Советский роман

Дома начала века - церемонные сундуки,
Что хранят от растений тогда росших следы пыльцы,
От папиных путешествий за границу оставшиеся ярлыки
На бутылках, когда в Европе управляли цари.

И, залезая на антресоли за банкой варенья,
Девчонка не знала, что почти уже на уровне соседей,
Чей приедет из Швейцарии завтра наследник,
И с ним она родит новые поколенья.

Потом прощанье. Штыки и телеграммы,
И на вокзалах крик паровозов.
Лозунги. Все кончается моментально,
И метель в роли вечного наркоза.

Чехлы, чехлы. Ответственные лица
Квартиросъемщиков, секретарей
Домкома. До весны бы протопиться,
И потемнели ручки у дверей.

Сугробы, годы, зеркала, газеты,
Собранья сочинений, и письмо,
Каким-то чудом дошедшее из Леты,
И от зимы самой заклеено окно

Уже лет тридцать. В тесноте кладовки
Застряли лыжи, санки, свитера,
И батарея, что стоит наизготовку,
Раскалена. Забвенье. Духота.

Так удивительны и так полны незнанья
Гуденья облупившейся трубы
В одной лишь лампочкою освещенной ванной
Еще от первой мировой войны.

И там вдруг происходит странность -
Часа в четыре, когда бледнеет тьма,
Какая-то невидимая жалость,
И обморок блаженный, без стыда,

Пока пылают леденцы на перекрестках,
Чтобы в кухонной истаять пустоте,
Пройдя чрез иней за декабрь намерзший,
Под стрелок стук на теневой стене...