На распутье -1

Предисловие

Упаси вас Бог жить в эпоху перемен
На рубеже 20-го и 21-го веков Российская Империя, собираемая русскими князьями под один флаг на протяжении не одного тысячелетия, начала разваливаться и разбегаться по «национальным квартирам». Последнее, что пришлось пережить русскому народу в общей «коммуналке» с названием Союз Советских Социалистических Республик – период так называемой перестройки, во время  которого последний генсек компартии назвал себя модным словом – «президент», хотя многие уже понимали, что это резидент продавший родину заклятым врагам. Широким жестом  (видимо, от безысходности) резидент уничтожил свой партбилет и заявил: «Можете делать все, что не запрещено Законом». Хотя Законы для нового государства еще не были писаны.
Пришло время ваучеризации, ОПГ (организованных преступных группировок)  и огромного “духовного” подъема. На государственный уровень и политический Олимп взошли ученые и мыслители, относящие себя к плеяде реформаторов, которые со всех трибун кричали Америка наш лучший друг, она нас спасёт, она знает, как нам жить. До конца не осознав, к чему может привести гласность, а точнее сказать – вседозволенность, в люмпенизированном обществе, они-то и всколыхнули застойную страну, обострив социальные, политические и идеологические проблемы. К тому же у каждой категории народонаселения СССР были  свои правила для проживания. Была «каста неприкасаемых», стоящих над законом. Также было известно, что «дуракам закон не писан» (а ведь в России, как известно, всегда преобладали две беды: «дураки и дороги»). Кроме того, «по понятиям», т.е. по неписаным воровским законам, проживала огромная часть граждан, которые также увидели в данном периоде свой «звездный час» и приняли активное участие в переустройстве «Родины на свой лад».
Что представлял собой СССР накануне перестройки с точки зрения русского обывателя? Союзные республики и каждая национальность имели свои столицы. Все, кроме русских (Москва была столицей всех республик, но не Святой Руси). Вначале русский народ «разбодяжили», расселив по всем республикам. А там, сделав русских изгоями, объявили национальными меньшинствами. В Прибалтике, в Средней Азии, на Кавказе исподволь с сарказмом называли русских старшими братьями, связывающими все малые народы по рукам и ногам, клеймили всех пьяницами, не знающими родства, несущими только негативное. Любое напоминание о русских корнях воспринималось как проявление шовинизма. В то же самое время при поступлении в ВУЗ предпочтение отдавали абитуриентам малых коренных народов, а в республиканских университетах лекции читались на языках аборигенов, которые открыто заявляли: «Мы получим высшее образование и выгоним из своей республики русских колонизаторов». При этом власть делала хорошую мину и лицемерно заявляла: « У нас нет межнациональных вопросов, а тем более межэтнических проблем. Так же, как нет секса…».
Плановое хозяйство огромной страны было практически не контролируемым центральными союзными властями. Верховный Совет состоял из представителей всех регионов, которых интересовал только свой край («Своя рубашка ближе к телу»), министерства не успевали подшивать отчеты о перевыполненных во всех отраслях народного хозяйства планах. Москве было невдомек, как можно из года в год повышать надои молока или, к примеру, увеличивать центнеры зерновых с гектара. Зато на местах каждый ребенок знал о резервных стадах скота, неучтенных фермах и посевных полях, о так называемых райкомовских и председательских фондах, – урожае, который запахивали в землю, пускали под снег, если выпадал урожайный год. Либо добавляли в закрома Родины, если год был не урожайный и до плана основные поля не дотягивали.  Чем больше лгали кремлёвской  центральной власти, которую все за глаза называли «домом пенсионеров», тем слабее она становилась и тем наглее вели себя партийные функционеры союзных республик. В то время, когда прилавки магазинов были пусты, а  товары первой необходимости можно было достать только по блату, вся партийная элита в регионах снабжалась через сеть так называемых «заказных» магазинов, в которых было всё и о которых простой народ даже не догадывался. СССР стоял на пороге своего краха.
«Пока общество живо, оно все время перестраивается, ибо все время реализуются живые человеческие интересы и цели. И наша цель – построить именно такое общество, которое находится в перманентном состоянии перестройки. Это как живой организм: пока живет, он перестраивается».
«На нас всегда сыпались всякие бедствия, которые мы старательно увеличивали во стократ своей полной пассивностью. Мы единственный в мире народ, который лучших своих людей, таких, например, как Герцен, причисляет к разряду «лишних»… Мы каждое десятилетие проклинаем предыдущее или с особенной любовью и вниманием доказываем, какие же это были дураки…» – написал в 1905 г. русский критик Е. А. Соловьев в книге «Опыт философии русской литературы». Не правда ли, актуально и сегодня?
Несмотря ни на что, русский народ продолжает жить своим укладом. Сочиняет стихи и сказки, вспоминает былины.



На распутье в диком древнем поле
Черный ворон на кресте сидит.
Заросла бурьяном степь на воле,
И в траве заржавел старый щит.
На распутье люди начертали
Роковую надпись: «Путь прямой
Много бед готовит, и едва ли
Ты по нем воротишься домой.
Путь направо без коня оставит –
Побредешь один и сир и наг, –
А того, кто влево путь направит,
Встретит смерть в незнаемых полях…»
Жутко мне! Вдали стоят могилы…
В них былое дремлет вечным сном…
«Отзовися, ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом».
Дремлет полдень. На тропах звериных
Тлеют кости в травах. Три пути
Вижу я в желтеющих равнинах…
Но куда и как по ним идти?
Где равнина дикая граничит?
Кто, пугая чуткого коня,
В тишине из синей дали кличет
Человечьим голосом меня?
И один я в поле, и отважно
Жизнь зовет, а смерть в глаза  глядит…
Черный ворон сумрачно и важно
 Полусонный на кресте сидит.

1900 г. И. А. Бунин

Продолжение следует...

ФОТО автора - Река Лена Пеледуйская РЭБ, с развалом СССР лучший флот был уничтожен и как металлолом вывезен в Китай... ВИНОВНЫХ НЕТ!