Типичный буржуй

-Мама Лена, расскажи мне…
-Что?

Женщина с чуть усталыми серо-зелеными глазами садится на кровать к мальчику. Ему лет тринадцать. Невысокий, светлая кожа, такие же глаза, как у нее, и – рыжие волосы. Она касается его головы и пальцы чуть дрожат. То ли от того, что день был долгим и утомительным, то ли – еще по какой-то причине. Но мальчишке, чье лицо сейчас чуть белеет в темноте комнаты, не обязательно знать все причины, по которым могут дрожать пальцы у его приемной матери.

-Что тебе рассказать, Санька?
-Ты мне рассказывала, как жила в Ленинграде. До Революции, и после. А про Краснодар ты мне никогда не говоришь.
-Опять Авдотьи Яковлевны влияние?
-Ага. А еще она говорит, что ты специально выбирала себе сына, чтобы рыжий был и звали, как меня. Потому что эти… ассоциации!
-Ох, Санька-Санька…

Она качает головой, а перед глазами, помимо воли, вновь разворачиваются картинки прошлого. Того прошлого, которого ей вовек не забыть. Елена встает, подходит к комоду и достает какие-то старые фотографии. Потом зажигает лампу у кровати сына и снова садится на край постели. Протягивает сыну снимок. На нем…

-Кто это?
-Его звали Александр Николаевич Хованский.

Санька всматривается в лицо тезки. Умное, спокойное. Человек на нем смотрит в объектив почти без улыбки. Длинные волосы спадают на плечи, костюм, рука – на спинке какого-то кресла.

-Типичный буржуй. – делает вывод мальчик. И не понимает, почему мама Лена улыбается, а глаза почему-то начинают подозрительно блестеть. – Ну правда. Кто это? Твой муж? А где он сейчас?

-Это… - И Леночка начинает с трудом, через комок в горле подбирать слова – человек, с которым связана вся моя жизнь в Краснодаре. Я приехала туда в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, вместе с одним…мммм… знакомым по имени Иосиф Ибрагимович. В городе у нас были некоторые дела, по результатам которых мы планировали уехать в Америку.

-В Америку… - завистливым эхом откликается Санька.

-Да, в Америку. А конкретнее - в Рио-де-Жанейро. Но для этого нам нужны были деньги. Денег не было и мы решили…хмммм… одолжить их у врача. Про врача мы знали, что ему нужна ассистентка, и что средства у него есть.

[…-Ленка, ну ты ж понимаешь, тебе только надо выяснить, где у него на хате лавэ лежат, и все будет шоколадно! Ты ж у меня умница, Киса, ну ты понимаешь, да?
-Замётано, Ося…]

-Однако, с выяснением, где у доктора лежат средства, как-то активно не ладилось. Честно говоря, в Краснодаре у нас вообще все пошло наперекосяк. Откуда-то прибился и проявил странный интерес местный беспризорник, Гришка. А доктор… Знаешь, сначала я его вообще не воспринимала, как человека. Просто – средство добыть деньги и уехать из страны, где все не слава Богу. А потом… Потом был разговор.

[Из-за того, что лет прошло немало, ей смутно помнится, что конкретно было в том разговоре, который они вели у доктора в кабинете – он, она и тот самый беспризорный Гришка. Суть беседы заключалась в необходимости операции, потому что в голове у Гришки имелась зловредная опухоль. Мальчик упрямился и, как нормальный беспризорник (кому и знать, как не Ленке – сама была такой же!) выражал подозрение, что его с операционного стола понесут ногами вперед. Однако, сам Александр Николаевич тоже был далеко не лыком шит.]

-В ходе беседы я прониклась. Хотя изначально мне было глубоко все равно. Понимаешь, Санька, после этого к человеку стало невозможно относиться безразлично. Когда я услышала, как он разговаривает с нами обоими. Как душой болеет за этого Гришку. Как искренне хочет помочь – не для того, чтобы что-то получить с этого, а просто потому, что сердце такое. Живое сердце, Санька. Только такие и должны быть – да мало таких… Знаешь, потом я многое слышала. И про Гришку тоже. Хотели из него воспитать достойного участника пионерского движения. Мол, «мы наш, мы новый мир построим». И только Александр Николаевич хотел просто сохранить жизнь ребенку. Это уже потом мы узнали, что на самом-то деле Гришка ему родным сыном был. Да поздно. Не сберегли мы мальчика…

Лена надолго задумывается. В ее глазах – уже даже не слезы, а глухая, безвыходная тоска. Санька осторожно дергает маму за рукав платья.

-А дальше?
-Дальше… Дальше я решила во всем признаться. С самого начала рассказала доктору про свою жизнь, про своих тогдашних знакомых. И посоветовал мне Александр Николаевич сдаться, не много ни мало, в милицию. Как сейчас помню, посоветовал, пообедали мы, сижу на кухне у Авдотьи – и реву. Не хочется в тюрьму.
-А было, за что?
-Было…

[Много чего было. Аферы, кражи, подделки ценных бумаг и просто подписей… Да и знакомые не вызывали доверия, один Барин чего стоил, с которым Киса и прочая разношерстная компания веселилась в кабаре. Много чего было. И – все перечеркнуло одна сцена. Хованский собирался в Одессу – а Елена собирала по стенкам души остатки смелости.

-Александр Николаевич, можно Вас попросить?... Дайте руку.

Доктор опускается перед изумленной Еленой на колено. И чуть сжимает в руке ледяные ее пальцы.

-Так – не страшно… - чуть слышно шепчет Ленка, и понимает, что всё. Теперь – точно всё, пропала, хоть кто он, хоть буржуй, хоть князь, хоть пусть тысячу раз ей скажут, что он во всех грехах виновен – она не поверит. Потому что теплом он не руки ее греет сейчас – а сердце отогревает. Только… не пара она ему. Он – князь, он – высокородный, а она… Так, приблуда с улицы.]

-Мам, ну расскажи, что там дальше было?
-Дальше Хованский меня в отделение провожал. И весь Краснодар на это дружно умилялся. А потом, когда я в милиции каялась, он на улице стоял. И там была перестрелка. И в него попали.

[Память вновь услужливо подкидывает картинки: Ленка выбегает на улицу, видит князя, оседающего на тротуар… следующая картинка – больница, она и Гришка сидят в приемной и ждут результата операции. Ленка до боли впивается ногтями в собственную ладонь – и впервые за много лет вспоминает молитвы. «Господи, пожалуйста, Отче наш… пусть он выживет, пожалуйста…».]

-Выжил?
-Да. А пока выздоравливал, иногда брал гитару и я ему стихи читала. Под музыку. Очень гармонично звучало - ну или мне так казалось тогда. Потом он уехал в Анапу… а потом, ночью, взорвали ОГПУ. Когда доктор уже был в городе. И, в общем, закрутилось…

[Ночь. Больница. Бледные лица тех, кто был в здании, когда произошел взрыв. Страх. Паника. «Боевое крещение», когда невозможно сказать, что в последний раз иглу ты видела в далеком детстве и шить не умеешь. Матросы… И – Нина Шарапова. Следователь. Перевязки. Операции. И- как она смотрит на доктора! Молчи, Ленка, молчи, не смей ничего показать – ни словом, ни взглядом! Молчи, Ленка. Это не твое дело. Только… почему же так разрывается сердце?]

-В общем, спустя какое-то время стала Нина Шарапова супругой Александра Николаевича. Только особенного счастья это никому не принесло. Были опять какие-то допросы… расспросы… Понимаешь, Сань, когда один человек пытается другого целиком перековать под свои идеалы, это просто так не проходит. Так что доктора мы потеряли.

[...Леночка возвращалась "домой" (как странно, как быстро дом Хованского стал ей родным!) из ОГПУ. Возвращалась, с одной стороны, с чувством правильности совершенного поступка, а вот с другой... Ее грызла и грызла непонятная тревога. Хотелось бежать, опередить что-то надвигающееся, неумолимое. Нервы, наверное. Последние несколько месяцев были похожи на какой-то безумный карнавал, куда там Буэнос-Айрес! Пир во время чумы, да и только. Ося, Хованский, Гришка, Нина - эти имена рисовали странный, прихотливый узор в ее сердце. Отдавались болью. Мешали спать. Ночами Леночка часто лежала без сна, пытаясь ответить самой себе на вечный вопрос: "А если бы?...". Впрочем, какое уж тут "если". Даст Бог (девушка вздрогнула - до сих пор многое, забытое в детстве, казалось ей странным), будут все-таки счастливы Нина и Александр Николаич. Может, и вспомнят когда-нибудь смешную девочку, которая все-таки пошла в милицию "сдаваться". Вот только нужно, чтобы ее самой рядом уже не было. В Москву, что ли, поехать учиться?
За этими мыслями Лена не заметила, что уже дошла до калитки. Она повернула ручку... И в ту же минуту из сада донесся слегка приглушенный, но явственно различимый выстрел. Следующая картинка в сознании - уже о том, как она стоит на коленях возле Александра Николаича и - молитвой, заговором, еще чем-то - шепчет одну нескончаемую фразу "Только не умирай, только не умирай, только не умирай, пожалуйста, только...". По щекам бегут горячие соленые слезы. В горле - комок, и уже ничто и никто не имеет значения, и уже нет разницы, с кем он там будет, и будет ли счастлив даже, главное - чтобы просто был! Ведь уже выдирался один раз из когтистых лап смерти, ведь уже было такое - выстрел, и это мертвенно-бледное лицо - было! И точно так же она сидела, правда, не рядом, а в приемной городской больницы, впившись ногтями в ладони. Только рядом тогда был Гришка, и он говорил какую-то утешительную чушь, и было чуть-чуть менее страшно. А сейчас его рядом нет. Вроде бы кто-то говорит голосом Авдотьи Яковлевны, что надо отойти, отправить доктора в больницу (снова!), что, может, еще не все потеряно. А Лена все говорит, говорит, говорит... И уже все равно, какие будут слова, и уже никто не услышит, потому что некому слышать, как в первый раз слетает с губ несказанное раньше: "Сашенька, я люблю тебя, слышишь, только не умирай...". Как невозможно-страшно было произнести это раньше, как легко произносится - сейчас, и как не нужно это - сейчас, потому что ведь не услышит.
Александр будет в сознании, только не реагирует ни на что.
На словах Леночки его взгляд прояснится. Он посмотрит на неё и произнесёт: "Как жаль..." - и умолкнет.
А над головой - яркий, яркий закат, и воздух все так же пахнет свежими пирогами - Авдотья Яковлевна, наверное, постаралась, и все настолько спокойно в этом мире. И теплая земля, и цветут в саду доктора цветы, и все так же, как было вчера, и если бы вернуть это самое "вчера"!
Только не умирай, слышишь, слышишь, только не умирай, все будет хорошо, неужели мало смерти твоего Гришки, неужели мало всех тех смертей, что были за эти месяцы!

...Доктора все-таки отвезут в больницу. А Ленка... Да что Ленка, Ленка не отойдет от него - до последней секунды, потому что так бы хотел Гришка, потому что бросить его сейчас она просто не может, потому что хочется запомнить его - всего, до конца. Она будет сидеть - рядом, ломким голосом объяснив врачу, что она тоже медсестра, что ей обязательно нужно. Сидеть. Читать - шепотом - стихи. Вспоминать каждую секунду, каждую улыбку. И - она так и не сможет попрощаться.

Он будет смотреть на неё до конца, пока ему не дадут хлороформ, под которым он умрёт, и до последней секунды будет одними губами повторять стихи, что читала Леночка.]

-Это к нему на могилу ты в Краснодаре ходишь?
-Да. Тебе спать пора, сын.
-Мам… ты его любила?

Елена улыбается.

-Любовь не умирает, ребенок. Даже если люди смертны.

Она гасит свет.

-Спокойной ночи, Санька. Пусть тебе снятся самые светлые сны.