Пророку от пророка

                Посвящаю Михаилу Лермонтову               
                к 200-летию со дня рождения.

                Твой стих, как божий дух...
                Михаил Лермонтов. 

Лейб-гвардии корнет был сослан в Геленджик.
В Тамани-первый стан, там хата-местный шик!
Печь русская под крышею двускатной,
Да стол, да лавка и сундук приватный.
На берегу рыбацкие челны.
И моря гладь меж дальних берегов.
Не слышно поступи Суворова шагов.
Пустынна выжженная степь.

Аристократу впору служба,
 и для писания стихов:
Есть время в перерывах меж боёв
Кавказской изнурительной войны.
Но между тем, не жизнь, сплошная проза,
И пишется "Тамань", прошедшая угроза
Сменяется другой, разжалован в пехоту.
Служить бы рад, да нету ходу.
Ни почестей, и ни наград.
Уйти Поэт в отставку рад.

Он-приключений был искатель.
Неосторожный соискатель
Любви туземки молодой.
С обрыва с ней в ночи спустился:
Подвластный страсти жарких губ ,
И в море с дивчиной пустился,
Коварной, словно душегуб.
В борьбе с девицей изловчился,
И бросил за борт, возвратился
На берег цел и невредим.

Прошло почти уж двести лет.
На дне ржавеет пистолет,
Поэтом в схватке обронённый.
Пред гибелью-поэт влюблённый,
Влекомый страстью пылких губ
Змеи-русалки подколодной.
Породистой, в руках, в ногах.
Таманской девушки природной.
Пленён поэт был юной статью.
С ума свела его Миньона
Воображением напасти
Юнец-корнет заворожённый.
Навстречу смерти он стремился,
Пока в ладью за ней садился.
Уж лодка скоро среди волн.
Объятья девы лицемерной,
О, ужас, плавать не умел,
Но был решителен и смел.
Как кошка, та в него вцепилась,
Едва сама не утопилась.
Борьбою кончилося дело:
Лермонт в пучине уцелел,
Недолго он по ней скорбел.
Русалка пену выжимала
Из длинных золотистых кос,
И гибкий стан обрисовала
Рубашка мокрая от слёз
Морской воды, и грудь высока,
На фоне моря одинока.
Корнет почти-что счастлив, рад:
Жива, из племени наяд!
По-над обрывом при луне,
Как прежде, кровь кипит во мне.

Вот так влюблённость удалась,
Помехой стал конрабандистам,
Под парусами унеслась
Ундина. Плещут волны.
Так приключеньем недовольный 
Покинул поутру Тамань.

Когда-то сам, я-безрассуден:
Бросался с жару в авантюру.
В веках поэт мой неподсуден:
О, юность пылкая натурой.
К поступкам склонны офицеры,
Да, есть участники в аферах.
Порыв души, не властно время,
Но вот беда, что служба-бремя!
Занозист был Он чрезвычайно,
Дуэли были не случайно,
 Запрещены.

Чрез двести лет и я в Тамани.
Увидел берег и залив.
Вошёл в убогую хатёнку.
Под камышом сия избёнка,
И лавка, и сундук большой,
Да стол, другой скамьи не видно,
Где приставной казак храпел.
Не сохранилась прежня хата,
Не слышно песни той наяды,
Хранит каменная ограда
Шаги той ночи роковой.
Да в память, лодка-плоскодонка,
Подобна той, где грёб Поэт.

8-27 августа 2014 Х.В.