кое-что о нострадамусах, как подклассе стяжателей

Мишель по обыкновению изъяснялся и писал на древнефранцузском языке. Для современных французов это весьма невнятная речь, как для нас древнеславянский, только в разы невнятней. (Ну вы понимаете, все эти нагромождения "лишних" букв, которые читаются, как одна совершенно другая буква, либо не читаются вовсе. Калиграфам в те годы платили побуквенно, вот они и извращались, чтобы снять с текста по максимуму тугриков и луидоров.) Поэтому так разнятся варианты переводов его катренов на французский и, соответственно, на руский. Так, в одном случае фраза "острая сельдь под маринадом" трактуется другим переводчиком, ка "огненная рыба с мечом". Вот и понимай, был ли это сборник древних кулинарных рецептов, или сказки для детишек, не желающих засыпать в положеное время.
К слову, в бытность Мишеля относительно просвещённым индивидом, народные биомассы отличались чуть менее, чем полной безграмотностью. И некий самоназванный чернокнижник, знающий по роду увлечения на двести слов больше, чем общеупотребимые триста для среднего француза, был способен вызвать у окружающих мистический трепет и преклонение. Это в лучшем случае. В худшем его ждал костёр.
Шустрый Мишель рано сообразил, как извлекать мелкую выгоду из этого обстоятельства, и активно пользовался гипнотическим влиянием непонятных слов на мужичьё.
Например, заходит он в кабак с надменным и слегка взлохмаченым видом, весь в голубых подвязках под плащом и позолоченых пуговицах поверх него. Поднимает вверх указующий перст и грозно молвит инфернальным баском: "Обширная паразитарная инвазия и гнойничковый цистит!" Тут же ему подают бесплатно пинту эля пенного и копчёную баранью ногу. Ато, мало ли что, - колдун пришёл!
После этого умник заметно смягчался лицом, отпивал эля, и уже полудружественным доверительным тоном сообщал что-либо нежное и располагающее. К примеру, "гламурная графиня с шестым в канотье предлагает чейнж одного папье-маше на четыре монпансье, из млс не обращаться".
Напряжение в таверне моментально спадает, подпитые мужики впадают в мечтательную эйфорию по поводу графини с шестым, а наш Мишя, спрятав баранью ногу под полу своего бордового капуцина, одним глотком допивает эль пенный и незаметно ретируется в ночь.
Фокус состоял единственно в непоявлении чаще раза в квартал в одном и том же кабаке, дабы утечка бараньих ног не была экономически обременительной для учредителя заведения и, по-возможности, носила плановый, прогнозируемый характер. Ибо, когда в обывателе борются жадность и трусость, жадность таки побеждает. И тогда - костёр зарвавшемуся "колдуну".