Зов вильны

ЗОВ ВИЛЬНЫ


ОГЛАВЛЕНИЕ

 
ОГЛАВЛЕНИЕ

Фёдоp Глинка (1786-1880)
Павел Кукольник (1795-1884)
Кондратий Рылеев (1795-1826)
Адам Мицкевич (1798-1855)
Фёдор Тютчев (1803-1883)
Николай Некрасов (1821-1877)
Владислав Сырокомля (1823-1862)
Александр Навроцкий (1839-1914)
Иван Кондратьев (1849-1904)
Александр Жиркевич (1857-1927)
Константин Бальмонт (1867-1942)
Юргис Балтрушайтис (1873-1944)
Валерий Брюсов (1873-1924)
Мстислав Добужинский (1875-1957)
Саша Черный (1880-1932)
Константин Оленин (1881-1939?)
Аркадий Бухов (1881-1937)
Людас Гира (1884-1946)
Залман Шнеур (1887-1959)
Максим Багданович (1891-1917)
Евгений Шкляр (1894-1941)
Георгий Иванов (1894-1958)
Сергей Нальянч (1898-1979)
Константы Галчинский (1905-1953)
Авром Суцкевер (1913-2010)



Федоp Глинка (1786-1880)
Русский поэт, публицист, прозаик, офицер, участник декабристских обществ. Автор  «Писем русского офицера» и воспоминаний об Отечественной войне 1812 года.

Паpтизан Сеславин

Он в юности своей весь отдался наукам,
Дышал мечтой о жизни боевой;
И чтением он ум обогащая свой,
И душу приучал к волшебным славы звукам...
Но вдруг... Двенадцатый, с его войною, год!
Пожар! Отечество горит - и весь народ
К оружью от сохи... И косы на защиту...

Кто там на дереве сидит
И, пепельной золой покрыту,
Москву святую сторожит?
Кто так искусно нам дает правдивы вести?
Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!..

Вот Вильна, польский град, французами кипит!
Двадцатиградусный мороз трещит!
И русские сердца трещат от правой мести!
Кто ж воин сей с отвагою такой,
В крови, с подвязанной рукой,
С дружиной ломится в вороты?
Вот груды золота в разбитых сундуках:
Пусть гинет золото в снегах,
Ему важнее есть заботы,
Чтоб славу скользкую держать в своих руках...
Героям древности он благородством равен,
Душой прямой россиянин,
О нем вещал бы нам и предок-славянин:
- Се - славен! -

1812-1825 г.г.

Павел Кукольник (1795-1884)
Русский поэт, педагог, литератор, драматург, историк, действительный статский советник. Профессор всеобщей истории и статистики в Виленском университете.
Похоронен в Вильне на православном Евфросиниевском кладбище.

Аделаиде Романовне Гейнрихсен
(Воспоминания о Вильне)
(отрывок)

Где ты столица Гедимина?
Где замки грозные твои?
Где та священная долина,
Где крови пролиты струи
В честь бессловесных истуканов?
Где огонь останки пожирал
Князей – героев, великанов,
Тогдашней черни идеал;
Откуда бор непроходимый,
Шумя, тянулся без конца;
Где Зничъ горел неугасимый
Под стражей сонного жреца. -
Где мрачные вельмож палаты,
Громадой славные одной?
Их шлемы, их кольчуги, латы,
В которых на смертельный бой
Текли с священным ополчением,
Знаменовавшим за Христа
Кровавый путь опустошением,
Под знаменем любви-креста?
Где Сигеноты, Туллисоны,
И Кревов бесконечный строй?
Где Вайделоты и Свальгоны,
И тьма прислуги храмовой?
Века промчались над тобою,
Твою одежду стерли в прах,
И новой облекли красою
На живописных берегах.
Светла долина Свенторога,
Ее шум бора не глушит;
Там храм невидимого Бога
В изящной красоте блестит.
Символ любви, обновления,
Соблазн тому, кто духом мал,
А всем избранным знак спасенья,
Его вершину увенчал.
Там кровь от рук жреца не льется,
Но в неприступный горний храм,
На крыльях ангельских, несется
Бескровной жертвы фимиан.
Нечислим ли разнообразных
Красот художества собор?
Там вместо капищ безобразных,
Прохожего пленяют взоры
Церквей прекрасные строения.
Летят их башни к небесам,
Как христианских душ моления,
Угодный небу фимиам.
Изобразить ли нам все здания
Палаты, домики, сады,
Искусства, вкуса и познания
Местных художников плоды?
О нет! Туда где дух питает
Воспоминание старины,
И ум пытливый просвещает,
Туда мы поспешить должны.
Смотрите! Вот над воротами,
Над алтарем, как бы живой,
Как бы нетронутый веками,
Лик чудный Девы Пресвятой!
А между тем с того мгновенья
Промчались многие века,
Когда к доске, в час вдохновения
Коснулась мастера рука.
Лик благодатью святою,
Как силой неба, оживлен,
Красой сияет неземною.
Взор кроткий долу преклонен
На тех, что в час благоговенья,
Толпой повергнувшись пред Ней
От искренних сердец моления
Возносят к матери своей.
Сложа крестообразно руки,
Как бы указывает путь,
Где духа укрощают муки,
Где сердце может отдохнуть.
«Сюда! Ко мне!» как бы вещает,
«Здесь только радость и покой.»
Но люд плотской не понимает
Призыва правды Пресвятой.
К земле, к которой головами
Приникли с грешною мольбой,
Приникли так же и сердцами,
И с плотью сросшийся душой.
О чем их вдохи, их моления,
Как не о благах тех плотских,
Которые врата спасенья
Лишь могут затворить для них?
Но вот другая перед нами
Святыня. Посреди врагов,
Она боролась с волнами
Насилия, боле двух веков.
Напрасно ангел тьмы, раздора
В бой снова с истиной вступил,
И членов Брестского собора
Своим влиянием омрачил.
Напрасно Сигизмунд, водимый
Лойолы хитростью сынов,
В сердцах Руси неколебимой
Мнил веру истребить отцов.
Горсть ревностных неустрашимых,
И верных православных чад,
Среди препон необоримых
На подвиг доблестный спешат.
В руках их было средств немного,
Но ревность их, по мере сил,
Во имя Духа Пресвятого,
который духом их водил,
Здесь памятник соорудила.
Хоть скромный, бедный, но над ним
Покров простерла неба сила.
Он ею был досель храним.
И вот, наперекор злодеям,
Он сохранился, возрастал.
И, как предсказанный Аггеем
Храм, в новом блеске воссиял.
Исчезли тьмы предубеждения,
Не стало Унии следов,
А памятник святого рвения
Окреп в течении веков.
Три православия героя,
Три ратника Христовы, там
Избрали место для покоя
Своим прославленным телам.
 
1861 г.

Липинский в Вильне

Какой предмет столь сильно занимает
На стогнах Виленских толпящийся народ?
С каким событием друг друга поздравляет?
Какая весть душам восторг передает?
Какая общего волнения причина?
Кто новой радостью сердца одушевил?
Славянский Орион град древний Гедимина
Своим прибытием оживил,
Как новое на небесах явление
Обычный дел мирских остановляет ход,
И общее к себе внимание влечет;
Так вожделенный гость, всех помыслов стремление,
Едва наш город посетил,
К себе лишь одному мгновенно обратил.
Забыто все: дела, заботы, споры,
Соображения, расчеты, сплетни, ссоры,
Желаний, мыслей и бесед,
Он стал единственный предмета.
Трепещет грудь, сердца горят от нетерпения,
Ах скоро ли настанет сладкий час,
Когда на пир роскошный вдохновения
Нас позовет его могучий глас!
Вот наслаждения час приблизился счастливый,
Зал ярко освещен, наполнился, и вот
Ценителей толпе нетерпеливой
Оберов конь его предвосхитил приход.
Вот он! И гром рукоплесканий
Нелицемерный душ восторг вдруг обнажил;
И скромно голову, средь шумных восклицаний,
Признательный талант пред публикой склонил.
Но жезл магический подъемлет гений,
И бурное толпы волнение обуздал,
Порывы сильных ощущений,
Движенья, голос, мысль мгновенно оковал,
Все превратилось в слух; все ждут, дышать не смея.
И вот поплыл смычок по скрипке чародея,
Со струн посыпался волшебных звуков град,
То слышится любви несчастливой стенание,
То громкий соловья раскат,
То горлицы унылой воркование,
То гармонический каскад,
То милой родины священные напевы,
То тихая свирель средь отдаленных гор.
То песнь таинственной незримой девы,
Или существ бесплотных дивный хор.
И всякий звук, его рукой
Добытый - звук живой,
Он в душу проникает,
Лелея слух, кровь в сердце согревает,
Живит огонь любви святой,
Любви к изящному. О сила вдохновения!
Среди всеобщего хаоса чувств, страстей,
Недвижим, важен, тих, способности своей
Всю силу постигая.
По произволу душ порывы направляя,
В сердца стрел огненных спокойно сыплет град.
Лишь только девственным огнем горят
Из под бровей, как два светила в мраке ночи,
Поэзии исполненные очи.
Нет продолжительных на свете наслаждений,
Промчался быстро час восторгов, упоения,
Но долго памятны мгновения отрады.
Они, как лета юности златые,
Как первая любовь, как чувства не земные,
В воспоминаниях души горят.
Так средь сует мирских, средь скорби ощущения,
Которым смертного обрек судьбы закон,
Воскликнем мы не раз для сердца облегчения:
"Мы слышали тебя, Славянский Орион!"

 1838 г.

Кондратий Рылеев (1795-1826)
Русский поэт, общественный деятель, один из руководителей «декабрьского восстания 1825 года». Казнён за попытку произвести государственный переворот  - упразднение самодержавия и отмену крепостного права.

Думы
Курбский

На камне мшистом в час ночной,
Из милой родины изгнанник,
Сидел князь Курбский, вождь младой,
В Литве враждебной грустный странник,
Позор и слава русских стран,
В совете мудрый, страшный в брани,
Надежда скорбных россиян,
Гроза ливонцев, бич Казани...

Сидел - и в перекатах гром
На небе мрачном раздавался,
И темный лес, шумя кругом,
От блеска молний освещался.
"Далёко от страны родной,
Далеко от подруги милой, -
Сказал он, покачав главой, -
Я должен век вести унылой.

Уж боле пылких я дружин
Не поведу к кровавой брани,
И враг не побежит с равнин
От покорителя Казани.
До дряхлой старости влача
Унылу жизнь в тиши бесславной,
Не обнажу за Русь меча,
Гоним судьбою своенравной.

За то, что изнемог от ран,
Что и битвах край родной прославил,
Меня неистовый тиран
Бежать отечества заставил:
Покинуть сына и жену,
Покинуть все, что мне священно,
И в чуждую уйти страну
С душою, грустью отягченной.

В Литве я ныне стал вождем;
Но, ах! ни почести велики
Не веселят в краю чужом,
Ни ласки чуждого владыки.
Я всё стенаю, и грущу,
И на пирах сижу угрюмый,
Чего-то для души ищу,
И часто погружаюсь в думы...

И в хижине и во дворце
Меня глас внутренний тревожит,
И мрачность на моем лице
Веселость шумных пиршеств множит...
Увы! всего меня лишил
Тиран отечества драгова.
Сколь жалок, рок кому судил
Искать в стране чужой покрова".

1821 г.

Адам Мицкевич (польск.Adam Mickiewicz )(1798-1855)
Польский поэт, публицист, участник национально-освободительного движения. Окончил Виленский университет, участвовал в создании и деятельности патриотических молодёжных кружков филомантов и филаретов.

Гражина
Литовская повесть
(Отрывок)

Похож проклятый Орден на дракона:
С плеч голова – другая отрастет.
Другая с плеч, – а как нам быть с десятой?
Все сразу ссечь! Его мирить с Литвой
Напрасный труд. У нас простой оратай,
Не то что князь, – твой подданный любой
Возненавидел злобный и лукавый
Нрав крестоносца. Крымскую чуму
И ту литвины предпочтут ему;
Им легче лечь костьми в борьбе кровавой,
Чем увидать врага в своем дому,
И лучше руку на огне держать им,
Чем обменяться с ним рукопожатьем.
Грозит нам Витовт?.. Разве до сих пор
Без немцев мы не выходили в поле?
Разросся впрямь раздор, – но до того ли,
Что куколя семейных наших ссор
Не вырвут руки дружеской приязни,
Меч сохранив для справедливой казни?
Откуда, князь, уверенность, что слова
Не сдержит Витовт и откажет снова
И договор нарушит? Почему
Изменит он? Отправь меня к нему,
Возобновим союз…" – "Нет, Рымвид, хватит!
Что Витовту его договора!
Попутный ветер нес его вчера,
Сегодня новый на него накатит.
Вчера еще я верить мог ему,
Что Лиду я в приданое возьму.
Сегодня замышляет он другое,
В удобный час пускаясь на обман:
Мои войска далеко, на покое,
А он под Вильной свой раскинул стан
И заявляет, будто бы лидяне
Мне подчиниться не хотят, и он,
Князь Лиды, в исполненье обещаний
Иной удел мне выдать принужден.
Пустую Русь, варяжские болота!..
Вот где мне быть! Он, верно, оттого-то
Родных и братьев гонит в край чужой,
Что всей намерен завладеть Литвой.
Вон как решил! Хоть разные дороги,
Да цель зато у Витовта одна:
Была бы спесь его вознесена,
А равные – повержены под ноги!
Иль не довольно Витовт на коне
Держал Литву? Навеки ль, в самом деле,
Кольчуги наши приросли к спине.
Ко лбу заклепки шлема прикипели?
Грабеж да битва, битва да грабеж,
Весь мир прошел, а все еще идешь:
То немцев гнать; то через Татры, дале,
На села Польши; то в глухих степях,
За ветром, уплывающим в печали,
Монголов бить, взметая жгучий прах… .
И все, что мы в походах добывали,
Чего живая сабля не ссечет,
Не сгложет голод, пламя не дожжет,
Все Витовту! На этих исполинских
Усильях наших мощь его растет;
Все города он взял себе – от финских
Заливов бурных до хазарских вод.
Ты видел, каковы его чертоги!
Я был в тевтонских крепостях. В тревоге
Глядят на них, бледнея, храбрецы.
Но трокский или вильненский дворцы
Еще величественней их. Под Ковно
Широкий дол открылся предо мной:
На нем русалки раннею весной
Цветы и травы расстелили ровно,
Нет благодатней места под луной!
Но – веришь ли! – у Витовта в палатах
Узорчатые травы и цветы
Куда свежее на коврах богатых,
На тканях несравненной красоты!
То серебро, то золото… Богини
Таких цветов создать бы не могли,
Но выткали их ляшские рабыни.
Стекло для окон замка привезли
Откуда-то из дальних стран земли:
Блестит, как польская броня иль Неман,
Когда еще под ранним солнцем нем он
И с берегов уже снега сошли.

Фёдор Тютчев (1803-1883)
Русский поэт, публицист, член-корреспондент Петербургской Академии Наук с 1857 года, дипломат, тайный советник.


Над русской Вильной стародавной...

Над русской Вильной стародавной
Родные теплятся кресты-
И звоном меди православной
Все огласились высоты.

Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела-
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.

Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.

Оттуда смутным сновиденьем
Еще дано ему порой
Перед всеобщим пробужденьем
Живых тревожить здесь покой.

В тот час, как с неба месяц сходит,
В холодной, ранней полумгле,
Еще какой-то призрак бродит
По оживающей земле.

Начало июля 1870
Николай Некрасов (1821-1877)
Русский поэт, писатель и публицист, классик русской литературы. Руководитель литературного и общественно-политического журнала «Современник», редактор журнала «Отечественные записки». Стихотворение «Бокал заздравный поднимая» посвящено графу М.Муравьеву, памятник которому был установлен в Вильне в 1898 г. возле Губернаторского дворца.

Бокал заздравный поднимая

Бокал заздравный поднимая,
Ещё раз выпить нам пора
Здоровье миротворца края…
Так много ж лет ему… Ура!

Пускай клеймят тебя позором
Надменный Запад и враги;
Ты мощен Ру;си приговором,
Ея ты славу береги!

Мятеж прошёл, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдёт;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг… и вздохнёт.

Вздохнёт, что, ставши сумасбродом,
Забыв присягу, свой позор,
Затеял с доблестным народом
Поднять давно решённый спор.

Нет, не помогут им усилья
Подземных их крамольных сил.
Зри! Над тобой, простёрши крылья,
Парит архангел Михаил!

1866 г.

Владислав Сырокомля (польс.W;adys;aw Syrokomla )(1823-1862)
Польский поэт, краевед, историк литературы, переводчик. Жил в Вильне с 1852 года. Состоял сотрудником газеты «Виленский вестник», принимал участие в национально-патриотических манифестациях.  Перевод  Л. Н. Трефолевым стихотворения Сырокомли «Почтальон» сделанный в 1868 году, стал русской народной песней «Когда я на почте служил ямщиком». Похоронен на кладбище Россу в Вильне.

 Освобождение крестьян.

Читал я, что люди права получают
По воле священной Царя-исполина,
И был я уверен, что жертв не считают
Тяжелыми в доброй отчизне литвина.
В тот год я пророчил при новом порядке
Обильную жатву общественной нивы;
Смотреть ежедневно ходилъ я в рогатке,
Как шляхта отвсюду спешитъ на призывы.
Когда меня пыль от колес осыпала
И лица знакомыя часто мелькали,
Я плакал... Ужели же пыль вызывала
Град слез, иль из сердца оне выступали?
Не знаю... Но волю слезам давши чистым,
Я знаю, что крепко люблю свою братью,
Что прадед мой старый литвином былъ истым,
Что шляхтичъ я родом с гербовой печатью.

Я думал: "Напрасно враги так шумели,
Шляхетское имя порочили с жаром:
Не нынче, так завтра увижу на деле,
Что шляхтой до ныне зовут нас не даром;
Не нынче, так завтра узнает Европа,
Россия и Польша узнают с восторгом,
Что мы, добровольно снявъ цепи с холопа,
Преступным себя не позорили торгом;
А те, что примеромъ для родины были,
Являлись главою и сердцемъ собраний,-
Те люди, что маршальский жезл заслужили,-
Они отрекутся по собственной воле
От рабства, бичи предавая проклятью..."
Гордиться мне было в то время грешно ли,
Что шляхтич я родом с гербовой печатью?

Со шляхтою месяц назад тому ровно
Я въ Гродне пил тост за великое дело,
Читал я горячее слово из Ковно,
Как брат писал к брату: "Работа приспела!
Хоть грунт наш безплоден и деньги мне, право,
Теперь очень нужны, но, Бог хочетъ видно,-
Отрекся я, братец, от панскаго права:
Мне рабовладельцем грешно быть и стыдно".
И думалъ я: "Спесь-то в васъ, братцы, какая!
Какое мне дело, до Ковно, до Гродно!...
И Вильна, в великое дело вникая,
Наверно, окончитъ его благородно.
Тамъ к общему благу пылаютъ любовью...
Я знаю литовскую добрую братью
И въ праве гордиться литовскою кровью,
Какъ шляхтич природный с гербовой печатью.

Из старых Ошмян, и из Трок, и из Лиды,
С Дисны и съ Вилейки вся шляхта родная
Вопросъ о народе решит безъ обиды,
Все нужды, невзгоды крестьянские зная
Цвет власти губернской, еще так недавно
Встречаемый с шумным восторгом, всеобщим,
Ужели отстаивать будет безславно
Ужасное рабство и все мы возропщем?..."
Однако, свершилось... О, край мой, измяли
Венецъ твой, запачкав его преступленьем!...
Отцы твои цепи народа спаяли,
Свои имена подписав под решением
О панской опек над бдным народом...
Историк за это предаст их проклятью...
Мне стыдно за Вильно... Не шляхтич я родом...
Позоръ мне с моею шляхетской печатью!...
 
Перевод с польского Д. Минаев.

Александр Навроцкий (1839-1914)
Русский поэт, драматург, прозаик, издатель, генерал-лейтенант. С 1863 года виленский военный прокурор, председатель военно-окружного суда.  В период службы в Вильне проявлял интерес к истории Литвы и написал исторические драмы «Крещение Литвы» и «Иезуиты в Литве». Является автом слов русской народной песни «Есть на Волге утёс».

Крещение Литвы. Историческая драма в пяти действиях
(Отрывок)
Действие III.

Лесная поляна в Закрете, с правой стороны — развалины башни, обнесенныя оградой, в глубине — просека.

Ротенштейн (ходит нетерпеливо по поляне).

Как долго не идут они!
Придут-ли? Ну, а если Явнут
Вдруг выдал нас? Не может быть!
Ведь он не силой, добровольно
Стал христианином. А впрочем,
Честолюбивыя желанья,
Корысти жажда, или страх
Всегда легко овладевают
Людьми такими. Боже, если
Узнал старик о нашем бегстве
И принял меры! Ведь тогда —
Погибло все! Запрут голубку,
Замучают, и нет ни средств,
Ни сил, чтоб вырвать дорогую
Из злобных старческих когтей.

Корейво (за оградой).

Вельможный князь, сдержать не в силах
Я ваших бешеных коней.

Ротенштейн.

Оставь! Не дергай их! Я сам
Их успокою. (уходит. Входят: Поята и Явнут, вслед за ними Тиргайто).

Поята (оглядываясь кругом).

Никого
Не вижу я! Ты не ошибся?

Явнут.

Я слышу ржание коней.
Он здесь! Сейчас его отыщем! (уходит в ограду).

Поята.

Отец, мой дорогой отец!
Что ныне станется с тобой
Когда ты, наконец, узнаешь,
На что решилась я? (прислушивается) Идет!
О милый, милый, разве в силах
Я отказать тебе теперь
Когда к тому же и мое
Она желанье разделяет. (Входит Ротенштейн).
Ты ждал меня? (обнимаются).

Ротенштейн.

Давно, голубка!
И думал уж, что, может быть,
Нас выдал Явнут, и погибло
Все наше счастье.

Поята.

Не могла
Придти я раньше; знаешь, милый,
Что я могла уйти из дома,
Лишь под предлогом совершить
Молитву в храме Перунаса;
А ведь подобныя молитвы
Нельзя иначе совершать,
Как только на закате солнца.

Ротенштейн.

Пора в дорогу! Все готово!
Я лучших отобрал коней!
Пойдем, голубка! Нам теперь
Необходимо удалиться
Скорей от Вильны. Наступает
Сырая ночь, встает туман,
Дороги здесь мне незнакомы,
Мы можем сбиться...

Иван Кондратьев (1849-1904)
Русский историк, поэт, песенник, писатель и переводчик. Начал свою  литературная деятельность в Вильне посвятив городу несколько стихотворений. Автор исторического романа «Гунны: эпоха великого переселения народов». Написанная им песня «Очаровательные глазки» была одной из популярнейших песен на протяжении всего ХХ века.

Пречистенская церковь

Кого из русских не пленяет
Великолепный этот храм?
Кому он дум не навевает,
Отрадой сердце не ласкает,
И не уносит к временам
Отживших братий христианства,
Которых добрыя дела
Латинопольского тиранства
Рука разрушить не смогла?
А был, ведь, вид такой печальный!
Где нынче ряд святых дверей,
Недавно бил на наковальне
Железо пасмурный еврей, –
И там, где требы совершались,
И хор святую песню пел –
Железа звуки раздавались,
И мех усиленно шумел.
Теперь опять гудит, несется
Призывный звон колоколов,
Святая песня раздается
Давно не слышанных в нем слов,
И снова там, где многи лета
Любил лишь ветер песню выть –
Святою верою согретый
Молитву русский там творит.
И как молитва там отрадна!
И ей предела в сердце нет!
И так внимает ухо жадно,
Что не внимало столько лет!..
Но сердце наше не забудет
И тех, кто всем руководил:
Их каждый долго помнить будет,
Их имя каждый затвердил!..
Виленский вестник. 1868. № 29, 15 марта.
Александр Жиркевич (1857-1927)
Русский поэт, прозаик, публицист,  военный юрист. Выпускник Виленского пехотного юнкерского училища, служил в Вильне военным защитником, помощником прокурора, следователем, судьей. В отставку вышел  звании генерал-майора. Виленская публичная библиотека получила от него в дар ценные документы и рукописи с автографами королей, известных писателей, художников, композиторов, ученых, церковных деятелей.
Похоронен на Евфросиниевском кладбище Вильнюса.

Вильна

Отрывки из поэмы «Картинки детства»

Ах, Вильна, Вильна, город чудный,
В венце крутом песчаных гор,
В садов оправе изумрудной,
Ты предо мною до сих пор
Стоишь как друг поры далекой!..

На берегах реки широкой,
Что лентой синей улеглась,
Как обновленная гробница,
Лежит литовская столица…

Здесь ночевал литовский князь
И видел сон; и город древний,
Сначала жалкою деревней
Вокруг твердынь и грозных рвов
Поднялся в местности дремучей,
Над Вилии песчаной кручей…
И до сих пор с горы Замковой
Сбегает стен булыжных ряд,
И башни мшистыя стоят
У струй Вилейки, что подковой,
Омыв подножия холмов,
Несется быстро меж садов,
Чтоб с древней Вилии волною
Обняться светлою струею…
Здесь было капище, и в нем
Перед литовскими богами
Творились жертвы в мрачном храме;
Горел мигающим огнем
На камне Знич неугасимы…
Нередко здесь неумолимый,
Как зверь безжалостен, суров,
Просил литвин своих богов
Помочь в набегах за пределы
Соседних стран, и звук цепей
Летел до грубых алтарей,
Когда толпою оробелой
Рабы велись в позорный плен
За камни неприступных стен…
Пришли века - и звуком новым
Был поражен немой кумир:
Неся любовь, прощенье, мир,
Сюда, с учением Христовым,
Пришел монах, и - кроткий крест
Взошел над зверством этих мест…
Растут смиренныя святыни,
Звучит любви живая речь,
Ржавеет силы грубой меч,
И распадаются твердыни;
Лопух и травы здесь и там
Уж разрослися по плитам;
Рыдает ветер в день ненастный
Над прахом старины ужасной,
Сметая с башен древних прах,
И в быстрых Вилии волнах
Уж опрокинулись руины…
Давно минувшия картины!..
А все же в детстве я любил
Ваш образ строгий и кровавый:
С какою удалью и славой
Из мрака лет он выходил
В моих мечтах, рождая речь думы! -
Мне мил был сумрак ваш угрюмый,
Звук богатырский древних сеч,
Свободы радостная речь!..
…

Но дальше, дальше! Вот костела
Звучит торжественно орган;
Плывет туда усатый пан;
Склонившись робко, полуголый,
Поднялся нищий перед ним,
В очках, без шапки; недвижим
Старушек-нищих с образками
Ряд под костельными дверями;
Прошла паненка, омочив
В святой воде свой пальчик нежный,
А ксендз в одежде белоснежной
Стоит, и важен, и красив…

Но дальше, дальше, мимо, мимо
Костельных звуков, сцен и слов,
С кадил струящегося дыма,
Старух, девоток и ксендзов,
Гигантских статуй в театральных,
Жеманных позах в мгле каплиц,
Напевов грустно-погребальных,
Лампад, икон суровых лиц -
На свет, на воздух поскорее!..
Вот чахлых тополей аллея
Бежит к горам: старинный сад
Лежит по речке серебристой.
Покой и сумрак в мгле душистой…
Взошли на мостик - и стоят
Песчаных гор немыя кручи,
Одеты купами дерев…
Вверху - ползут седыя тучи,
Внизу - реки немолчный рев,
Катящей воды в мгле обрыва!..
С тех гор роскошна и красива
Картина сбившихся домов,
Церквей, костелов и садов,
А за песков поляной знойной
Лесов синеет замок стройный…

Я вспомнил древний, милый сад
Над жизнью шумной, городскою…
Как часто, думами объят,
Сидел я там, пока ночною
Все не заткется темнотою,
И звезды кротко не зажгут
Свои далекия лампады!..
Бывало, тени побегут;
С струями влажными прохлады
С реки поднимется туман,
И как бесшумный океан
Покатит он седыя волны
На город, шорохами полный,
Вплоть до лесов, где ночи тень
Легла на избы деревень,
На крест скосившийся, убогий,
На серебристыя дороги!..
Сидишь и смотришь… Все кругом
Шевелит думы и вопросы:
Тьма ароматная, и росы,
И небо темное, и в нем
Звезд прослезившияся очи,
И томный лепет душной ночи,
Далекой жизни трепет, гром,
Да в бездне - город полусонный,
В туман и в тени погруженный,
И Бог невидимый - во всем…

А вот и улица Большая,
Вся искривленная; живая.
С собором русским. Вот стоят,
Желтея, каменныя стены -
Приют бродячей Мельпомены;
Гостиниц грязных алчный ряд,
Жидовских лавочек берлоги,
Аптеки, склады!.. Юный сад
Как нищий замер у дороги.
С иконой древнею, святой,
Громадой серою и плотной,
Лежит костел Островоротный.
А возле, в зелени густой -
Обитель с белыми стенами
И с золочеными крестами…
Туда теперь за мной войдем
В святых почивших мирный дом!
Спустились вниз: вот склеп могильный
Под низким сводом… Дышит там,
Пропитан ладаном кадильным,
Холодный сумрак по углам;
У образов горят лампады;
Свечей блестящия плеяды
Напрасно силятся прогнать
Теней сомкнувшуюся рать,
И мирно теплится из мрака
Святых серебряная рака…
И жизнь, и смерть, и мир, и рай!..
Смирись, молися, и внимай
Той тишине, что дышит в храме
Молитв горячими словами!..

О, сколько раз я прибегал
Сюда с молитвою простою,
Просил, надеялся и ждал,
Склонясь пред ракою святою!..
Совсем измученный, больной,
Томясь экзаменом опасным,
Придешь сюда - и вмиг покой
Сойдет к душе: все станет ясным -
Премудрость книг, и смысл задач,
И даже призрак неудач
Бледнеет, гаснет… Здесь, бывало,
Так пылко сердце раскрывало
Тому, Кто видит все, поймет, -
Сомнений пламенный налет,
Борьбу с гордынею кичливой,
С любовью робкой и стыдливой!..
….

Константин Бальмонт (1867-1942)
Русский поэт, один из основоположников символизма, генеалогия происходит от древнего литовского дворянского рода Бальмонт, неоднократно посещал родину предков, один из сборников  назвал «Северное сияние. Стихи о Литве и Руси» (1931). В Вильнюсе уставлен памятник «Poetui Konstantinui Balmontui atminti». 

Обручение

Посвящается Людасу Гире и всем, братски меня встретившим в Кибартах, на Литовской земле.

Среди других певцов отмеченный
Литвой - и ею дорожа, -
Военной музыкою встреченный,
Ее достигши рубежа, -
Я горд, что там я с побратимами
Неломкий заключил союз
И не моими, но родимыми,
Ее просторами клянусь, -
Что обручению свидания,
Словам, сверкнувшим, как весна,
Любви, все ведавшей заранее,
Душа останется верна.
Литовской речью, столь ветвистою,
Что новь цветет, как рдела встарь,
Тысячелетья золотистою,
Как морем вымытый янтарь, -
Хранимыми заветно тайнами,
В которых бьет хрустальный ключ,
Неумолкающими дайнами,
Твой дух, Литва, всегда могуч.
Нет, не случайною минутою
Решен крылатой птицы взлет,
И вечно-девственною рутою
Душа литовская цветет.
Своими чистыми озерами,
Своею пашней трудовой,
Прикованными к цели взорами -
Литва останется Литвой.
Судьба роняет искушения
И в тесный замыкает крут,
Но, кто кует свои решения,
Тот цепи размыкает вдруг.
Упрямый дух! Сестра любимая!
Он знает путь, твой белый конь.
В прорывах дали вижу дымы я,
Но в дымах - творческий огонь.
Да будешь сильной и обильною,
В себе скрепленная страна, -
И Гедиминовою Вильною
Ты быть увенчана – должна!


Юргис Балтрушайтис (1873-1944)
Литовский поэт-символист, переводчик, дипломат. Первые стихотворения писал на русском языке, издав в 1911 г. книгу «Земные ступени», на литовском языке первые стихи опубликованы в 1927 году. Был председателем Московского Союза писателей (1919), участвовал в работе издательства «Всемирная литература».

TAEDIUM VITAE.

Все тот же холм... Все тот же замок с башней.
Кругом все тот же узкий кругозор...
Изгиб тропы мучительно - всегдашней...
Пустынный сон бестрепетных озер...

И свет, и тень, без смены и движенья,
В час утра - здесь, в истомный полдень - там,
Все сковано в томительные звенья,
С тупой зевотой дремлет по местам...

Лесной ручей, скользя, дробясь о скалы,
Журчит докучно целый божий день...
Изведан в часе каждый вздох усталый,
Знакома в жизни каждая ступень!

И каждый день, свершив свой круг урочный,
Вверяет сердце долгой тишине,
Где только дрогнет колокол полночный,
Да прокричит сова наедине...

И что ни ночь, в тоске однообразной -
Все та же боль медлительных часов,
Где только шорох, смутный и бессвязный,
Меняет глубь одних и тех же снов...

И скорбно каждый в сердце маловерном,
Следя за часом, жаждет, перемен,
Но льется день в своем движеньи мерном,
Чтоб обнажить зубцы все тех же стен...

И вновь, тоскливо, с четкостью вчерашней,
Невдалеке, пустынный видит взор
Все тот же холм, все тот же замок с башней,
Один и тот же узкий кругозор...


Валерий Брюсов (1873-1924)
Русский поэт, прозаик, переводчик, литературный критик, историк, один из основоположников русского символизма.

В Вильно

Опять я - бродяга бездомный,
И груди так вольно дышать.
Куда ты, мой дух неуемный,
К каким изумленьям опять?

Но он,- он лишь хочет стремиться
Вперед, до последней поры;
И сердцу так сладостно биться
При виде с Замковой Горы.

У ног "стародавняя Вильна",-
Сеть улиц, строений и крыш,
И Вилия ропщет бессильно,
Смущая спокойную тишь.

Но дальше, за кругом холмистым,-
Там буйствует шумно война,
И, кажется, в воздухе чистом
Победная песня слышна.

Внизу же, где липки так зыбко
Дрожат под наитием дня,
Лик Пушкина, с мудрой улыбкой,
Опять поглядит на меня.

1914 г. Вильно

Все чаще

Все чаще по улицам Вильно
Мелькает траурный креп.
Жатва войны обильна,
Широк разверзнутый склеп.
Все чаще в темных костелах,
В углу, без сил склонена,
Сидит, в мечтах невеселых
Мать, сестра иль жена.
Война, словно гром небесный,
Потрясает испуганный мир...
Но все дремлет ребенок чудесный,
Вильно патрон - Казимир.
Все тот же, как сон несказанный,
Как сон далеких веков,
Подымет собор святой Анны
Красоту точеных венцов.
И море все той же печали,
Все тех же маленьких бед,
Шумит в еврейском квартале
Под гулы русских побед.
1914 г. Вильно

Мстислав Добужинский (1875-1957)
Русский живописец, график, театральный художник, участник творческого объединения «Мир искусства». Происходил из старого рода литовских дворян. Некоторый период жил в Вильно окончив вторую виленскую гимназию. Одним из первых оценил талант М. К. Чюрлениса. После революции принял литовское гражданство и уехал из России. С 1929 г. ведущий художник Государственного театра  в Каунасе.

A.I.S.M.H .
Liskeva

Я стоял на горе высокой,
Где твердыня Литвы была,
Подо мной лесной полуостров
Огибала Неман-река

Я глядел на лесные дали,
На зубцы прибрежных холмов
И развалин холодные камни
Рассказали мне старый сон.

Ветер дул и ко мне доносился
Смольный запах заречной сосны
Тех лесов заповедных, что в Ковне -
За пределом моей страны.

Древний камень руин крошится
И обломки башни - в реке,
Точно Хронос стереть стремится
Величавую память лет.

Я унес, с холма спускаясь,
Острый камень ржаво-седой,
Чтобы стал талисманом тайным
Мне в далеких странствиях он.

И пришлось пилигримом скоро
После трудных и странных дорог
Принести на иную гору
Заповедный осколок тот.

И во имя чего - не знаю,
Но был тайный голос мне:
Тот осколок острый и ржавый
Закопать в Гедимина горе.

И никто никогда не узнает,
Где лежит тот братский привет,
Где зарыт таинственный камень,
Величавых свидетель лет.
14. VII 1930
Саша Черный (1880-1932)
Русский поэт Серебряного века, переводчик, прозаик, журналист, получил широкую известность как автор популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов. После 1920 года несколько лет жил в Литве.

Виленский ребус

О, Рахиль, твоя походка
Отдается в сердце четко...
Голос твой — как голубь кроткий,
Стан твой — тополь на горе,
И глаза твои — маслины,
Так глубоки, так невинны,
Как... (нажал на все пружины —
Нет сравненья в словаре!)

Но жених твой... Гром и пушка!
Ты и он — подумай, душка:
Одуванчик и лягушка,
Мотылек и вурдалак.
Эти жесты и улыбки,
Эти брючки, эти штрипки...
Весь до дна, как клейстер, липкий —
Мелкий маклер и пошляк.

Но, дитя, всего смешнее,
Что в придачу к Гименею
Ты такому дуралею
Триста тысяч хочешь дать...
О, Рахиль, царица Вильны!
Мысль и логика бессильны,—
Этот дикий ребус стильный
И Спинозе не понять.
1910

На миг забыть – и вновь ты дома

На миг забыть – и вновь ты дома:
До неба – тучные скирды,
У риги – пыльная солома,
Дымятся дальние пруды,
Снижаясь, аист тянет к лугу,
Мужик коленом вздел подпругу, –
Все до пастушьей бороды,
Увы, так горестно знакомо!
И бор, замкнувший круг небес,
И за болотцем плеск речонки,
И голосистые девчонки,
С лукошком мчащиеся в лес...
Строй новых изб вдаль вывел срубы.
Сады пестреют в тишине.
Печеным хлебом дышат трубы,
И Жучка дремлет на бревне.
А там под сливой, где белеют
Рубахи вздернутой бока, –
Смотри, под мышками алеют
Два кумачовых лоскутка!
Но как забыть? На облучке
Трясется ксендз с бадьей в охапке,
Перед крыльцом, склонясь к луке,
Гарцует стражник в желтой шапке.
Литовской речи плавный строй
Звенит забытою латынью...
На перекрестке за горой
Христос, распластанный над синью.
А там, у дремлющей опушки
Крестов немецких белый ряд:
Здесь бой кипел, ревели пушки...
Одни живут – другие спят.

Очнись. Нет дома – ты один:
Чужая девочка сквозь тын
Смеется, хлопая в ладони.
В возах – раскормленные кони,
Пылят коровы, мчатся овцы,
Проходят с песнями литовцы –
И месяц, строгий и чужой,
Встает над дальнею межой...

1922 г.

Константин Оленин (1881-1941?)
Русский поэт, публицист и переводчик. Участвовал в деятельности  виленской поэтической группы «Барка поэтов». В Вильно опубликовал поэтические сборники «Несколько слов» и «Стихотворения».

Среди развалин

Среди развалин я и Ты,
Мы бродим бледные, как тени,
И, упадая на колени,
Целуем страшные кресты.

У входа нас никто не встретит…
Разрушен дом, ушла вода,
Никто сиротам не ответит
Из раззореннаго гнезда…

Страдальцам не было пощады,
И человеком казнены
Все человеческие взгляды
И все заветы старины…
Люди какими-то странными стали…
Люди какими-то странными стали…
Люди помяли сады,
Домик разрушили, крестик сломали,
Ходят, сомкнувши ряды…

Где это слыхано?.. Холодно стало,
Холодно стало везде…
Хочется кушать, мы кушаем мало,
Кушаний нету нигде…

Папа скрывается, мамочка плачет,
Слушает чьи-то шаги…
Все перепуганы… что это значит,
Разве повсюду враги?..

Люди какими-то странными стали,
Я не могу их понять…
Разве так весело видеть печали,
Пушки возить и пугать?..

1921 г.

Аркадий Бухов (1881-1937)
Русский советский писатель, сатирик, фельетонист. После Октябрьской революции жил в Литве, был издателем и редактором русской газеты «Эхо» г. Каунас. В 1927 возвращается в СССР сотрудничая с сатирических изданиях.

Товарищ Онегин

Памяти А. С. Пушкина, сочинения которого у меня отняли комиссары. Автор
(отрывки)

Забыл сказать я, что Евгений,
Хоть был и жителем Москвы,
Но был наследником имений
Покойной тетки из Литвы.

Чего же думать, если можно
Покинуть нам советский ад?
И вот Онегин осторожно
Шлет Балтрушайтису доклад:

"Я вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать -
Теперь я знаю в вашей воле
Меня из этих стен убрать…

Прошу вас - запросите Ковно,
Там вся родня еще жива
И восстановит безусловно
Мои литовские права.

О тамста, тамста! Я сгораю,
Как бедный жмогус без ума…
На вас надежды возлагаю…
Ваш Е. Онегинас. Тюрьма".

Прошло три дня. Тюремщик строгий
Пришел - и чудо - гонит вон:
"Товарищ… Будь готов к дороге,
Идет литовский эшелон…"

Скорей в Литву! Ведь сборов мало -
Убог Онегина багаж:
Штаны, две свечки, одеяло,
Будильник, трость и саквояж.

Онегин в Ковно. Верный клятве
Уйти от жизненных тревог,
На самой отдаленной "гатве"
Он снял спокойный уголок.

Там правда не было уютно:
Постель на крышке сундука,
Бродили крысы поминутно
И капал дождик с потолка…

Но все же с завистью смотрели
Все на него: "Вот хитрый черт,
Искал не более недели
И вдруг нашел такой комфорт"
…
Литва, Литва! На всем просторе,
Где раньше был российский трон,
Лишь ты одна даешь обжоре
Припомнить рай былых времен…

Лишь на тебя глядят умильно
Соседей зоркие глаза
Из-за еды твоей - и в Вильно
Ежеминутная гроза.

Но мой Онегин не политик -
Он просто беженец простой.
И потому без всяких критик
Увлекся радостной мечтой

Наесться вдосталь… "Ест мой парус
Простор речной", - сказал поэт.
А разве алчный Вольдемарас
Не ест министров как обед?

Когда ж отъелся мой Евгений
На старом жизненном пути:
Он полон нежных побуждений
Татьяну новую найти.

Когда вы не в костюме франта,
То дева юная - мертва
И вам ответит "Ни супранту"
На ваши нежныя слова.

"Костюм и деньги" - в этой фразе
Весь смысл понятен, не тяжел.
Онегин к девам шел в экстазе,
Но без экстаза отошел…

К другим, скорей к другим… Ужели
На свете старых нет Татьян,
И так девицы охамели,
Что смотрят только на карман?

Нет, средь полночнаго тумана
Всегда блестит одна звезда:
Нашлась Онегину Татьяна
И без особаго труда.
…

Людас Гира (лит. Liudas Gira 1884 -1946)
Литовский поэт, литературный критик, драматург, публицист, переводчик, действительный член АН Литовской ССР. Родился в Вильнюсе. Стихотворения писал на литовском, польском, белорусском, русском языках. Похоронен на кладбище Росса.

Вильнюс

Вильнюс , всегда я любуюсь тобою,-
Час ли зари, иль закатное пламя.
Я восхищаюсь твоей красотою,
Блещущей перед моими глазами.

Вижу холмы я с горы Гедимина-
Город,зеленной грядой окруженный.
Черточки здесь не найти ни единой,
Чтоб не манила мой взор умиленный.

Там под горою Нерис голубая,
Словно любовь, вся в лучах пламенеет.
Будто кого-то она утешает,
Будто кого-то любовно жалеет.

Башенки, ввысь уходящие круто!
Весь ты, мой город, в садовом кипеньи
И очарованному в это утро
Сердцу приносишь ты упокоенье !

Вильнюс , всегда я любуюсь тобою,-
Час ли зари, иль закатное пламя.
Жадными все я вбираю глазами.
Вильнюс, пленен я твоей красотою !
1916

Вильнюс

В московском небе я видал и твой салют
Родимый Вильнюс наш, моей земли святыня.
Во славу Родины востаржествует труд,
Прекрасней будешь ты, чем был в веках доныне

Ты много претерпел, фашисты были здесь.
Утробу всю твою они разворотили.
Руками грязными ты изувечен весь,
Но даже палачи твой дух убить не в силе.

Два раза город наш врагами был пленен,
Но только временно в сетях томился он,-
Пришел к нему с Востока свет свободы

Литовцы не простят убийц и палачей!
И мы клянемся свято верностью своей
Тебе, столица вольного народа!

1944

Залман Шнеур (1887-1959)
Еврейский поэт и прозаик, писал на иврите и идиш. В 1904–1906 гг. работал в редакции еженедельника «Ха-Зман» в Вильне. Первые его произведения  на идиш печатались в газетах «Дер найер вег» и «Дос идише фолк»  издававшихся в Вильне в 1906–1907 г.г. Тему осмысления национальной истории автор попытался отобразить в поэме «Вильна» (1917), делясь своими впечатлениями и ассоциациями  прогуливающегося по «Литовскому Иерусалиму».


Евгений Шкляр (1894-1941)
Русский поэт, переводчик, журналист, критик. С ноября 1921 г. сотрудник каунасской газеты «Эхо».В разный период издатель и редактор литовских газет на русском языке «Наше эхо»,  «Литовский курьер»,  «Литовский вестник», «Восточная Европа» и др. пропагандируя культурный взаимообмен государств балтийского региона. Автор  сборника "Летува золотое имя" - первой поэтической книги в русской поэзии, посвященная Литве.   
 
Упорное, крепкое племя

Упорное, крепкое племя.
Расколотый, древний Иран,
Вкрапленный в лесистое темя
Безжизненных северных стран,
Где зыблются тихие зимы
Под шалями облачной мглы, 
А летом едва обозримы
Лугов золотые столы.
Где норы в лесах белостволых
Не раз укрывали норманн,
И бронзово-желтых монголов,
И ляхов, и русых славян.
А позже, обиды изведав
В лукавой московской земле,
Династия царственных дедов
Пеклась о своем короле,
И крепла на жмудской равнине,
В триумфе успешной войны,
При Витовте и Гедимине
Железная сила страны.
Литва! По дорогам обманным
Идешь и печалишься ты,
Но тихим теплом осияны
Твои заревые черты!

Литве

Как одинокие кресты,
И безыскусственны, и древни, -
Полны смиренной красоты
Твои местечки и деревни.
Среди неведомых дорог
Идешь одна, судеб не зная…
Твой путь тернист, твой путь - далек,
Идешь, его благословляя!
Пусть сеют ложь твои враги, -
Народ всегда стоит на страже,
Пускай замедлены шаги,
Но цель твоя - одна и та же.
За гибель лучших сыновей,
За окровавленные нивы, -
Ты встретишь солнце новых дней, -
Свободной, сильной и счастливой!

Георгий Иванов (1894-1958)
Русский поэт, прозаик, публицист, переводчик; один из крупнейших поэтов послереволюционной русской эмиграции. Родился в Литве, здесь в имении родителей прошли его детские и юношеские годы куда он приезжал на каникулы из С-Петербурга. Некоторый период он жил в имении под Вильной и в его поэзии «малая родина» узнаваема «символическими» деталями «родные дальние края, белый костел, мой дряхлый дом», только одна строчка в стихотворения «Польша» (1917) конкретно указывает на город-«и Остробрама защитит».

В широких окнах сельский вид

В широких окнах сельский вид,
У синих стен простые кресла,
И пол некрашеный скрипит,
И радость тихая воскресла.

Вновь одиночество со мной...
Поэзии раскрылись соты.
Пленяют милой стариной
Потертой кожи переплеты.

Шагаю тихо взад, вперед,
Гляжу на светлый луч заката.
Мне улыбается Эрот
С фарфорового циферблата.

Струится сумрак голубой,
И наступает вечер длинный;
Тускнеет Наваринский бой
На литографии старинной.

Легки оковы бытия...
Так, не томясь и не скучая,
Всю жизнь свою провел бы я
За Пушкиным и чашкой чая.

***

Когда весенняя прохлада
Неизъяснима и нежна,
И веет сыростью из сада,
И подымается луна,
А луч зари горит прощальный
И отцветает на окне,
Так сладко сердцу и печально
Грустить о милой старине.

Мой дряхлый дом молчит угрюмо.
В просторных комнатах темно.
Какая тишина! Лишь шумы
Ветвей доносятся в окно.
Да звонко псы сторожевые
Порой вдали подымут лай.
Шуршите, липы вековые,
Заря, пылая, догорай!

Мне сладок этот вечер длинный,
Светло-зеленый блеск луны,
Всплывают в памяти картины
Невозвратимой старины.
Нет! То не зыбко задрожала
В высоком зеркале луна:
Екатерининская зала
Тенями прошлого полна.

Звучит клавир, как дальний шорох,
Мерцают тускло шандалы.
О, бал теней! Печаль во взорах,
И щеки девичьи белы.
Жеманно пары приседают,
Танцуя легкий менуэт,
И в отдаленьи пропадают,
И новые скользят им вслед.

А с темных стен глядят портреты:
Старухи с вышивкой в руках,
Кутилы, томные поэты
И дамы в пышных париках.
Окаменелые улыбки
Сменяет лунная игра,
И навевают сумрак зыбкий
Из белых перьев веера...

Вечерние строфы

Месяц стал над белым костелом,
Старый сад шепнул мне: "Усни"…
Звезды вечера перед Божьим престолом
Засветили тихие огни.

И плывут кружевные туманы,
Белым флером все заволокли.
Я иду сквозь нежный сумрак, пьяный
Тонким дыханием земли.

Мной владеет странная истома,
Жаля душу, как прожитые дни.
Шелест сада грустно-знакомый
Неотступно шепчет: "Усни"...

Растрепанные грозами -- тяжелые дубы

Растрепанные грозами -- тяжелые дубы,
И ветра беспокойного -- осенние мольбы,
Над Неманом клокочущим -- обрыва желтизна
И дымная и плоская -- октябрьская луна.

Природа обветшалая пустынна и мертва...
Ступаю неуверенно, кружится голова...
Деревья распростертые и тучи при луне --
Лишь тени, отраженные на дряхлом полотне.

Пред тусклою, огромною картиною стою
И мастера старинного как будто узнаю, --
Но властно прорывается в видения и сны
Глухое клокотание разгневанной волны!

***
Пожелтевшие гравюры,
Рамок круглые углы,
И пастушки и амуры
Одинаково милы.

В окна светит вечер алый
Сквозь деревья в серебре,
Золотя инициалы
На прадедовском ковре.

Шелком крытая зеленым
Мебель низкая - тверда,
И часы с Наполеоном -
Все тридцатые года.

"Быть влюбленну, быть влюбленну", -
Мерно тикают часы.
Ах, зачем Наполеону
Подрисованы усы!

 Святочная поездка

Настали солнечные святки,
И, снег полозьями деля,
Опять несут меня лошадки
В родные дальние края.

Мороз и снег. Простор и воля.
Дорога ровная долга.
Задорный ветер веет волей,
Блестит зеленая дуга.

И колокольчик подпевает
Веселым звоном ямщику.
И сладко сердце забывает
Свою тревогу и тоску.

Мы все томимся и скучаем
И долю грустную клянем,
Мы ночью звезд не замечаем
И солнца мы не видим днем.

Но стоит только город бросить -
И снова оживаешь ты,
Вновь сердце бьется, сердце просит
Простой и ясной красоты.

Душой овладевает нега
Пустых таинственных полей.
И что тогда милее снега
И ветра вольного милей?

...Плетень разломанный и шаткий
Отбросил голубую тень.
Но резвые - летят лошадки,
И вот - уж далеко плетень.

Леса на горизонте, иней,
Темнеет издали река,
А в небе -- золотой пустыни
Плывут, слетая, облака.

Скрипят полозья, точно лыжи,
И напевает бубенец,
Что с каждым шагом ближе, ближе
Дороги сладостной конец.

Как хорошо проснуться дома
(Еще милей, чем дома лечь!)
Все там любимо и знакомо;
Трещит натопленная печь.

Как хорошо напиться чаю
В столовой низкой, в два окна,
Где, верно сердцу отвечая,
Покоем веет старина.

И сладко знать, что в самом деле
Прийдут волхвы, зажгут звезду,
Что две счастливые недели
Я в этом доме проведу.

1916 г.

Сергей Нальянч (1898-1979)
Русский эмигрантский поэт и публицист. С 1934 года жил в Вильно,  участвовать в литературной группе «Виленское содружество поэтов» которую возглавил в 1936 году. Его сочинения были опубликованы в  варшавском поэтическом сборнике «Антология русской поэзии в Польше» (1937 г.) и виленском поэтическом «Сборнике Виленского сообщества поэтов» (1930 г.)  и «Сборнике Виленского содружества поэтов» (1937 г.).

Вильно

Ты - в венке тенистых темно-синих гор,
В голубых монистах сказочных озер
И в запястьях хвойных, где бегут ручьи
В лоно вод спокойных плавной Вилии.
На проспектах гулких, средь людской волны,
В тихих переулках славной старины -
Всюду так обильно расточаешь ты,
Вильно, Вильно, Вильно, чары красоты.
У тебя в апреле нежен небосвод,
Ярче акварелей блеск озерных вод.
Где прозрачней вёсны, краше листопад,
Где стройнее сосны и пышней закат?
Ты глядишь далеко в облачную синь
Вековым барокко башен и святынь
И с дороги пыльной наших бурных лет,
Вильно, Вильно, Вильно, шлешь векам привет
Если же чужбина вдруг в недобрый час
Город Гедимина отдалит от нас,
Мы с тоской всегдашней будем вспоминать
Замковую башню и речную гладь.
Звонче с каждым годом о тебе поют.
Ты пяти народам свой даешь приют,
И с тобой так сильно всюду, без конца,
Вильно, Вильно, Вильно, бьются их сердца.
Вилия
На свет появившись в глуши белорусской,
В тиши белорусской,
То змейкой ты вьешься блестящей и узкой,
Журчащей и узкой,
То стройной стрелой, что простилась с колчаном,
Сосновым колчаном,
Стремишься на запад по взгорьям песчаным,
По склонам песчаным.
Подножья целуя смолистой опушки,
Иглистой опушки,
Лаская сады и луга деревушки,
Глухой деревушки,
Туман и росу раздавая обильно,
Спешишь ты увидеть родимое Вильно,
Любимое Вильно.
Широким потоком, мечтательно-синим,
Задумчиво-синим,
Склонившись в Кальварии к светлым святыням,
Нагорным святыням,
Ты бьешься о золото пляжей,
Смеющихся пляжей,
Где берег желтеет блестящею пряжей,
Хрустящею пряжей.
И Вильно к ликующей встрече готово,
К объятьям готово.
На Верки глядит с высоты Трехкрестовой,
С горы Трехкрестовой
Тот город, чью прелесть так хочется славить,
Без устали славить,
Где сердце не жалко, не жалко оставить,
Навеки оставить.
Вот здесь бы тебе навсегда задержаться,
Навек задержаться!
Ведь трепетно рады в тебе отражаться,
В воде отражаться
И гор кольцевая волнистая рамка,
Тенистая рамка,
И хмурый багрянец высокого замка,
Старинного замка,
И башни, и храмы, и твой собеседник,
Твой друг-собеседник,
Закретский нетронутый лес-заповедник,
Старик-заповедник.
Река, оставайся ж восторженно славить,
Без устали славить
Тот город, где сердце так сладко оставить,
Навеки оставить!
Но дальше и дальше в литовские пущи,
В озерные пущи,
Бежишь ты, на голос любовно зовущий,
Из Ковно зовущий.
Покорная власти знакомого зова,
Отцовского зова,
Влекущего к далям раздолья морского,
Приволья морского,
Покинув лесов вековых захолустье,
Литвы захолустье,
Ты входишь торжественно в тихое устье,
В просторное устье,
Где Неман-отец у нарядного Ковно,
У людного Ковно,
В объятия дочь заключая любовно,
Рокочет любовно.
Вильно, октябрь 1945 г.

Максим Богданович (белор.Максім Багдановіч 1891-1917)
Белорусский поэт, публицист, литературовед, переводчик. Один из создателей белорусской литературы и современного литературного белорусского языка. Неоднократно жил в Вильне, здесь издан единственный прижизненный сборник произведений Максима Богдановича «Венок».

Костёл Св.Анны в Вильне

Чтоб заживить на сердце раны,
Чтоб освежить усталый ум,
Придите в Вильну к храму Анны,
Там исчезает горечь дум.
Изломом строгим в небе ясном
Встает, как вырезной, колосс.
О, как легко в порыве страстном
Он башенки свои вознес.
А острия их так высоко,
Так тонко в глубь небес идут,
Что миг один, и — видит око –
Они средь сини ввысь плывут.
Как будто с грубою землею
Простясь, чтоб в небе потонуть,
Храм стройный легкою стопою
В лазури пролагает путь.
Глядишь — и тихнут сердца раны,
Нисходит мир в усталый ум.
Придите в Вильну к храму Анны!
Там исчезает горечь дум.

1911-1912


Погоня

Только в сердце тревожном почую
За отчизну любимую страх —
Вспомню Острую Браму святую,
Грозных всадников на скакунах.

В белой пене проносятся кони,
Мчатся, тяжко храпя, во всю прыть.
Стародавней Литовской Погони
Никому не сдержать, не разбить.

В неоглядную даль вы летите,
А за вами, пред вами — года.
И за кем вы в погоню спешите?
Где ваш путь, и ведет он куда?

Иль они, Беларусь, понеслися
За сынами родимой земли,
Что отвергли тебя, отреклнся,
И предали, и в плен увели?

Бейте в сердце их, бейте мечами,
Чтоб вовек им чужими не стать!
Пусть узнают, как сердце ночами
Изнывает за родину-мать...

Мать-отчизна! В лихую годину
Не уймется щемящая боль...
Ты прости, ты прими к себе сына!
За тебя умереть мне позволь!..

В даль летят и летят эти кони,
Звонкой сбруей гремя, во всю прыть...
Стародавней Литовской Погони
Никому не сдержать, не разбить…

1916 г.


Константы Галчинский (польск.Konstanty  Ga;czy;ski 1905-1953)
Польский поэт, переводчик и драматург, один из крупнейших национальных лириков XX века. Жил с семьей в Вильно 1934-1936 г.г. где родилась дочь. Посвятил городу  несколько стихотворений.

Счастье в Вильне

На улице в Вильне - вот так-то, Гервазий...
Скажи, что же с нами случилось, родная?
По улице в Вильне - вот так-то, Протазий, -
с утра на санях надо мчаться, я знаю.

И мало того, что всю вечность, всю вечность
сиять и сиять на руках будут кольца, -
за ставнями - тишь, и покой, и сердечность,
"Дзинь-дзинь, мой Гервазий", - звонят колокольцы.

Там, в Вильне, - как роза, ты, юная мама...
Приехали, кучер! Вот старый забор,
вот домик знакомый: дверь с улицы прямо,
две яблони, окна выходят во двор...
(с польского С.Шоргин)

Авром Суцкевер (1913-2010)
Еврейский поэт и прозаик, один из крупнейших поэтов писавший в ХХ веке на идиш. Учился в виленской гимназии и Университете. В 1932 году становится членом писательской группы «Юнг-Вильне» (Молодая Вильна). Узник Вильнюсском гетто, где стал одним из организаторов культурной жизни заключенных, в 1942 г. за поэму «Могильное дитя» получил там премию от объединения журналистики и литературы гетто. В 1943 бежал, воевал в составе партизанского отряда действовавшего в лесах Виленщизны. С 1947 года жил в Израиле, был главный редактор журнала «Ди голдене кейт» («Золотая цепь»)

В карцере

Сжимает в тисках меня темень ночная,
С мышиным коварством глаза выгрызая.
Я в карцере этом бездонном тону:
Найти бы привычную вещь – хоть одну!

Осколок стекла я нащупал, в котором
Луна отражается, глядя с укором:
Луна в заточенье! Рассеялся страх –
Ведь мира частицу держу я в руках!

К луне прикасаюсь у острого края:
«Ты хочешь – отдам тебе жизнь?» – повторяя.
Но жизни кипенье – и холод стекла...
У самого горла рука замерла...

Вильно, конец июня 1941 г

Вечер

Идут и идут они – строем, полками,
Незримы – лишь поступь слышна в тишине,
Как птицы, что скрыты уже облаками,
За образом образ исчезнут – во мне.

Идут сквозь меня, чтоб во мне раствориться,
Покой обретая – и сущность свою.
Сквозь мрак ослепляющий вижу их лица... –
Из скольких же душ я теперь состою!

Виленское гетто, 10 января 1943
Цветок

Сосед мой пронести хотел цветок вессений -
На входе расплатился он сполна:
Весну держал в руках – что может быть бесценней? –
За это семь ударов – не цена.

Не сетует сосед – ни слова сожалений:
В груди его теперь живёт весна...

Виленское гетто, 29 мая 1943

(пер.с идиша Валентины Варнавской)