Ностальгия по малой родине. Сборник

Кораблики
 
Бежал  - между забором  огородов  и домами -
Однажды… так давно - теперь! - весенний ручеёк.
А мы, мальчишки, по нему кораблики пускали…
Ручей тонюсенький, не уставая, тёк себе и тёк!
Чем дальше, тем мощней и шире!  Силу набирая
Он,  под забор тех огородов,  вдруг свернул…
Нас, вслед за ним бегущих, преградой отсекая!
Там вниз скатился и в болотце малое «нырнул»!
Нашёл протоку из него и с речкой Сеймой слился…
К чему я это?! Для чего? Скажу, едва ли?!
Просто день тот, солнечный, во мне  запечатлился!…
Как   мы  кору от толстых брёвен  отделяли
И из неё  лодчонки,  кто как сможет,  вырезали!
Сначала корпус. После мачту. Парус - из газеты…
Кто  поискуснее - у тех он был двойной!
Над парусами – вымпелок  надетый!
И средь корабликов, смешной такой, был мой!
Все  «корабли» - мы на воду спустили…
Ну, чей станет первым?! Все  как один, вперёд!
И за  своими -  мастера - внимательно следили!
Хотелось  каждому, мол, моему пусть повезёт!...
 
Ручей, кораблики, соревнование – всё символично!
Ведь жизнь – борьба! В  ней нужно победить?!
Кого, как, для чего?! Каждый сам решает – лично!
А  оказалось, что труднее… просто жизнь - прожить!...
 
Кораблики те, ветер в паруса схватив, рванулись!
А  руль-то – щепочка! Не очень порулишь!
И многие, конечно, тут же в берега уткнулись!
Хоть  мы и подправляли  прутиками  их!
Поправка  та  была - скорей фатальной!
Не угадав, куда и как ловчее  ткнуть,
Мы опрокидывали их, вздохнув печально, -
Помогали…  нашим «чадам»  утонуть!...
 
Забава детская… полусерьёзная такая!
Но, не нашлось  оракула, чтоб смог он предсказать,
По ручейку с корабликом,
                кого ждёт жизнь какая?!
А жаль! Нам всем, тогда, хотелось бы про это знать!
 
Бежит «кораблик» мой! Смешной, а  отличился!
Как видно  с Божьей помощью - допёр-таки,  дошёл!
Он, сквозь  забор тот оградительный, – пробился!
Там, где-то, воду чистую, открытую - нашёл!
И по наклону в огородах,сквозь сугробы, - просочился!
Болотце  малое внизу – прошёл!
И по протоке той – на  речке Сейме  очутился!
А дальше… Не поплыл, а по-морскому говорят - пошёл!!
 
В Затон, затем в Оку,  и  в Волгу, вместе с нею!
Ушёл далёко-далеко! Жалея об одном:
Что не увидит он уж больше тех кустов сирени,
Которые, весной,  цвели и пахли, обалденно, под окном!
28.06.2013

---*---

Грустная встреча
 
Липа старая  уставшая стоит,
На краю глубокого оврага.
Вспоминая жизнь свою, грустит…
Ей бы с кем-то поделиться грустью  надо.

Ветви-косы опустила, они  тихо шелестят…
А из дупла большого, в корневище,
Меня  встречая, удивлённо муравьи глядят:
- Чужак пришёл на наше скромное жилище…

Кислый вкус во рту, как в детстве, ощущаю
И машу рукой им ласково  – привет!
Никого, из  прежних  кусачей, не замечаю…
И неудивительно, кто ж столько проживёт…

Этой липе – Бог знает сколько лет!
Она всё помнит… и моего отца и деда…
С неё цветочки собирал ещё прадед!
И на глазах  её прошли все радости и беды

Бабушки моей любимой – Анны,
Которая,  спускаясь по тропе в овраг,
Всегда шла  мимо – набирать, внизу, в ручье воды для ванны,
(В  ней надо было отмывать озорников своих - троих ребят).

Тропка узкая, местами с глиной и, когда она была сырая,
Становилась скользкой, ноги разъезжались  – спасу нет!
Как носила воду бабушка  по той тропе – не представляю?!
Не мог помочь ей, под Питером, в 42-ом, погибший дед…

Сколько той воды она перетаскала?!
Вёдер тех – считать, не сосчитать…
Коромысло старое о том лишь знало,
Но и оно не захотело ничего мне рассказать…

Обидно старой липе - грозой её побило…
Рана рваная, глубокая, видать, болит…
Молнией её тогда, в грозу, чуть не убило -
Руки лишилась… Ах, родная моя, липа-инвалид…

- Очень больно? – я спросил… Она в ответ молчит –
Так стара, больна, ещё от одиночества устала…
Уцелевшею рукою, чуть заметно шевелит -
Машет вдаль кому-то… Видать, совсем слепая стала…

Мы не встречались с нею долгих 40 лет -
Жизнь меня всё по Земле мотала…
И ничего в том удивительного нет,
Что прабабушка, вдруг, родственника…
Не признала…
05-07.09.13.

---*---
Ностальгия
 
Вам не снятся Луга, вместе с утренней ранней росою?
А вдоль быстрой реки не хотите бродить по вечерней заре?
На скамейке у дома, освещённой лишь яркой Луною,
Не мечтается Вам посидеть, как мечтается мне?
Вновь вдохнуть аромат, расцветающей пышно сирени,
Что росла в палисаднике…в детстве моём… под окном…
Неужели, жуки мои майские все, как один, пролетели?   
И вся жизнь моя нынче окрашена – юноши – сном?
Ещё слышу прощальную трель соловья на закате…
Так тепло и так тихо – листы на кустах не дрожат…
В клубе мы отыграли. Простились со мною ребята,
Бритву мне подарив, чтобы бритым всегда был солдат…
Уходил и не ведал, что я - навсегда покидаю,
Всех и всё, что в той жизни, кода-то, любил и берёг…
В нашей жизни такое, нередко однако, бывает –
Не дано человеку знать то, чего знает лишь Бог.
Жизнь неслась и меня же хлыстом погоняла,
В бесконечных заботах-проблемах прошло много лет…
Навестить край родимый, любимый никак не давала,
Ведь километрам меж нами, наверно, и счёту-то нет…
Отыграл танцевальный последний концерт я - когда-то…
Почему так печально всегда вспоминаю о нём?!
Я грущу по Вас, слышите – ТАМ, Вы, мои дорогие ребята?!
Я грущу о далёком, счастливом, родном и былом…
Жизнь идёт… В помощь памяти фото осталось,
Где живые Вы все – вас снимали на сцене уже без меня…
Как случилось, что родина только со мною рассталась,
Вас - оставив себе, чтоб, чуть позже, совсем отобрать у меня?
Почему, дорогие, Серёжка, и Васька и Женька,
Так любившие  песни известных английских «Битлов»,
Не смогли Вы за жизнь подержаться ещё, хоть маленько,
Чтоб не рушить мелодии всех моих нынешних снов…
СорокА  не исполнилось Вам, никому… ну… хоть дети остались…
Как ушли Вы, за что, я - никак до сих пор не пойму?
Меня  по жизни - мотало… И мы очень давно не встречались!...
А Вы из жизни ушли – навсегда… друг за дружкою, по одному…
С кем спою я, о том, как всё спит безмятежно Иринка?
Ведь и нынче всё длится и длится её дивный сон…
В нём шумит, под далёким Донецком, всё та же равнинка
И о берег там бьётся и бьётся ещё тихий Дон…
А… «Здесь, под небом чужим, я как гость нежеланный,
Слышу крик журавлей, улетающих в даль…» -
Я пою здесь один!…Оказавшись тут образом странным…
И  тоскую, как в песне… И друзей мне утраченных жаль…
Не забыть голосов ваших мне и аккордов гитары…
Той наивности, веры, от песен наполненных чувств…
Я так верил – мы петь будем даже, когда станем стАры…
Молодёжь бы над нами смеялась сегодня… Возможно… И пусть…

Слышу я: «Надо жить днём сегодняшним, этим!
А былое на откуп прошедших столетий отдать…
Всяк бывает, проходит, увы, всё на свете…»
Но не могу я той дружбы забыть…
И тем самым - предать…
03-07.09.13.

---*---
Картинка из детства
 
Лето. Утро. Солнышко по лестнице наверх шагает -
Облачка, зенит скрывающие, лучиками раздвигает!
Жаворонок, спрятавшись в лучах его, мне песенку поёт!
Душа ликует радостно и необычного чего-то ждёт!

Маленький лужок, за огородами – клочок земного рая!
Клеверок  с ромашками… Лежу и одуванчик обдуваю…
Вижу, по дорожке, меж заборами, дружище мой спешит –
Потерял меня, наверно, а увидев, встал, как вкопанный, стоит!

- Ах, вот ты где! Разлёгся, понимаешь ли, как барин, и лежит!
Я думал, ты на речку двинулся, а он за пчёлами следит…
Ну, и как они?! Жужжат тебе чего, о чём болтают-бают?!
Да, спросить забыл, я вашим разговорам не мешаю?!

Вот ведь язва! Балабол ехидный, пустомеля…
- Иди, садись, послушай-поболтай, Емеля,
Узнаешь новости у них и мне, потом, расскажешь,
Если ты их прежде по цветочкам не размажешь!

А я и не заметил даже, что за пчелкою следил,
Пока она все шапки клеверка поочерёдно изучала.
Вот и до ромашек добралась, я глазом покосил –
Увидел, как она, на лепестки её, саму себя сажала.

Обрадованная пчёлка нектар с цветочка собирает…
- А почему тебя… бчела… вот эта, не кусает?! –
Спросил, гундося и сморкаясь в сторону, Серёга. –
Она же злющая! К тому ж, большая недотрога!

Лишь к ней потянешься, на руку сядет и кусает!
Да больно так! А после – это место опухает!
- Ну, Серёга-друг, чудак ты человек!
Она же чувствует сейчас, что для неё угрозы нет!

Что я за ней слежу всего лишь, мирно наблюдаю –
Вот и не сердится! Она же настроенье понимает!
Ты посмотри – нектар взяла и усиками шевелит,
Наверно запах ловит, где же он ещё лежит?

Глазёнки вылупила... так смешно, умру, ей-богу!
Какая ж она злюка, ну причём тут недотрога?!
А хочешь, я её на руку  или  выше посажу?
- Давай-давай! Я за картинкой этой послежу! –

Серёжка щурил глазки и ехидно улыбался…
А я ладонь к цветку приблизил и дождался,
Когда, принюхавшись, немножко руку изучив,
Перелетела пчёлка на неё, мне дружбу предложив…

Недолго покрутилась и удивлённо посмотрела –
А где же вкусненькое - не нашла?! И улетела…
- Ну ты даёшь, однако!! Смел! – Серёга изумлён…
Увидев первый раз такое, был он очень удивлён…
02.06.14.
 
---*---
Пример воспитания...
 
Он был совсем ещё мальчонкой,
С короткой белобрысой чёлкой,
Когда в больницу, вдруг, попал,
А чем был болен он - не знал...

Но что-то вызвало у терапевта опасенья -
Его в больницу увезли, в палату положили,
Чтоб избежать, чего-то, осложненья,
Там показали койку и о нём забыли…

На время – на субботу с воскресеньем…
А был он весел, боли никакой не ощущал
И для себя занятие, для времяпровождения -
Знакомясь с коридорами, палатами - искал…

От скуки, бегал за ровесницей девчонкой
И с нею, в догонялки, весело играл -
Галдя, визжа поочерёдно, громко, звонко!
А не заметил, как нарвался на скандал…

Какой-то дядя вышел из палаты в коридор,
Играющим, обоим, пальцем пригрозил;
Меж ним и шалунами был короткий разговор
И, взяв за ручку, мальчика он потащил

В какую-то пустую, дальнюю, отдельную палату…
Там стол, покрытый простынёй, и стул стояли;
Постиранные простыни и белые халаты,
На стуле, стопкой небольшой лежали…

На подоконнике, в углу, стоял утюг,
Холодный, на подставке; шнур спускался
От него, почти до пола, вниз… Испуг
В сердечко мальчика пробрался:

- Он что, шнуром пороть меня собрался?! –
Мелькнула мысль.– Откуда этот дядька взялся?
Зачем меня он в эту комнату привёл?!..-
Тут, странный незнакомец разговор завёл:

- Ты что, не знаешь разве, что нельзя шалить
В общественных местах? Кричать, вопить -
Больных людей тем шумом раздражая!!!
Ещё и девочку больную бегать заставляя!

- Она сама… со мною поиграться… захотела,
Ведь скучно же… - ответил голосок несмелый.
Мальчишка глазки в пол дощатый устремил
И голову, наверно провинившуюся(?), опустил…

- Сама-сама… Своею нужно думать головой!
А знаешь ли, шалун, что может быть с тобой,
Когда, к примеру, я серьёзно рассержусь?! –
Мужчина голос повышал… - Да я… уже… боюсь…-

Ответил мальчик и к стеночке прижался…
Увидев страх, довольный дядя улыбался –
Теперь-то точно воспитание пойдёт
На пользу малому! А тот стоит и ждёт,

Когда всё кончится и, наконец, его отпустят
В палату скучную... Печалью, грустью
Охватило озорное, было, мальчика лицо
И вмиг покрыло «кожицей гусиною» всего…

Но отгоняя мысль, что мальчик очень мал,
Угрюмый дядя... челюсть изо рта... достал...
Затем вторую, молча и неспешно, вынул…
Мальчишечка, от страха, ротик – свой – разинул…

Провёл по зубкам пальчиком – на месте ли они?!
И, убедившись в целости, вонзил глаза свои
В невиданную штуку на столе… на вынутые зубы…
Открытый рот застыл… дрожали мелко губы…

- Ну, сто? – прошамкал тихо и довольно изувер.-
Вот это - салунискам, распустивсымся, пример
Того, цего зе их, за салости, по поззе мозет озыдать,
Раз не сумели их родители, как надо, воспитать! -

Беззубый рот, из-за чего такими сделались слова –
Сипящими… холодные, колюче-жёсткие глаза,
Приставшего зачем-то дядьки, так пугали
Мальчика… Но руки незнакомца продолжали:

Двумя пальцАми оттянул он аккуратно веки,
У глаза правого, другой рукою - этот глаз достал…
Мальчишка чуть заикою не сделался навеки!
Дрожавшие ладошки рот зажали… лишь мычал…

И с челюстей на глаз стеклянный взгляд переводил…
Волшебник злой – да-да! - лицо своё к нему поворотил -
Глазницею пустой, ужасной, и беззубым ртом - пугая!!!
- А, а… Ма, ма-а-мочка! Спаси меня, родная!!! -

С безумными глазами выскочил из комнаты мальчонка!
Вбежал в свою палату, на койку бросился… Его ручонки,
Ножки, тельце, сжавшееся под одеялом, судорга сводила!..
Вы не поверите, наверно… Но это всё… - на самом деле было…

Возможно, что с тех самых пор - он удивлён страной своей,
Ведь тот «Волшебник злой» так долго перед ним, потом, вставал
И всматриваться в лица окружающих его людей -
В их поведение и разговоры, помыслы - всё время заставлял!...
02.06.14.

---*---

Как поздно понимание порой приходит...
 
Как поздно понимание порой приходит
Того, что жизнь не только лишь твоя  проходит -
Дней быстрокрылых никому не удержать…

И вот уж, незаметно как-то, постарела мать.
Хоть говорит она  лукавя: «Дочка, что ты,
Я вовсе не устала за день от работы,
Неси-неси скорей мне на руки  внучка,
Ты отдохни сама, а я с ним  повожусь… пока…
И  на руки его берёт, забыв про боль свою в спине.
Не отрываясь, взглядом пробегает по чертам лица, -
Упорно хочет доказать, в который раз, самой себе,
Что однозначно вырастет малыш похожим на отца.

Внучок, меж тем, растёт… И ощутимо тяжелеет,
Но, вспоминая, как самой ей было нелегко носить
Сыночка, невестке виду мама подавать  не смеет,
И не спешит натруженные руки от внучка освободить.
А тот закуксившись, заёрзав, громогласно заревел
И маму не почувствовав, всё громче расходился –
У бабушки на ручках почему-то быть не захотел,
А может просто, как бывает это, обмочился?
- Ну что ты, родненький?! Пошли-ка на кровать,
Проверим и заменим, если надобно, пелёнки… -
Сказала нежно бабушка, ещё сама недавно, вроде, мать
И понесла, покачивая бережно, в кроваточку ребёнка…
- Растёт красавец наш! Ой, да ты, милок, никак покакал… -
Тихонько говорила, чтобы не пугать и чтоб не плакал,
- Вот молодец какой – животик свой освободил!
Ну что же – цвет хорош, а мы сейчас тебя подмоем,
Оботрём, пелёночки заменим… Ты ведь не забыл,
Как мы всё это делали, вчера ещё, с тобою?...

- Да, надо помогать невестке… Тяжело, но – надо!  -
Вздыхала ночью мама (а спина болела, сон её не брал)
- Мой первый внук, от сына старшего, – души моей отрада!..
Как нелегко самой ей было, я о том не думал, не осознавал…
А может, виновата просто логика, во всём, мужская:
То дело женских рук и им досталась долюшка такая –
Одной – рожать, другая – опытная, чтобы помогала…
Да что греха таить –  другого варианта голова не знала…

Нет, молодости не дано стареющих родителей понять -
Другие мысли у неё, на жизнь другие виды и расклады.
Откуда мне, к примеру, непременно нужно было знать,
Что более, чем нам с детьми, все старики покою рады…
Само понятие старик, старуха – в голове не помещалось:
Не могут ни отец, ни мать моя, вообще когда-то постареть!
Ведь если думать, что и к ним уже подкралась старость,
Тогда вполне возможно – они могут очень скоро умереть?
Не-е-ет! Бросьте вы! Старухи все - в сплошных морщинах,
С клюкой, с дрожащими руками, днём на лавочках сидят!
Мои же оба – пусть в сединах, зато глаза – так озорно глядят!
А что болит спина, суставы ломит и чего-то там с ногами –
Хандра душевная, да и погода часто шутки шутит с нами...

Откуда ж та хандра душевная бралась? А разница какая -
Гроза придёт или отцу позволила чуть больше выпить, потакая?
Не всё ль равно - гроза и хмель пройдут и всё на место встанет!
А вот о том, что ноги матери… её спина  болеть не перестанет –
Не думалось… Мне было (стыдно говорить, да что там) невдомёк,
(И в этом вижу я… вернее, ставлю то непонимание себе в упрёк)
Ведь оттого расстраивалась часто мамочка моя родная,
Что силы её, с каждым годом, таяли… Болячки тщательно скрывая,
Чтоб жалость, у детей любимых, лишний раз к себе не вызывать,
Она, не поддаваясь хворям, во всём старалась деткам помогать…

Но вьётся жизни нить в тугой клубок…
Всё по спирали в ней... Позвольте подвести итог:
Жена моя (невестка бывшая когда-то) всю себя
Сегодня внучке отдаёт, нисколько не щадя
Здоровья своего… Да, жизнь – она такая:
Бежит, из одного сосуда в другой перетекая,
В часах песочных… а их нам не перевернуть…
Ах, кабы знать - на сколь песочка хватит, отправляясь в путь?..
И свято верят  уже  наши сын и дочь,
Что сил у матери невпроворот, что ей – желания помочь –
Одну лишь только радость доставляют…
И тоже в верхней колбе убывания песка – не замечают…
Не может в нашей жизни быть иначе –
Всему всегда своё достанется, тем паче,
Что вряд ли кто-то может жизни вставить слово поперёк…
И их «непонимание» сейчас – не ставлю детям я в упрёк…
22-26.12.13.

О малой родине
 
Как свеж рубец на сердце, бьющемся в груди моей –
Болит и тянет… С теченьем времени никак не заживая…
Хотя само оно неудержимо делается старше и грубей,
Коростой старости и равнодушия всё толще обрастая…

Нет, не забыть мне восхитительно-волнительных ночей,
Когда всё замирало в упоеньи вдруг, вначале мая;
Когда волна, мной неизведанных ещё, страстей
Врывалась в душу  юную, с ног чуть не сшибая!

Пьянящий аромат сирени голову мою кружил
И стоя у штакетника, под сказочным сиянием огней
Далёких звёзд, среди которых месяц молчаливый плыл,
Я слышал, как за речкой Сеймой заливался соловей!

Пел нежно! Лишь красивые слова любимой подбирая!
Был убедителен, рассказывая ей о верности своей!
Нисколько не стыдясь того - по всей округе тайну разглашая -
Как он скучает и тоскует там один, на дереве, среди ветвей…

Свет звёзд, дурман цветов сирени, эти трели в тишине –
Не замечаемые ранее - ворвались разом в жизнь мою,
Да так, что, до отчаянья почти дойдя, орать хотелось мне,
Во всеуслышание, песнь про родину любимую свою!

Хотел признаться ей: «Я вижу, слышу, ощущаю,
Родимая земля, всю неземную красоту  твою!
Неповторима на Земле она - я это понимаю
И не боюсь открыться всем, как сильно я тебя люблю!»

Не прокричал тогда… ком в горле песнь перехватил!
Запоминал - мгновенья чУдные - ушами и глазами!
И образ родины любимой в памяти моей застыл,
Навечно, той озвученной картиною! Она перед глазами!

Ношу её в себе! Рубец, повсюду, мою память освежает:
Как только, на минуточку, забудусь где-то на чужой земле -
Печалью и тоской невыносимой защемляет сердце мне…
И, тут же, соловей ночной опять любимой песню напевает!
08.01.14.

---*---
Голова моя, дурная ты головушка...
 
Голова моя, дурная ты головушка…
Мысли мечутся и мается душа, тоскуя…
Не даёт покоя память: как соловушка
Ночью лунной песни распевал, ликуя…

Заливался за рекой лирическою трелью –
Нежно и проникновенно, в душу западая…
И невольно чудилось, как над колыбелью
Пела песенки тихонько мамочка родная.

Как она кормила молочком грудным,
Неразумное ещё совсем, родимое дитя,
Представляя: вырастет её малютка-сын
Стройным и высоким, глядя на него любя...

Как наступит день и час, когда произнесёт
Слово своё первое, такое дорогое слово – мама.
Это слово он до самой её смерти пронесёт,
Добавляя, мамочка любимая(!) - родимой самой.

Как, от стула оторвавшись, впервые ножками дойдёт
До неё - счастливый, удивлённый и от радости сияя...
Как, подросший, в школу, в первый класс пойдёт -
Читать-писать-считать научится... И там же изучая

Великой своей Родины историю… Её запоминая,
Чтобы понимать, когда, позднее, в армию уйдёт,
Как же надобно служить, Отечество родное защищая,
А коли надобность придёт, за кого он голову кладёт...

Как впервые, вдруг, проснётся чувство нежное любви,
Растревожив душу и ревностью сердечко обжигая…
Изумлённые и беспокойные неясностью - о, эти дни
Запомнятся надолго, он поймёт: любовь - она такая…

Под эту колыбельную, я вместе с молоком всосал
Чувства теплоты, внимания, заботливости и любви
К Отечеству, родным своим, друзьям… Но я не знал,
Что недолгими окажутся, на родине любимой, мои дни…
20.05.14.

---*---
 
  Памяти друзей ушедших – Коли Коробова и Вальки Красавцева…
  А так же, здравствующим Серёге Сенчуку и Витьке Королёву –
  посвящается.

Серёга! Рыбачить на Затон со мной  поедем?!
В июне там, после разлива, клёв отличнейший идёт!
Пораньше утром встанем и на велосипеде,
До тёти Нины дома долетим, в Мысах которая живёт.

Велосипеды за забором, в тётином саду, оставим -
Никто их там не тронет, не догадаются искать…
Ну, что – лады? Поедем! Порыбачишь с нами!
Ещё хочу Валяху я, Красавцева, с собой позвать.

Вон, вышел зАспанный (любил после обеда подремать)
Ручонками, потягиваясь, на крыльце своём разводит…
Как будто физкультурник он – зарядку производит…
Ну, что… пошли тогда, втроём, червей искать, копать…

Ах, удочка… Да у меня хранится где-то запасная…
По-моему, на крыше тёти Нининой пристройки…
Хорошая? Да кто же её знает, теперь она какая?!
Наладим! Ты всё равно рыбак не шибко бойкий…

Ну, ты смотри-ка, Король и Колька Коробов идут, вдвоём!
Без дела шляются… Видать не ведают, куда себя девать?
А, слушай – мысль! Давайте мы, с ночёвкою, толпой махнём
В Луга! Эх, у Старицы есть ручей! Возле него и будем ночевать!

У Вальки, у отца его, я знаю, есть… или была затёртая палатка…
Попросим на ночь, не убудет от неё – разочек нас укрыть?!
Ну, как-никак, а дней однообразие нарушим и будет нам разрядка!
Ещё б, на пару-тройку пузырей винца,  деньжонок раздобыть!

У костерка бы ночь, под кайфом лёгким, посидели,
Чего нам годы молодые, перед армией, зазря на лавочке терять?!
Потом… на старости когда-нибудь, жалеть, что годы скучно пролетели,
А в памяти  ни у кого, ни одного достойного момента… чтоб по вспоминать!

На том сошлись. В карманах и в копилках, потаённых, денег наскребли…
Их набралось вдруг столько, что хватило нам на каждого винца бутылку взять.
Червей нарыли, закусона взяли… В «Зелёный», за вокзалом, магазин зашли…
И там ещё одну бутылку – каемся(!) с прилавка, как-то удалось «прибрать»…

Король её, в том магазине, чуть небрежно, прихватил,
Чтоб продавщица на работе больше  не зевала.
- Не смог оставить сироту я на прилавке! – Витька объяснил! -
Нельзя, чтобы сиротка та, без ласки, без вниманья пропадала!

ДобралИсь до места, когда уже потёмки, на ручей с кустами, опустились…
Скорее нужно было, в тех кустах, валежника сухого наскрести,
Костёр среди дороги, в местечке поудобнее, по ярче развести…
И после этого уже – на выпивку (Плодово-Ягодное) с закуской напустились!

По кружкам разливаем, в половину -  Кольку Коробова тут же рвёт!
Душа не хочет принимать противную и кисло-сладкую заразу!
Втолкали… выблевали половину порции, мы все! Король над нами ржёт!
Себе налил он, как знаток, повыше половины кружки и всё  выпил разом!..

Палатку на полянке, недалече от ручья, мы кое-как, а всё ж таки разбили…
Но спать в ней  невозможно было – столько там набилось мошек, комарья!
Так и сидели у костра всю ночь… Обмахивались ветками и без конца курили…
Мы даже не заметили, как, в потёмках, потеряли пьяненького Короля!

А в головах у каждого… как со Старицы утренней, - туман, вина дурман пьянящий…
И недосып, не позволявший нам, как следует, то есть широко глаза свои открыть…
Искали всюду – в канавах, по кустам… Вдруг, в палатке услыхали стон храпящий…
Средь туч кровососущих - мошек-комаров гудящих – Витька преспокойно спит!   

Пытались растолкать – не хочет, ни в какую, он, каких-то там рыбёшек ради,  встать!
И на полянку, где  гудящих гадов было меньше, – и не подумал даже вылезать!

Как мы, с полуоткрытыми глазами, рыбу там ловили, сколь поймали – не узнать!...
Но, дней на лавочке, за столиком картёжным, – тьма! А этот – всё ж труднее забывать!
21.09.13.

---*---
Как романтична жизнь...
 
Как романтична жизнь в начале долгого пути…
Ещё нет страха перед тем, что ждёт нас впереди…
Мы лишь готовимся свой, богом данный, крест нести,
С надеждою беспечной – должно нам повезти!
В широкий мир, перед собой,  распахивая двери,
Мы от Судьбы, неведомой, подарков ярких ждём,
И так наивны, и душой ещё чисты и слепо верим,
Что счастливо до старости глубокой доживём…
Волнуемся лишь изредка - предчувствуя успех.
Нам некогда печалиться – улыбочки и смех!
Ах, молодость беспечная: ошибок – пруд пруди!
Казалась нескончаемой нам жизнь, всё впереди!
И в драке получая тумаки, кусая битые до крови губы,
Мы к синякам прикладывали пятаки и, стиснув зубы,
Клялись, самим себе, обидчика за это наказать –
Негоже было нам к побоям в жизни привыкать…
А жизнь сверкала перед нами яркой упаковкой,
Маня вслед за собой в заоблачные дали,
На месте на одном стоять было неловко
И за удачей без оглядки мы бежали…
Что это всё – сплошной авантюризм,
Мы все в процессе бега узнавали
И свой неуправляемый эгоцентризм
На трезвость и расчёт, со временем, меняли…
Кто раньше, кто позднее, разве в этом дело?
Не успевая приглядеться, что деется вокруг,
Всё чаще слышали: живём мы неумело,
Не так, как надобно,  - от жён ли, от подруг…
И вот уже, в кулак сжимая свою волю,
Мы, потихоньку, замедляем в жизни бег,
Подарков от Судьбы не ждём, ругая злую долю
И выпавший, на наше горе, несчастливый век…
Становимся «мудрее», но зато занудней –
В отместку, тоже жён-подруг пытаемся учить…
И всё трудней нам вырваться из серых будней…
Жалея, что не так мечталось жизнь прожить!...
15.04.14.

---*---
Сны о детстве
 
Жёлтый двухэтажный, двухподъездный дом…
Палисадники с сиренью, деревянная скамейка…
Было время – было детство, проживал когда-то в нём…
Но разлучила меня с ним Судьба-злодейка.

Там высокая черёмуха у спальни под окном…
А над ним, уютное для ласточек, гнездо…
Вижу это я, забывшись сладким детским сном –
Лишь руку протяни, в нём, и рядом всё оно…

Лестница железная, ведущий на чердак проём…
Запах веников берёзовых, висящих на верёвке…
Шифер крыши обжигающий, нагретый солнечным лучом…
И не беда, что нам на нём лежать было неловко…

Дым сигарет дешёвых и без фильтра «Прима» иль «Памир» -
Нас родителям не видно – сзади дома яблоневый сад…
Беззаботный, безмятежный, шумный - детства мир…
Пусть во сне, пусть очень редко – видеть его рад!

Лопнувшие почки, липкие листочки тополей…
Майские жуки, по вечерам, вовсю летают…
Тишина, покой над улицей родной моей!
И мужики, за столиком, «козла морского» забивают…

Звонкий щёлк кнута – вернулось из-за речки стадо.
Коровушки бредут устало, но нетерпеливо, через брод –
Вымя распирает, молоко отдать быстрее надо,
Тем, кто молочка парного целый день уж ждёт…

Батон разрезанный повдоль, варенье из шобонки луговой,
Молоко парное – ах, какая это всё же вкуснотища!
Всё далёкое-далёкое… И всё, во сне, опять со мной!
Ну, скажите, кто своих картинок ярких в детстве не отыщет?!
09.03.14.

---*---
Лабиринт - зарисовки детства...
 
Эпиграф:
Я помню всё, от расставанья в мае и до самого начала...
И музыка, что в детстве я услышал, всегда во мне звучала…
Не зря мне Люба Богучарская, в предсмертной СМС-ке написала:
- Спасибо, дорогой, за память! - и, увы, в 55 лет, навеки замолчала…
22.01.14.

В памяти моей есть «лабиринт»  огромный.
Он назван детством. Я часто  по нему брожу
(То юношей, а то мальчишкой скромным) –
За хронологией событий в нём, особо не слежу…

Иду порой и вдруг, как будто бы на стенку натыкаюсь:
А это, что такое? Картинка эта – разве для меня?
Скорей она нужна другому, того я  не касаюсь.
Вернусь из тупика и вижу: взволновался зря...

Всё завязалось там, запуталось в один тугой клубок
И выделить одно своё, признаюсь, не хватило б сил:
Там – дни с друзьями и моменты - в кои был я одинок,
(Не есть, тогда, не спать, я б сутки все с друзьями проводил…)

Не каждому дано сказать: «Друзья – моя семья,
А улица – мой дом!» - так были для меня они важны.
И школьный класс был - расчудесный у меня!
Любовь к тем дням, оправдывать особой нет нужды…

Любовь к своим родителям, сестре – особая статья.
Её острее чувствуют, когда за сорок возраст твой перевалил,
Когда уже твои детишки вниманием не балуют тебя,
Тогда-то вспоминаешь, как ты маму с папой изводил…

Не выдержав, однажды, моя мама сильно сорвалась:
- Домой не приходи! На улице, сегодня, будешь ночевать!..
Обиделся тогда… Казалось - в сердце нить оборвалась
К любимой маме…за то, что не смогла меня понять…

Всю ночь провёл - под крышей дома, но… на чердаке.
Карахтер, вишь, противный, не позволил маме уступить…
А утром, на работу проходя, сказал отец спокойно мне,
Чтоб шёл домой я  - завтракать, да и, вообще, кончал дурить…

Как ошибались, нетерпимы были, к вольностям моим, мать и отец…
Вполне возможно, что чутьё моё тогда уже подсказывало мне,
Чтоб дорожил я – каждым мигом жизни той, ведь скоро ей конец
Наступит. Вот и вертелся я, как пойманная вошь на гребешке…

Не знаю я, где правда тут, где ложь. Мы, задним-то умом, сильны…
Мне оставалось жить тогда, на улице родной, всего два года
И в Армии Советской службы годы - были уж почти видны…
И ровно столько же осталось времени служить отцу - до перевода…

Весной меня забрили, а, следом, часть отца в другое место перегнали.
Свой переезд, по долгу службы, он не так, в душе своей, переживал.
Семья, естественно, за ним. Жильё каким-то людям передали.
О том, что дома больше нет, я только в августе тогда узнал…

Не интернирован, не выслан, словно диссидент какой
(Никто ни с кем не воевал, а к партии я был ещё лоялен),
Но ощущение сложилось, что я в стране своей - изгой.
Я улыбался внешне, а, внутренне, был обожжён - печалью…

Душа моя протестовала, выла и кричала: «Мама, мия!
Зачем я восемнадцать лет на малой своей родине прожил,
Срастаясь с ней душой?! Не даст, нигде, покоя ностальгия,
В каком бы месте, на Земле, я небо над собою дальше не коптил!»

С тех самых пор, по «лабиринту», и  блуждаю.
Мне дорог памяти пусть даже крохотный фрагмент:
Смотрю его, грущу или смеюсь над чем-то, вспоминая…
Без этого всего и радости от жизни словно нет.

И, с каждым годом прожитым, всё больше умиленья -
В пустяшных сценках вдруг такую радость нахожу,
Что самого, бывает, распирает чувство удивленья:
А что там, собственно, такого?! Но, брожу, брожу, брожу…

Вот школа старая…(носила номер пятьдесят.)
В ней до восьмого класса нас учили.
У школы этой был большой тенистый сад
(На переменках, осенью, мы часто в нём курили.)

За оградой сада, кучками лежит металлолом.
В воскресный день на этом месте был его приём:
Весами измерялось то, что мы, с огромнейшим трудом,
Сумели наскрести, разыскивая ржавое железо «днём с огнём»…

Эх, школа. Мала была, конечно, «деревяшка» эта:
Два этажа, но лишь четыре классных комнаты всего -
Три на втором, одна на первом, около буфета…
Но, в ней нам было, по-домашнему, уютно и тепло…

Её расширили, из кирпича два этажа пристроив –
Теперь по коридорам можно было хоть летать!
Был сделан гардероб… И туалет был обустроен
(Тот, в «деревяшке»-то, мне стыдно описать…)

Но в классах было холодно зимой:
У кочегарки мощности, в морозы, не хватало
И паста в тюбиках (в борьбе, чернила заменившая собой)
От той «прохлады» - очень часто застывала…

Вот  в классе, у буфета, всё поёт: «Не хмурься, Лада!» -
На перемене, под гармошку, дружный наш отряд…
Да так поёт, что  далеко слыхать, аж за оградой сада!
Кто мимо школы шёл тогда, вам это подтвердят…

Физрук, перед уроком, лыжи всем нам раздаёт,
А лыжины, в тех парах, одна другой длиннее…
Он видимо «не знал» об этом, потому что ждёт,
Когда бежать мы станем - в мире - всех быстрее…

Вот вспомнилась, к чему-то, глупая одна примета:
Приснится рыба мне (наверно потому, что был рыбак),
Проснусь и знаю точно – схвачу сегодня «пару» по предмету…
Не знал лишь – по какому, но то, что будет она – факт!

Ах, Лидия Алексеевна Катраева, родная…
Спасибо, Вам, огромное, за ваш великий вклад,
Что языка английского я - до сих пор  не знаю:
Пять лет нас, Вы с сестрой, учили, как по-русски говорят…

Не злой я - так шучу… Я б с радостью прошёл по этажам!
Не доведётся только - больше нет той школы…
В ней было всё: и грусть и радость. Я откроюсь вам:
Жалею, что с плохою стороной её мы тоже были хорошо знакомы…

Зачем же «деревянную», впоследствии, снесли?
Заводчика Бугрова дачу – до сей поры ведь сохранили!
А нашу «гордость», для потомков, не уберегли!
Глаза кололо здание, в котором нас учили?!

За садом, за оградой, магазинчик был - «Подвал»…
Ах, вкусный, свежий хлеб в нём продавали!
Пекарня рядышком, напротив, и я, бывало, долго ждал,
Пока машину с хлебом, с той пекарни привезённым, выгружали…

Зато, буханка «чёрного» – духмяного, горячего ещё!
Такого, что аж пальцы обжигает!
С лихвою закрывала временной тот счёт,
Когда откусишь хлебушка такого(!), кто не знает…

За жизнь свою, в местах я многих проживал
И хлебушка попробовал немало!
Но, вот такого же, я больше в жизни - ни едал!
Ещё б, хоть раз, наесться так, чтоб - до отвалу!

Но вот закрыта  та пекарня и магазин закрыт…
И всю сирень, на улице моей, по выкорчевали…
Кто в этом виноват - один ли кризис-паразит?
А может, где-то, в чём-то, просто все мы, с вами…

Детство  золотое… У каждого оно своё.
Я помню у моста перила – чугунные, чудные…
Там, на прутках, висит ещё  чугунное литьё:
Такие «груши», с дырками внутри, передвижные…

Поднимая "грушу", слышишь: "Во-о-от", а её отпустишь -
Она, ударившись, как колокол, промолвит: « Ва-а-мм…»
Идёшь из школы, помню,  и  никакую  мимо  не пропустишь,
Ну, кроме прикипевших: «Во-от, ва-а-мм! Вот, ва-ам; вот, ва-ам...»

Скорей всего  все слышали, в тех звуках, только - вжик и блям.
И нас, за скрежет с бряканьем, все взрослые всегда тогда ругали,
Пытаясь донести до нас практичность слов: «Вы краску всю содрали
С прутков перил!» А мы, в ответ: «вот, вам; вот, вам; вот, вам…»

Протоку, возле моста через реку, все «болотом» называли и это - удивляло.
В том «лягушатнике» купались мы - теплей, гораздо, в нём была вода…
Но ведь сама вода – из речки затекала и в неё же, ниже по теченью, вытекала!
Текла тихонько, правда… Но ведь и рыба в «лягушатнике» - была…

До посинения в «болоте» том, как головастики, толпой «сидели»,
И возле омута глубокого, на отмели, такую поднимали муть!..
Потом дрожа, с гусиной кожей, на песочек  обжигающий летели –
Старались  жгучими песчинками всё тельце, щупленькое, обернуть…

А вечером, над краем леса, когда собою темень небо заполняла,
Являлось «чудо», задававшее вопрос на сон и достававшее с утра:
Что там, за лесом (далеко), вдруг  красными полосками стреляло?
И звук гораздо позже долетал: тра-а-а, тра-а-а, тра-а-а, тра-а-а…

Болотце высохло, а ЗПУ, на полигоне дальнем, нынче не стреляет…
На склонах насыпи  моста, все кустики былые, до деревьев доросли…
И что купались мы  когда-то здесь, никто уже поди не вспоминает?!
Лишь в памяти моей застряли те, счастливые до слёз, былые дни!

А вот зима. Иду по тропке на «болоте» (путь короче через реку)…
На небе за рекой, над улицей моей, считай, сияние вовсю играет!
Встаю и замираю… Рассматриваю, дивной красоты, картину эту…
Скорей всего, по нынешним-то зимам, его там больше не бывает…

А может это был лишь след трассирующих пуль?
В мороз, любой фонарный столб - прожектором светил!
Но мне хотелось видеть в том - причудливость магнитных бурь...
О красоте сияния нам многое учитель в школе говорил...
 
Как много, связанных с мостом, картинок  вижу я теперь.
Идя из школы мы, с Храпцовым, чуть спускались по тропе
И собирали, на обочине, едва проросший, дикий лук, щавель…
И очень было вкусно, когда ты их соединишь в пучке!

За эту грязную еду, меня застукав, мама каждый раз ругала:
- Там грязь! Там  сверху всяк идёт, на них плюёт!..
Всё так… Но, одного она понять упрямо не желала:
Ведь завидно, когда Серёжка кривится, но смачно так жуёт!

Под мост «заглянем», с кем-нибудь, чтобы утайкой покурить,
А там, бывало, перед нами, кого-то ненароком «пронесло».
Дымим, «не замечаем». Приходилось под «слепых косить».
Назвали бы нас  нынче извращенцами, ну  право сло…

А мы курили, где придётся! Лишь бы только нас не увидали!
(Ведь сопляки ещё совсем! Не скажешь - повзрослевшие юнцы…)
И  если б «заложил» кто, нас бы дома так ремнями отодрали
(Под одобренье матерей заботливых), без жалости, отцы…


Вот перекрёсток Лядовский, за ним Суворовский, родной.
Что слева, то моё… Домов там - восемь, магазин – девятый.
Все их пройду, упрусь в конце в центральный, этот – мой.
И всё, что было в этой половине улицы, мне дорого и свято!

Родная моя  улица, всю жизнь мою, я – твой!
Живу вдали, но помню всё, без всяких киносъёмок!
Немного снимочков любительских всегда со мной.
Зачем пишу всё это, понимая, я, писать, не ловок…

Но, всё, о чём я помню, верю, Бог зачтёт.
К чему и для чего - не знаю, не скажу.
Кто не изведал ностальгии, не поймёт,
Того, чего я в «лабиринте» этом  нахожу...

В нём вижу тех, кого давно уже на этом свете нет.
Там, для меня, они, все, до единого, живые!
Беды, настигшей их потом, там и в помине ещё нет!
Там  жизнерадостны  все мы… и  молодые!!!

Там «вышибалы», «прятки», «классики» и «фанты».
Хоккей, в «коробочке», с футболом… Выпивка порой.
Там «выпендрёж» перед девчонками, дешёвые «понты».
И первая любовь, неразделённая, ещё со мной…

Там майские жуки  ещё вовсю летают!
И все акации с сиренями, под окнами, цветут!
Там, всех почти, казалось мне, я понимаю!
Да и меня, мне верилось, повсюду ждут!

Ручьи, что до Оки, там все ещё прозрачные текут!
Да и в Затоне, там я - в чистеньком ещё купаюсь!
И люди там - в Луга поедут и «шобонки» наберут…
(Затона, с жижею зелёной, там я - не стесняюсь!)

Там я - ещё не отодвинут «жёсткою рукою»
В сторонку дальнюю, на жизненный свой век.
Там то, что я любил, всё рядышком со мною!
Такой я, в жизни, странный человек…

Там я - на вытеке, Ручья в Затон, стою. В воде
По пояс. Тесто, на дощечке, плавает передо мной.
Водичка тёплая. Бамбуковая удочка в руке
И солнце, тело согревая, за спиной!

А пескари, паршивцы мелкие, ощипывают ноги -
Вся кожа сморщилась, как видимо, в воде.
Сам, в голове, рыбалки подвожу итоги:
Плотвичек десять удалось поймать сегодня мне…

Там через Арищи (ручей) с ребятами иду на «Омут»,
Который под обрывом был, на Сейме, на реке.
Идём, болтаем, курим, а рыбалка – повод,
Чтоб пообщаться нам, от дома вдалеке…

Из арбалета, самодельного, там я - стреляюсь  желудями:
Сижу в окопе, отбиваюсь от «врагов», вдруг, вот те раз!
(Неважно то, что все мы были, там, соседями-друзьями…)
Вот друг один, в азарте, попал мне, чуть не в глаз!

Я там тону ещё, в весенней полынье,
По льду не перейдя, по тропочке, у моста…
Толян Белых протягивает, осторожно, клюшку мне…
Поверьте мне, что это - было так, ему, не просто…

А курковые поджиги?! Да, это – эпопея!
Бутылки, банки, вёдра, спичек коробки –
Всё цель… Но иногда, подзаведясь, и от стрельбы балдея,
Пыжами  в друга целились  дружки…

Да что там пыж, когда  свинцовой пулей
В живот мне саданул, мой друг, Король!
Мы тогда, втроём, стреляли по  сосулям -
Витёк промазал, я заржал, а он: «Позволь!» -

И выхватил, у Мишки Склянина, из рук, его же поджиг…
Совсем не целясь, (ну ещё б, всего-то метров с двух)
Вдруг, по-ковбойски, словно совершая подвиг,
Пригнулся в сторону и выстрелил, в меня, придурок, БУ-У-Х !!

У Мишки, аж глаза повылезли на лоб, от страха:
- Ты, недоумок, там же пуля!…
                Я  лежу…
Встаю… Пальто пробито, и ковбойка и рубаха…
У кожи, пулю эту (пальто спасибо), вместе с ватой нахожу…

На животе пятно кровавое, с копейку,
Но ощущение полнейшее, что в нём дыра
И из неё, вот-вот кишки по вылезут, поверьте.
Я глянул: Короля  убить, уже давно, пора!

Жаль, перед этим, я свой выстрел по истратил -
Кто знает, был бы жив потом, дружок-Король?
А так… по всем известным «адресам» его отправил
И тут же мы, с ним вместе, двинулись скорей домой.

Мы шли, а Витька, извиняясь, по дороге говорил:
- Я пошутить хотел! Ведь Мишку я заранее предупредил,
Чтоб поджиг он – одним пыжом лишь зарядил!
Наверно, он меня не понял… Поэтому и пулю зарядил…

Шутник неугомонный… После этого, ещё два раза
Пытался над другими, с той стрельбою, пошутить…
Стрелял одним  пыжом уже, но простреливал, зараза,
Фуфайку и рубаху… напротив сердца! Мог ведь и убить…

Там за кислицей лезу, с пацанами вместе, в сад
(Что был на Лядова, сараев и помойки общей позади…)
Мы молодняк зелёный рвём, а ветки-то - трещат…
И вдруг: «Атас, хозяин! Разбегайся, уходи!»

Берегись, забор и жопа! Ноги в руки и лети!
Забор качается, доска трещит под молодой рукой!
Хозяин, с матом и с хорошим дрыном, позади!
Прыжок... «Добыча» не рассыпалась, со мной?

А после, на скамейке, ржач! Одежду проверяем
И, от волнения, всё яблочки зелёные жуём.
Кто как  дрожал от страха  вспоминаем,
А сами рады, что невредимыми пока живём!

Ах, детство-детство… Детство золотое…
Я – скромный мальчик? Таким себя я называл?
Застенчивость и скромность, что это такое,
Я - только в глубине души своей осознавал…

Вот, перед выпуском из школы, вышла пакость:
В футбол играем, тут подножка и в коленке писк.
Не разогнуть и не согнуть мне ногу, вот те накось!
В больнице мне сказали: «Повреждён мениск…»

Как Паниковский, с палочкой, по школе я ходил.
Сидел на первой парте и торчала, из-под парты той, нога.
- Чего ты ногу выставил? – учитель у меня спросил,
А я на Вальку, на Красавцева, смотрел, как на врага!

Ведь это он, в игре, мне ту подножку-то подставил!
Конечно не нарочно, получилось так, но всё ж.
Хромать на выпускном балу меня заставил.
Да и вообще, на поле было больно, невтерпёж…

После девятого мы, с ним же, вдруг бурильщиками стали.
Кто на Мичурина живёт, ох, не видать бы вам сейчас домов своих,
Когда б мы, с Валькой вместе, пробы грунта брать не помогали,
Как раз на тех местах, где по настроили, потом, всех их.

Бурильщики! Ах, как же мы обрадовались было сразу!
Не где-нибудь работать будем, не хухры-мухры – на буровой!
Начальник, направляя нас, ни словом не обмолвился, зараза,
Что штанги с «ложкой буровой» увидим, вместо вышки той…


Не объяснили нам, пугать нас не желая, что будем мы вертеться,
Словно два осла, завинчивая «буровую ложку» эту - в землю, вниз…
Когда же поняли мы всё, куда нам, с тем Валяхой, было деться –
Отказ работать, посчитали бы за юношеский наш  каприз…


Пришли знакомиться: стоит геодезист, а рядом – лошадь и телега…
- Грузите, - говорит нам, - на телегу этот неказистый инструмент.
И пошевеливайтесь шибче, чтобы мы успели до обеда
На место первого бурения приехать! – вот попался «кент».

Его спросили мы в ответ: «Чего?! Вот эта куча - буровая?!» -
С тоской, в глазах, взглянув на груду длинных железяк.
А он, гад, скалится: «Так точно, угадали вы! Она, родная!
Да я смотрю, вы не обрадовались ей, никак?!

Ничё, ничё! Покрутитесь  чуток, для пользы дела!
Поди-ка, возле дома-то, штаны  уже устали протирать?!
Научитесь бурить! Все в жизни  что-то начинают неумело…
Глядишь, через недельку, мы по 20 метров будем за день прогонять!»

- Чего?! По сколько?! - мы с Валяхой дружно обалдели!
(Земля не сахар и не сыр, чтоб дырки в ней легко было сверлить!)
Ещё тоскливее на кучу ржавого того железа посмотрели –
Ох, угораздило пойти подзаработать… Нам теперь - не жить…

Приехали на место. Осмотрелись. Разгрузились.
Жара стоит... Свинтили штангу с «ложкой буровой»,
Воткнули в землю, на трубки поперечные руками навалились
И поплелись… Вот вам и буровая, чтобы знали! Боже ж мой!

А  через метр бурения, вытаскивали всё обратно!
Геодезист, из «ложки» той, в мешочек, землю отбирал.
Записку вкладывал в него, всё чинно, важно, аккуратно…
Он целый месяц, чемоданчик свой, мешочками такими наполнял!

Забуриваться - полбеды: давя на бур, по кругу просто мы тащились.
А вот вытаскивать железо это, метров десять вглубь земли уже пройдя!
Послушали б родители тогда, с какой душой, как мы умело матерились,
Пупочки надрывая (выдёргивая эти штанги, чёртовы,) слегка ещё пердя…

Смешно?! Чтоб денег заработать, чем только не займёшься!
Всех нас тогда учили: свои деньги нужно честно добывать!
Да и сейчас ещё, чтобы копейку заработать – надорвёшься!
Легко, видать, лишь миллионы, в государстве нашем, воровать…

По восемьдесят рубчиков, за месяц, нам с Валяхой, заплатили.
Гордились мы: то, как у взрослых мужиков, считай, была зарплата.
Мы, пацаны ещё, те деньги получив, весьма собой довольны были,
Хотя в душе считали, что для бурильщиков такая сумма маловата…

Не помню я, как Валька деньги тратил, я себе – костюм на них пошил:
Двубортный и два разреза сзади, брючата, по заказу, лёгкий клёш…
Эх, будет в чём на выпускной теперь пойти! Решил:
Сам заработал на обнову, рублём потраченным - не упрекнёшь…
 
А как мы пили спирт - с Валяхой и ещё с Сурою?!
В час ночи начали, втроём, в сарайке у него…
Бутылку спирта, полную, не разводя водою:
Ай, что мы - слабаки какие, вот ещё чего!

Спирт – дармовой: соседка снизу, Валя, проиграла.
Проспорила, так будет всё-таки, пожалуй, по точней.
Играть и песни петь весь вечер, под гитару, заказала:
 - Сумеешь – расплачусь! (А спиртик был - при ней…)

До ночи пел, играл – руке моей было привычно:
Я, без награды, каждый вечер на скамейке так бренчал.
Ночами спирт хлебать, вот это было - очень необычно!
И спирт, до этого, я тоже никогда ещё, ни с кем, не выпивал!

Огурчики грунтовые, лучок зелёный, хлеб да соль - вот вся закуска…
Но приоделись, как на танцы – план, видишь ли, созрел у нас такой:
(Забыл… там к закуси, ещё вода была, конечно, всё равно негусто…)
Хотели в Горький съездить, после! Вот спросите – пьяными, на кой?!

А нам  втемяшилось! На улице Заслонова… Заломова – забыли(!),
Две наши одноклассницы, готовясь к поступленью в институт,
Так удивятся, думали (они же там не в курсе обе были),
Когда к ним в гости - одноклассники незваными придут!

А  чтоб заранее одеться по приличней - врал родителям безбожно!
Что, дескать, завтра будет встреча, в Горьком, участников «Зарницы»…
Что шалопаем выглядеть на ней - мне просто невозможно!
(Смотрел в глаза родителям, как смотрят на икону у божницы…)

Поверили – наивные! Но, денег – рупь лишь, на дорогу, дали.
Допытывались долго: «А в ночь переодеться тебе нужно - почему?!
Поди-ка вас покормят там, на встрече-то?!» – сказали…
Как выкрутиться удалось – до сей поры, никак  я не пойму…

Бутылка спирта – к половине, а Сура - уже домой свалил.
Остались два бойца в сарае… В костюмах, при параде!
Валяха спирт оставшийся уже водой, в бутылке, разводил
(Чтоб не упали мы, когда начнётся представление к награде.

К какой, за что – неважно… В пять утра – мы выползли на свет…
Мы - и корова рядом, из соседнего, Шишкановых, сарая…
Нас развезло уже - в дугу! Но не пошли домой мы, что вы – нет!
Попёрлись на вокзал! Зачем туда нам надо, вспоминая?

Мы с Валькой по дороге: «Шире грязь – навоз ползёт!» -
Идём  шатаясь, чуть не падая, друг друга обнимая…
Народ навстречу попадается – с ночной домой идёт -
На нас двоих любуется… Прости ты меня, мама, дорогая…

Припёрлись на вокзал. На рубль – билеты на двоих купили.
Нам добираться в электричке предстояло целый час.
Валяха прихлебнул ещё из горлышка (остатки прихватили)
Я отказался – кто-то «трезвым» должен быть из нас?!

В вагоне электрички, на сиденье, мы немного подремали.
Порядком протрезветь , естественно, у нас не получилось…
Но нужный адрес мы удачно, как-то, всё же разыскали
И пара одноклассниц, дверь открыв нам, оч-чень удивилась:

- Откуда вы свалились?! Как квартиру съёмную нашли?!
А мы в дверях стояли и так глупо, пьяно улыбались…
- Вот черти пьяные! Ложитесь спать – мы на занятия пошли.
Вот там и протрезвели мы, покудова девчонок дожидались…

Что дальше? В кинотеатр сходили, на «Анжелика и король».
С горы на Волгу вечером смотрели – усё було прелестно.
У нас, гостей незваных, пьяных, денег было – ровно… ноль…
Спасибо, Ирке с Олькой, что день тот был закончен так чудесно.

Не зря молва гласит, что дуракам и пьяницам – всегда везёт!
Нас, на вокзале ночью, чуть дотошный мент не повязал -
В дежурке допросил: что, как, нас ошмонал. А после: «Вот,
Как же без билета, вы до дома добираться будете?» - сказал.

- Мы, «зайцами»! – признались. – Как  нам, по-другому, быть?
Не ходят ревизоры по ночам, лишь только, Вы, нас отпустите!
Н-да… Ночь в сарае, с пьянкой… Глупую поездку – не забыть!
А вы, девчонки милые, нас дураков, пожалуйста, простите…

А вот палатка. На берегу ручья (не помню я названья.)
Рыбачить мы приехали. Нас пятеро, зато бутылок – шесть.
С ночёвкой мы, но напиваться не было тогда желанья!
А лишнюю бутылку, так, случайно, втихаря, нам удалось унесть…

Её Король, в «Зелёном» магазине, чуть небрежно, прихватил,
Чтоб продавщица на работе больше, в жизни, не зевала.
- Не смог оставить сироту я на прилавке! – Витька объяснил! -
Нельзя, чтобы сиротка та, без ласки, без вниманья пропадала!

Выпиваем, а оно не лезет, мы ж не алкаши.
«Плодово-ягодное»… Кольку Коробова, тут же, рвёт.
Но мы упорные и были к ночи, помню, хороши!
Один Король, над нами всеми, выпивая, только ржёт!

Всем хорошо известно, что смеётся лишь последний!
Мы-то блевали - все, а Витька - «принял» всё.
А мошкары - июньской ночкой летней!
Нам не спастись всем было от неё!

Почти не спали. Забрезжило – ушли ловить.
Один Король в палатке – кормит комаров…
Не стали мы его, ещё пьянущего, будить –
Лицо прикрыл рубахою, храпит… И будь здоров!

Вот мы с Пилюхой (Саня, я по-детски называю, извини)
У «Военхоза», в перелеске, берёзоньки с изгибом, для клюшек, выбираем:
Из них мы сделаем всю клюшку разом - лишь выстругивай её, пили,
Зажав в тиски на верстаке, который был над погребом в сарае.

А вот идём с ним… крадучись, вдоль огородного забора -
В нём, среди реек разных, попадались из берёзы черенки.
Мы аккуратно отдираем их, по-тихому, как воры.
И снова нам – строгай, пили, долби…

Эх, клюшки-клюшки, что ж так быстро вы ломались?!
По два-то тридцать, их родителям на нас не напастись!
А играть хотелось ежедневно - вот мы и старались,
Пусть и заборы разбирая – нас, господи, прости…

Я помню, как зерно с баржи мы разгружали -
Сенчук, Шувалов, Красавцев Валька, ну и я…
На элеваторе рабочих не хватало – нас позвали.
И посулили каждому, за смену, по четыре аж рубля!

Без смеха, те посулы показались - очень хороши!
Ведь денег нам, естественно, всё время не хватало.
Да и работа плёвая: трубу в зерно засунул и «пляши»…
Но вот еды с собой, тогда, мы взяли слишком мало!

Сказали нам, что поработаем лишь с двух до десяти -
Мы, без опаски, в перерыве, малость ту перекусили.
Подходит десять вечера и нам домой пора идти,
А нас ещё на смену задержаться попросили!

Всё было бы  ништяк, но вышла незадача:
Работа усложнилась, да посчитай – в разы!
Трюма уже не полные – не та пошла  раздача,
А дальше хуже - показались у трюмов низы…

Трубу - таскай, зерно к ней - подгребай…
И голод, жуткий просто, как ни странно, подкатил…
Кричим, уставшие, друг другу: «Эй, там - не засыпай!»
Нам показалось в это время - нет работать сил…

Зерно не ели никогда? Такое, чтоб сырьём?!
Везунчики, однако, ни дня, видать, не голодали!
А мы его - в ладонь по наберём, обдуем, после оботрём…
Засыплем в рот… и, как бычки голодные, жевали!

Средь ночи, я про рыбу вспомнил: густеру с ладошку…
Винтом моторки шаркнуло её, она всплыла, а я – поймал.
То было вечером ещё – прибрал её, подумав, что для кошки.
Ага, сейчас, я - сам, как кот голодный, злющий ночью стал…

В своём рассказе, голод описал Джон Колдуэлл:
Шторм пережив, голодным плыл он в океане
И сырую рыбу, не очищенную, не прожёвывая ел!
О безопасности, брезгливости не думал он в дурмане…

Подумалось и мне тогда – он ел… а чем трусливей – я?
Пошёл, рыбёшку ободрал, очистив от кишок, промыл…
- С кем поделиться? - громко я спросил, – друзья?!
Но широту души моей – никто  из них не оценил…

Сырую рыбу жрать без соли – это… слишком круто!
И не в противности тут вовсе дело…да, пожалуй, нет.
Им показаться дикарями было стыдно, почему-то?!
Досталось больше мне - рыбёшку съел и всем – привет!

Страданья наши оценив – работница одна нас пожалела:
Достала пару яблочек и хлебушка, порядочный такой кусок…
Всё поделили поровну и тут же принялись за дело -
Жаль, что не видели друзья набитых наших щёк!

Ах, как же быстро мы то яство уплетали!
Вкусней ещё не кушали, казалось нам, еды!
А вот зерно сырое – дрянь такая, чтоб вы знали!
(Не кони, не бычки же, в самом деле, были мы…)

Зато уж дома - отоспавшись да отъевшись!
Да получив, затем, по восемь заработанных рублей!
Позвали мы друзей, от неожиданной халявы обалдевших,
На пикничок, но был он через несколько лишь дней…

Сначала бреднем рыбы в речке наловили.
Прикинули, а хватит ли нам водки - четыре пузыря?
Возле реки - в уютном месте – ведро ухи сварили!
И уж потом наелись, напились (не сильно), песенки галдя…

Ну, как такое детство с юностью забыть?!
А у меня таких картинок – не пересчитать!
Шутя, скажу: да вы свои глаза сломали бы,
Когда бы удалось мне обо всём по написать…

Рыбалка на Оке, на Сейме, на Затоне, на Старице…
А «дикая прогулка» до Дзержинска на велосипедах…
А игры ежегодные в чудесную игру «Зарница» -
Так радовался наш отряд, когда одерживал победы…

Да много, очень много было интересного и озорного!
Не зря картинки «лабиринта» несут душе моей отраду!
Второй раз жизнь прожить – не надо детства мне другого!
Пусть повторится! В нём абсолютно ничего менять – не надо!
                03.07. – 18.11.2013.
Горька и тяжела, невыносимо, жизни чаша -
Недавно умерла и Богучарская Любаша...
Давно нет Кольки Коробова и Шувалова Серёги…
Подгорнова, Красавцева – лишь образ их со мной…
Шаталиной и Каревой – так коротки у всех дороги…
И Никонов, И Вася Рыбин… Господь, их души упокой…
Толян Белых, Рожков Серёга, Сашка Самкин, Толя Цветов…
Ефремова Наташа – многих, очень многих нет…
Едва дожив до сорока (иль не дожив) при этом…
Кто в этом виноват, с кого спросить ответ?...
28.03.14.