О мистицизме и мистической лирике

О МИСТИЦИЗМЕ И МИСТИЧЕСКОЙ ЛИРИКЕ или О ТЕХ, КТО ЗРИТ ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

         "из невидимого произошло видимое" [Евр.11:3]
         "… видимое временно, а невидимое вечно" [2Кор.4:18]

 

Мистическое значит невидимое, сокрытое, тайное. Мистику чаще всего относят к сфере личного духовного опыта, тогда как мистицизм рассматривают как мировоззрение, исходящее из того, что в человеческом существе, в его внутреннем космосе пересекаются два мира: видимый и невидимый, рационально (рассудочно) познаваемый и непознаваемый. Последний, будучи рационально невыразимым и непостижимым, открывается человеку в его личном опыте. Этот высший план бытия, сокрытый в тайне, духовно переживается в особых экстатических состояниях человеческой души, когда сокрытое становится открытым для данного лица. Мистический опыт человека понимается как созерцание Сокровенного в своей душе, озаренной Божественным светом. Поэтому обычно мистическая теология разделяет убеждение, что истину нужно искать не вне себя, а в нас самих («Царствие Божье внутри нас есть»). Убеждение в существовании этих двух различных миров, видимого и невидимого, или двух планов бытия одной и того же мира является характерной чертой онтологии мистицизма.

Развитая форма религиозного мировоззрения, а к таковым можно отнести только религию Откровения, предполагает мистицизм. Так, например, христианский мистицизм выражается в символическом представлении о реальности всего сущего, началом которого было Слово: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» [Иоан.1:1-4].

Когда поэты-мистики касаются своим духовным оком запредельной нашему миру вышей реальности, они всегда стоят перед необходимостью выразить невидимое посредством видимого. В силу чего их поэтические образы выступают чаще всего как некие символы не вполне понятного значения, буквальное понимание которых становится невозможным. Причем сами эти символы могут быть не понятны и их «создателям», потому что поэт-мистик (или тот, кто коснулся невидимого) говорит нам нередко не то, что он сам хотел бы сказать, но именно то, что кто-то (вовсе не Бог, а какой-нибудь даймон) через него хочет сказать или говорит с нами. В данном случае этот человек – всего лишь средство для невидимых сущностей запредельной нам реальности или (как, например, все ветхозаветные пророки) орудие для Провиденциальных целей. «… И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать … и сделаешься иным человеком» [1Цар.10:6]. Вот почему мистическая поэзия одновременно и глубоко личностна, и над- или сверх-личностна, а, зачастую, и демонична.

Вполне возможно, что так называемый пророческий дар основывается именно на том, что события невидимого мира, обусловливающие все происходящее в этом видимом мире, происходят раньше. Поэтому тот, кто своим духовным оком коснулся невидимого, способен (с большей или меньшей точностью) предрекать нечто ожидающее и его самого, и нас в ближайшее или даже весьма отдаленное будущее. Послушайте, как говорят наши прославленные поэты-духовидцы:


«Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу».

«Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь - и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! - твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом»

«Не смейся над моей пророческой тоскою;
Я знал: удар судьбы [1] меня не обойдет;
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет;
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти; настанет час кровавый,
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений;
И я погибну без следа
Моих надежд, моих мучений.
Но я без страха жду довременный конец.
Давно пора мне мир увидеть новый»


Удивительно. А ведь все это сбылось.

Можно согласиться с Новалисом в том, что поэт (поэт-мистик, разумеется) понимает природу того, что он видит, «лучше, чем какой-нибудь ученый» («Фрагменты»).

Впрочем, нас сегодня уже ничем не удивишь. Говорят, что всему этому есть научное объяснение. Правда сама наука не признает ничего мистического.  Почему? Потому, что она все еще основывается на видимом. Ну и пусть ее, может так оно лучше не для нее, но для нас, ибо "верою познаем, что веки устроены Словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое" [Евр.11:3] и потому знаем, что "видимое временно, а невидимое вечно» [2Кор.4:18].

Только мысль касается невидимого и неслышимого. Философская и религиозная (по существу, мистическая) лирика говорят на своем особом языке. Это не щебет птиц. Здесь другие образы. Но и они должны быть естественны, точны, прозрачны и понятны (может быть до умопомрачения).

Вот и все. Как тяжело всем нам с поэтами, которые дальше чувственного не слышат и дальше слышимого не видят.

Г.Х.


------------------
[1] Этим ударом "судьбы" оказалась для него всего лишь одна брошенная монета.