Бела над синевой античная тропа...

* * *



А помнишь – в первый раз мы были в Херсонесе?
Не так уж и давно…
Всего-то тридцать лет
скользнули в небеса, сквознули в редколесье,
по зимним желобам скрипя, сошли на нет.

Недавно и давно… Ещё все живы были –
твои отец и мать. Мои.
И все тогда
друг друга, как могли – без пафоса – любили.
И каждый нёс свой фунт подспудного стыда.

Артель "Напрасный труд" благоухала резко
одеколоном "Шипр", копеечной едой.
И длинной речь была про куцые обрезки
под ряженной в кумач прожорливой звездой…

Но помнишь, как тогда над почвой-пеплом мыса
пружинила твоя июльская стопа?
Треть века унеслось, но цвет не изменился –
бела над синевой античная тропа.

Треть века истекло, но звук остался прежним.
Средь греческих руин алеет алыча.
Остался тем же зов – невыдуманно-нежным,
легчайшим, как загар любимого плеча…





* * *


Дня не пройдёт, чтобы в теннис полдня не стучали,
скачет вдоль моря лимонный стремительный мяч.
Солоно плечи темнеют, бледнеют печали.
Брызги понтийские, шарики золота вскачь!

Смуглые руки со струнной ракеткою ловки.
Сосны на склонах сочатся настоем хмельным.
Римская жмётся волчица ко стенам столовки
с жалкой улыбкою, с выменем тяжко-щенным.

Грязно-кофейного колера кроткую суку
капитолийской признали бы Ромул и Рем.
Примет кусок, поцелует кормящую руку:
щедрость Тавриды – живейшая из теорем.

Мышцы пружинят в азарте по жаркому корту.
Дня не пройдёт, чтобы кто-то не выиграл сет.
ЗА море глянешь, на магометанскую Порту –
кофий дымится, а влаги массандровской нет.

Здесь же ни дня не дышу я без зелий Массандры.
Аве, Гурзуф мой! Салям, кипарис-минарет!
Здешним оливам певучая тень Александра
ямбы дарует две сотни, без малого, лет.

Розовый купол, закатную плоть Аю-дага
вновь обогну - и заветною нотой манит
песня другая, античного рокота сага,
греческий полис, языческий порт Партенит…

Снова проснусь я, как будто проросшее семя.
Воздух огромен. От сини до сини светло.
Странно устроено живородящее время –
дня не пройдёт, чтобы тысячи лет не прошло…