитает, и к посконной
Настроен хладно похвальбе.
И обретает облик сонный
Под речь о чьей-нибудь судьбе
Из чад поповского сословья,
Иль незадачливых мещан –
Поэт  не то что не вещал
При том речей – он даже бровью
При этом мог не повести,
И в карты мог играть уйти.


                10. 

Короче, кем-то становиться
В глазах людей передовых, 
Когда не выпало родиться
Ему в купчишках записных,
Герой  никак не собирался,
Хотя немало кто старался
Его, как знамя возносить,
Ведь он меж многих почитался
Как тот, кому дано царить
В умах и чувствах молодёжи.
Теперь гвардейские полки
Горячий плод его руки
Идеей вольной не тревожил,
А вот студент его «Кинжал»
Ещё с волнением читал…


                11. 

И не могу не повториться
О том, как важно понимать
Любому, кто стихи стремится
Для чтенья общего писать
Простую истину такую:
Слова могучие рифмуя,
Давая мыслям твёрдый строй.
Берёт ответственность большую
Не за себя поэт любой –
Потом попробуй отказаться,
Когда придёт твоя пора:
Мол, это я позавчера
Так сочинял, а нынче, братцы,
Я совершенно не таков! –
Ан нет! – ответить будь готов.


                12. 

О мере этого ответа
Герой наш сильно не тужил,
Он просто славою поэта,
Как все поэты дорожил,
Весьма наивно полагая,
Что то, о чём душа младая
Его когда-то прорекла,
О чём забыл он, не страдая,
Уже не есть его дела.
А мог бы в чём-то разобраться! –
«Андре Шенье» ему опять
В вину надумали вставлять,
Опять пришлось пообъясняться –   
Вот вам забытая вина,
И вот вины былой цена.


                13. 

В ту зиму наш поэт несчастным
Себя, однако, не считал.
С него Кипренский лик прекрасный
На холст натянутый списал.
Потом портрет гравировали.
И к новым книгам прилагали,
А книг хватало – три главы
Тогда онегинских издали –
Где только не было молвы
О новом пушкинском твореньи!
А славно изданный «Руслан»!
А «Пленник» новый!  А «Фонтан»!
А денег славное теченье!
Короче, жизнь и не трудна
Была, и очень не бедна.


                14.

Он с Вульфом,  Дельвигом  встречался,
И Анну  Керн увидел вновь,
Дежурно ею восхищался,
И хоть она свою любовь
Дарила чаще Алексею.
Поэта милостью своею
Madame в любви не обошла,
И отношений эпопею
Тем завершила, что ДАЛА.
Поэт, довольный достиженьем,
Немедля другу отписал
О том, что Анну Керн познал
Он на дороге наслажденья,
И жаль, но матерную брань
В письмо его вписала длань…


                15. 

Весною Пушкин попытался
Опять поехать на войну,
Но шеф жандармов отказался
Дать разрешенье, и весну
Поэт решил пробыть в столице.
Ему в кого-нибудь влюбиться
Опять желание пришло,
А там – быть может, и жениться
Судьбе изменчивой назло –
Не с Хитрово же, в самом деле.
Ему судьбу свою делить?
Что из того, что ей излить
Он пару раз решил в постели
Свои позывы? Тут она
Понять всё правильно должна.


                16.

И Хитрово всё понимала –
Тут не откажешь в чувстве ей,
Хоть сердце женское пылало
Огнём томительных страстей,
И трудно было согласиться,
Что надо будет отступиться
Когда-нибудь…   когда-нибудь…
И гений он, ему – не тридцать,
А у неё – провисла грудь…
Но разве кто-то восхитится
Им так же нежно, как она?
Кому окажется нужна
Его душа, чудная птица?
Да, было дело до него
Елизавете Хитрово!..


                17. 

Поэт любил тогда вращаться
В кругах, не дальних от двора –
Ему случалось появляться 
И на балах, и вечера
Он проводил не раз в гостиных.
Там между дамочек картинных
Увидел Россет он, и с ней
Беседы вёл, но без наивных
Иль обольстительных речей –
Они друг друга понимали:
Она, красива и мила,
Вблизи терпела без числа
Людей, которые мечтали
О связи с ней, тогда как он
Был ей всего лишь восхищён.


                18. 

Раз на балу поэт приметил
Живую девушку – она
Уже была известна в свете,
И ножка мелкая видна
Была при танцах из-под платья.
У всех нас есть свои занятья
При дамах нежных…  Наш герой
Любил следить за дамской статью,
И… и за дамскою ногой.
От ножек мелких он в томленье
И в восхищение впадал, -
Он в ножках видел идеал!
Да… Ножки-ножки…  К ним стремленье
Не он один в душе имел,
Не он один  на них смотрел!


                19. 

Так чьи же были эти ножки?
Кто взгляды Пушкина привлёк,
Сверкая, будто свет в окошке,
Порхая, будто мотылёк?
Аннет  Олениной, девице
Из свитских дев императрицы
Принадлежали ножки те –
Уж оттого вам усомниться 
В её не стоит красоте.
Знатна, богата и красива,
Как я сказал уже – жива,
Отец – и умник, и глава
Над всей художественной нивой –
Над Академией! – Поэт
Уж обойти не мог Аннет!


                20. 

Она его не отвергала. 
Поэт в оленинский салон
Не раз ходил, и там немало
Бывал девицей восхищён,
Ну, а порой он сомневался:
В глазах Аннет то – ум являлся,
То – появлялась глупость вдруг, -
Быть может, это замыкался
Какой-то тайны женской круг
В её размеренном сознаньи?
В её красивый внятный мир
Поэт включался, как  кумир
Всего лишь…  Да!  -  стихописанья!
А так он что? Он – не красив,
Не знатен, беден, и спесив!


                21. 

Но до поры ему на это
Никто ничем не намекал,
И взгляд влюблённого поэта 
Не раз Оленину ласкал
И на прогулках, и в собраньях
И, безусловно, он вниманье
Своё в стихах отобразил,
В них были – гения дыханье.
И чувства дух, конечно, был,
Но временами подступала
К поэту смутная тоска.
И в те же дни его рука
Стихотворенье начертала
О зряшной жизни – ведь она
Страстям пустым подчинена…


                22.   

Не поленитесь, и прочтите:
«Напрасный дар…  случайный дар…»
Что ощущал наш сочинитель? 
Какой он чувствовал пожар
В груди своей? К кому взывая
Идёт из сердца песнь такая?
Ведь всё куда-нибудь идёт –
Молитва ясная, живая –
Та подпирает небосвод,
А если создано воззванье
К безвидным безднам? Что тогда?
Есть дух у всякого труда,
А по труду – и воздаянье,
Где дух – любовь, где слово – свет,
Там неудач почти что нет.


                23. 

Поэт в душе надежды сеял,
И мысли сеял в голове,
И пару раз, смеясь, затеял
Речь о возможном сватовстве
С отцом Олениной. Родитель
Был дипломатом, и в обитель
Свою поэта пригласил,
И день назначил: «Приходите!
Обсудим всё по мере сил!» -
Быть может, так слова звучали.
Быть может – нет, но наш герой
Вдруг опоздал. Его с душой
Весьма смятенной ожидали,
Но опоздал он не на час,
И облегчил он тем  - отказ.


                24. 

Судить родителей невесты
Потенциальной я б не стал –
Отец немало интересных
Вещей о Пушкине знавал,
Ну, и жена его знавала
О жизни Пушкина немало –
Ведь Анне Керн она была
Родною тёткой, и слыхала
О том, как жизнь в Тригорском шла,
И о столичных похожденьях
Времён последних. Я не прочь
Теперь спросить: а вы бы дочь
В благоприятном положеньи
К такому мужу   подвели,
Иль отказали б, коль смогли?


                25. 

С двойными чувствами к отказу
Поэт отнёсся: он опять
Ни с кем в надеждах не был связан,
И чувствам вольно мог внимать.
Он не испытывал страданья,
И облегчения в сознаньи
Своём не чувствовал никак.
И о грядущем испытаньи
Не получил ни весть, ни знак,
А испытанье надвигалось:
В сенат пришло письмо крестьян
О том, что бывший капитан,
Хозяин их, свихнулся малость, -
«Гаврилиаду» им читал,
И тем их души развращал.


                26. 

Покуда жалоба ходила
Сперва – туда, потом – сюда
(У нас ведь так от века было –
Не так ли, братцы-господа?)
Поэту снова под десницей 
Пришлось суровой становиться,
И вновь серьёзно объяснять,
Что и не думал он стремиться
Кого-то к бунту призывать, 
Когда «Андре Шенье» писался…
Уж он порою проклинал
И мысль, и  творческий запал,
От коих сей «Шенье» рождался –
Как банный лист он возникал, 
И,  где  не нужно, прилипал.


                27. 

Отец Олениной, к несчастью,
Сидел в комиссии, и мог
Понаблюдать, в каких со властью
Сношеньях был его «зятёк» -
И это тоже повлияло
На то, чего семья желала
Любимой дочери своей…
Душа поэта заскучала
Он стал искать живых страстей…
Нашлась – Венера, и какая! –
Супруг её был – генерал,
Который даме не мешал
Жить, без стесненья развивая
Любой роман, любую страсть,
В какую только можно впасть.


                28. 

Венеру звали Аграфеной.
Поэт немного ошалел
От встречи с ней и вдохновенно
В твореньях нескольких воспел
Свои  плотскИе  устремленья.
Два гордых пламенных томленья,
Два обольстителя сошлись,
И в обоюдном наслажденьи
На время краткое слились.
Пред нею гений не склонялся –
Иные были склонены, -
Но он ещё такой жены
В страстях своих не добивался,
И, повторюсь: ошеломлён
Потоком чувств тогда был он.


                29. 

Дать Аграфены описанье?
Могу! – Хотя писать в словах
Лицо, движения, дыханье,
Писать улыбку на устах –
Занятье, в общем-то, пустое.
Замечу лишь, что красотою
Тогда Закревская могла
Сравниться с женщиной любою
Из пассий Царского Села,
И, о Собаньской вспоминая,
Поэт Закревскую ласкал,
И восхитительный накал
Всем существом своим глотая,
Ещё и тем герой был пьян,
Что к сферам высшим ныне зван.


                30. 

Но я напомню, что женою
Была Закревская чужой,
И Пушкин с пламенной душою
Ввязался снова в грех большой,
О том нисколько не страдая,
Что генеральша молодая
Не с мужем делит страсть свою,
А с ним, с поэтом, пребывая
Порой почти что на краю
Неуправляемых стремлений,
То – необузданно смела,
То – безгранично весела,
То – истерична, как на сцене
Актриса в пошлых словесах,
То – зла, как волк зимой в лесах.


                31. 

И тут несчастье приключилось:
Арина, нянька померла,
Как говорится – отслужилась.
В то лето бабушка жила
У Ольги Пушкиной в столице
(Верней – Павлищевой – сестрица
Была Павлищеву женой
Ещё с зимы). Поэт проститься
Пришёл с Ариной, как с родной,
И от души её оплакал…
Когда бы он, бедняга, знал,
Что в самом деле потерял!..
Скорбеть над мёртвым может всякий –
Не всяк молитвенника чтит,
Который нас от бед хранит.


                32. 

Я сам молитвенников, братцы, 
Двоих когда-то потерял,
И сам потом куда деваться
От бед свалившихся не знал,
Но я хоть как-то, да молился,
И то – со мною приключился 
Тот достопамятный провал…
А Пушкин к Богу не клонился,
И, значит, фронт не защищал
От нападений силы вражьей.
Могло ль не статься ничего
В судьбе героя моего,
Когда его защитник важный
В духовном мире вдруг исчез?
А враг не спит – не дремлет бес!


                33. 

Я чуть себе противоречу –
Ведь об Арине я писал,
Что мерой высшей не отмечен
Был няньки старой идеал,
Что ей народные сказанья
Порой Священное преданье
Могли немало заменять,
Но есть последнее дыханье…
Что можем мы о нём понять?
Арина знала домового,
Но Бог ей тоже ведом был,
И Пушкин в тайный мир вступил,
Внимая нянькиному слову –
«А», «Б» и «В» он ей вторил,
А «Г» - Господь – не говорил.


                34. 

И тут взошла «Гаврилиады»
Над ним липучая звезда –
Его призвали, чтоб «как надо»
О сути славного труда
Поговорить в честнОм собраньи
Мужей, поставленных дознанья
Такого рода проводить.
Ну кто из нас с большим желаньем
Любил на следствия ходить?
И всякий стал бы признаваться,
К примеру, в том, что он украл?
Не легче ль молвить «я не брал»,
От обвинений отказаться
С напором всем ума и сил?
Так наш герой и поступил.


                35.

А что же Пушкину грозило,
Когда бы этот комитет
Признал, что дело совершила
Его рука? Тогда поэт
Мог ожидать любых гонений –
Хула на Бога, без сомнений
Ему б так просто не прошла –
Та Русь ещё среди молений
Довольно искренних жила –
Хула тех русских оскорбляла.
По крайней мере, на неё
Негодование своё
Могли бы высказать немало
Людей и книжных, и таких
Которым чужд мудрёный стих.


                36. 

А Пушкин просто отказаться
Тогда от авторства решил, -
Он вздумал мёртвым подпираться,
И полутайно сообщил
О том, что будто б Горчаковым,
Покойным ныне острословом
Был опус хульный сочинён
В тот год, когда при Ватерлоо
Разгромлен был Наполеон,
Тогда же, будто бы, в Лицее
Герой поэму прочитал,
Себе её переписал
Для непонятной некой цели,
А после список вдруг пропал,
И он его уж не видал.


                37. 

Поэту верить не спешили –
Помимо пушкинских словес
Слова иные в деле были,
И вызывали интерес,
И непредвзятое сомненье
Насчёт того, что только к чтенью
«Гаврилиады» наш герой
Причастен был, а сочиненье
Рукою писано иной…
И как наш гений не крутился,
Синклит назначил, чтобы он
Цензурой не был обойдён,
И всё, над чем бы ни трудился
Он для печати – с этих пор
Давал в цензуру на разбор.


                38. 

Герой  был в страшном огорченьи –
Лишь Аграфены страсть и пыл
Ему давали облегченье,
А царь тогда в отлучке был,
И к высшей воле обратиться,
Чтоб от цензуры защититься,
И дело как-то прекратить,
Поэт не мог, - пришлось томиться,
И в заседания ходить.
Спасенье было ль? Я не знаю,
Но мысль любимую свою
Опять тихонько пропою:
Грехи былые признавая,
И кару можем мы смягчить,
И душу можем подлечить…



                39. 

Обидно было подвергаться
Гоненьям этим! – Только я
Обязан буду вам признаться,
Мои любимые друзья:
Всё, всё ведь было не случайно!
А кто над высшей Божьей тайной
Глумиться выдумал в стихах?
Не он ли должен был печально
Теперь в раскрывшихся грехах
Стихами новыми признаться?
Не он ли должен был воспеть,
Как с высоты в грудную клеть
Потоки Божии стремятся,
И нас к спасению ведут?
Но он за сей не взялся труд.


                40.

Кому духовными трудами
Жить неохота – тот возьмёт
Ответ печалью и скорбями,
И если скорби понесёт – 
Создаст себе залог спасенья,
А коли нет – от раздраженья
Иль гадость ближним сотворит,
Иль заболеет, и в томленьи
Худой в итоге примет вид.
Герой наш много раздражался,
В картишки пламенно играл,
И раз на банке прометал
Тыщ двадцать пять! – Сей долг – остался, -
Поэт платить его  не мог,
Но честь игроцкую берёг.


                41. 

В любом грехе дойти до края –
Нехорошо, но иногда
Способна выходка худая
Восприниматься, как беда,
Как некий знак для исправленья,
Но Пушкин…   Пушкин, к сожаленью,
Играть тогда не прекратил,
Хотя в момент один именье – 
Не меньше! – с картами спустил!
А ведь не все вокруг играли –
Друг Соболевский не играл,
Мицкевич-друг не замарал
Себя в силках картёжной швали.
И Дельвиг, добрый друг Антон! –
Ну не любил картишки он!


                42. 

Одна большая перемена
Есть наша жизнь. Пошли дожди.
Поднадоела Аграфена,
И замаячил впереди
Знакомый призрак вдохновенья,
Была и тема для творенья –
Мазепа, Пётр, Полтава, бой –
На это дело настроенье
Поэт имел ещё весной,
Но не сложилось…  Не сложилось!
И лишь теперь пришла пора.
Душа к работе устремилась,
И пред работою одна
Препона лишь была видна…


                43. 

Он думал, как ему проститься
С «Гаврилиадою»! Куда
Возможно было б обратиться,
Чтоб дело это навсегда
Закрыть? И вскоре догадался:
А если б царь не отказался
Поэта правильно понять?
И он в грехе царю признался –
В письме,  и царь ему пенять
За грех не стал, и повеленье
Своё в комиссию прислал,
И в нём закончить приказал
«Гаврилиады» изученье,
Поскольку в полной мере он
Во всём уже осведомлён...