Последнее утро года

          Хрипловато – гортанное карканье воронья разбудило меня давно. Под этот необычный аккомпанемент робко вступало в свои права холодное, декабрьское утро – последнее утро года. Весёленький концерт, подумал я, и это накануне так любимого с детства праздника?! Видимо очень сильный мороз заставил птиц прилететь в наш, закрытый со всех сторон от ветра, двор. Это было самое простое и приемлемое объяснение, подобное тем, которые обычно приходят в голову, когда нет ни малейшего желания погружаться в глубинную сущность происходящих явлений или вещей.
          Вылезать из-под тёплого одеяла, а тем более вставать, совсем не хотелось, и я продолжал внимательно слушать эту авангардистскую какофонию. Вскоре, как мне казалось, я мог легко выделять партии отдельных исполнителей, но все мои музыкальные штудии неожиданно и безжалостно прервал прозвеневший будильник, торжественно возвестивший о начале нового дня. Я неохотно поднялся и подошёл к окну. Сквозь замёрзшее стекло, в седой полутьме зимнего утра были видны размытые контуры домов с редкими огоньками окон, вдалеке тускло светил одинокий фонарь, разливавший свой бледно–жёлтый свет на засыпанные свежим, пушистым снегом тротуар и пешеходные дорожки. Однако со всей этой утренней идиллией явно диссонировали огромные, раскидистые деревья, стоящие во дворе. Обезображенные до неузнаваемости чёрным ракушечником вороньей стаи, они больше напоминали уродливый, дремучий лес в окрестностях избушки Бабы–яги, нежели, вопреки ночным стараниям природы, являлись частью сказочно–зимнего пейзажа.
          «Ничего себе?!» – продолжил я свой внутренний монолог, разглядывая эту жутковато–апокалипсическую картину. То ли почувствовав какую-то опасность, то ли уловив мой пристальный взгляд, наросты на деревьях зашевелились и косматыми комьями стали перелетать с дерева на дерево. И чем дольше я наблюдал, тем больше нарастало волнение птичьей стаи, выливаясь в ещё большее число горластых вокалистов. Я с интересом продолжал наблюдать за поведением птиц и, в какой–то момент, мне даже показалось, что само время приостановило свой бесконечный и размеренный бег. Но, если верить зелёным циферкам настольных кварцевых часов, прошло уже более пяти минут с начала моего созерцания.
          Решив, что ничего интересного больше не будет, я собрался приступить к своим обычным утренним делам. Хочешь–не хочешь, а на работу идти надо! На столе, рядом с окном стояла старенькая настольная лампа с бардовым абажуром. В темноте я на ощупь нашел кнопку включателя и плавно её нажал... И не успел мягкий свет заполнить комнату, как вдруг поднялся оглушительно–неимоверный, тысячеголосый гвалт! Казалось, взявшаяся из ниоткуда, огромная чёрная туча заполнила собой всё обозримое и необозримое пространство, поглотив белизну снега и закрыв собою деревья, дорожки, дома и тот самый одинокий жёлтый фонарь вдалеке. Облако мечущихся чёрных теней поднялось над деревьями, образовало нечто напоминающее огромный пчелиный рой и, сделав своеобразный круг почёта, бесследно исчезло за крышами домов. С отлётом птиц спала тёмная пелена завесы, стало заметно светлее и радостней, но маленькая толика необъяснимой тяжести осталась на душе, омрачая моё предпраздничное настроение.
          …Уже позднее, по прошествии многих лет, таким же холодным, декабрьским утром, кипятя на кухне чайник и доскребая в жестяной банке остатки суррогатного  растворимого кофе (впрочем, такого же, как и многие из наших нынешних продуктов питания), мне вспомнилось то далёкое, зимнее утро. И вдруг, совершенно неожиданно, меня осенила запоздавшая мысль о том, что то событие, произошедшее на уровне чувственной природы, может сейчас восприниматься по–особому, достаточно символично – как предвестник начавшихся, в том далёком, наступившем новом девяносто первом году разрушительных событий и реформ, накрывших в последствии, подобно той вороньей стае, на долгие–долгие годы всю нашу многострадальную страну. Это было то время, когда все кинулись что–то там покупать, а затем пытаться друг другу продать, когда в нашем научном городке почти исчезли голуби, а в сотне метров от Дома Учёных наши обнинские учёные сажали картошку, да что там учёные – весь город на окрестных полях сажал картошку, когда на наших балконах кудахтали куры, а у некоторых кролики временно наслаждались статусом домашних животных. Завершая эту грустную историю, могу сказать, что всё в те годы происходило согласно брошенному одним из главных реформаторов девизу: «Выплывай, как можешь!» И народ выплывал, но не все – миллионы не смогли…

14.11.1996