Глава тринадцатая. Не боль, не скука, не томленье

            ГЛАВА   ТРИНАДЦАТАЯ.

                Не боль, не скука, не томленье,
                А дней неясных череда…


                1.

В Тригорском охали – в восстаньи
Никто не видел там добра,
Девиц обычные желанья
Переполняли  вечера,
И Пушкин с этим примирился,
Шёл пост, и хоть он не постился,
Но ждал прихода Рождества,
И с настроеньем потрудился.
Итог – четвёртая глава
Его прекрасного романа.
Глава, бесспорно удалась –
К её концу поэта власть
Над общей линией туманной
Ослабла – каждый персонаж
Имел свой личный эпатаж.


                2.

С волною чувств и вдохновенья
Он к пятой части приступил,
Но тут же праздников схожденье
Пересекло движенье сил…
Замечу, что почти тогда же
(Неделей ранее) в продаже
 Явился том стихов его.
Том дал доход. Доход был важен,
Но в тот момент важней всего
Вдруг оказалось, что цензурой
«Андрей Шенье» пропущен был –
Поэт жестокость там судил,
И не имел в виду фигуру
Царя, занявшего престол,
Но томик автора подвёл.


                3.

Стих о Шенье везде читали,
И все решили, что палач
С царём – дельцы одной морали
И одинаковых задач.
Тираж раскуплен был мгновенно.
На петропавловские стены
Смотрели многие с тоской,
А тут поэт, пусть прикровенно,
Но вызов власти роковой
Бросает, узников венчая…
Никто не думал рассмотреть,
Что не король поэта в клеть
Перед убийством заключает,
И не король творца казнит -
Толпа суд тягостный творит.


               4.

Среди читателей печален
Был звук словес Карамзина,
Они примерно так звучали:
Зачем, зачем была нужна
Такая пьеса в эту пору,
Когда ненужным разговорам –
И тем влиять на жизнь дано?
К чему верхи клеймить позором,
Когда едва прекращено
Людей опасных выступленье,
И неупроченная власть
Принуждена умерить страсть
У всех поборников стремленья -
Тягаться с нею?   Для чего
Таланту это озорство?


                5.

Конечно, Пушкин опасался
Вопросов трудных в эти дни,
А потому – однажды взялся,
И…  Как легко горят огни!
Как славно пламя ест бумагу!
Как сизый дым печная тяга
Выносит вверх под облака,
А пепел будет по оврагам
Летать, и строгая рука
Уже улики не коснётся. –
Тут Пушкин разум проявил,
А  о «Шенье» он иль забыл,
Иль думал – дело обойдётся,
Поскольку писан опус сей
Был до разжжения страстей.


                6.

Промчались праздники. Дознанье
Насчёт поэта не велось,
Но и с отменой наказанья
Его стремленье не срослось,
И он почувствовал томленье –
Бедняжка Ольга, к сожаленью,
Дитя во чреве понесла,
И быть подругой в наслажденьи
Ему почти что не могла –
И грудь её слегка набухла,
И подступала тошнота,
И стала вся она не та –
Как будто съёжилась, потухла,
И мысль о будущем была
Ей очевидно тяжела.


                7.

И чем он мог тогда заняться?
Да тем же, чем и в прошлый год:
В Тригорском доме развлекаться,
Но делать это без забот
Уже никак не выходило –
Науку страсти, сердцу милой
Он там весьма распространил,
И только с Анною Унылой
Ещё роман не заводил.
И снова Анна! – Дочь Прасковьи,
Девица в пушкинских летах –
К нему она в своих мечтах
Стремилась с искренней любовью,
И до сих пор лишь к ней одной
Не обращался наш герой.


                8.

Бедняжка Анна Николавна!
Бог не послал ей красоты,
И даже грацией неявной
Не обогрел её черты!
И ум её, весьма невинный
Одни наружные картины
Умел свободно различать,
И был талант её единый
В уменьи слушать, и молчать.
И сей талант не всем дарован…
Но может разве жеребец
Кобылий ведая крестец
Плениться вялою коровой?
(Пусть мне читатели простят
Сравнений этих грустный ряд).


                9.

Но если глупое сравненье
Моё продолжить – для чего
Конь выбрал это развлеченье –
С коровой бедной баловство?
Ведь не в корове было дело –
Она, понятно, ошалела
От неожиданных атак.
Вот конь! – Его напор умелый –
К чему он был? И белый флаг
Над башней крепости девичьей?
Какие лавры он дарил?
Поэт себя потом корил,
Хоть был таков его обычай:
Укоров совести своей
Не объявлять с отвагой всей.


                10.

Чужое сердце разбивая,
Себе он доброй вести ждал
О том, что царь его прощает,
А царь был занят – он желал
Неторопливо разобраться
С людьми, решившими подняться
На бунт, быть может, роковой –
Царь лично с ними стал встречаться,
Чтоб разобрать их чувства строй.
Они почти не отпирались, -
Царь так умел себя держать,
Что внешне мог  на них  не жать
На чувства их – они терялись,
И торопились разъяснять
Всё, что дано им было знать.


                11.

Того, что там повыплывало,
Десятком слов не обсказать:
Часть офицеров не желала
Свой долг по службе выполнять –
Они кой-как служить хотели,
А Николай им в этом деле
Ещё наследником вредил –
Их пьянки, карты и дуэли
Он штукой лишней находил,
И гнал по службе всех лентяев,
А этой публики всегда
У нас хватало, господа,
И эти люди Николаю,
Когда бы только лишь смогли,
Другого б сразу предпочли.


                12.

Но заводилами движенья
Иные были – в их умах
Цвели идеи измененья
Страны в грядущих временах.
Оригинальных дум хватало –
Вокруг Америки витала
Мысль муравьёвская – она
Ему казалась идеалом –
Благоразумная страна!
А Пестель южный бил точнее –
Безбожник, протестантский сын,
Руси он понял склад и чин,
И предложил стране на шею
Хомут диктатора надеть,
И дать всем плуг, и рядом – клеть.


                13.

Тут аракчеевских подходов
Никто не ведал  - мужикам
Хотели как-то дать свободу,
Но без земли – своим рукам
Им полагалось примененье
Искать свободным разуменьем,
Искать что – выгодно, что – нет –
Весьма разумное решенье
Для государства, сотни лет
Хлеба имевшее основой –
Кто сеял их, кто их растил,
Кто в землю корень свой пустил
Теперь законом власти новой
Мог от земли быть отлучён.
Скажите, что бы сделал он?


                14.

Что вы бы сделали кому-то,
Вас порешившему сгубить?
Я полагаю, что на смуту
Не сложно было б вас подбить –
Терять ведь нечего особо,
Когда пуста твоя утроба,
А земледелец без земли
Сочтет житье достойным гроба,
И реформаторы вели
Страну в пучину потрясений –
Кровавый бой за пашни клок
Перевернуть Россию б мог,
Но в годы те поток молений
Ещё у нас не иссякал,
И милость Бог еще являл.


                15.

Дознанье шло по казематам,
И шло повсюду по полкам.
Крамолы перечень богатый
Изъяли – пушкинским стихам,
К несчастью, не было подсчёту –
Его читала и пехота,
И пушкари, и драгуны –
Казалось, как оркестру ноты
Для репетиции нужны,
Так Пушкин нужен оказался
Среде армейской молодой,
Так он бойцов позвал на бой,
Так с ними вместе он попался,
Не зная, правда, ничего
О ходе дела своего.


                16.

Поэт друзьям своим немало
Тогда же писем сочинил,
Царя покойного не звал он
Врагом исконным, но винил
Его в тех письмах в однобоком
Подходе очень неглубоком
К оценке личностей и дел,
Винил и в том, что царским оком
Покойник видеть не хотел
Того, что вкруг него творится,
При том свою, хотя б одну
Признать малейшую вину
Поэт в посланьях не стремится…
Когда вам выпадет досуг –
Прочтите сами их, мой друг.


                17.

Судов людских пустая мера!
Ах, если б ведал наш герой,
Что просит инокиня Вера
Простить ей грех судьбы былой,
И что послушник одинокий
Под Серафима-старца оком
Постом с молитвою живёт,
И на челе его высоком
Лежит печать былых забот,
А в поминальнике Орловой,
Графини, да, той самой, той,
Царь упомянут, как живой,
И о царице нет ни слова,
Как о покойнице – она
В число живых там внесена!


                18.

Ах, если б, если б… Но герою
В его дремотной суете
Тогда мерещилось другое…
Что он о царственной чете
Подумать мог, когда исканья
Двух венценосцев Божьей дланью
Легко прикрыты до сих пор,
И если я о них с желаньем
Тут не затеял разговор –
Причин для этого хватает –
Пусть назовет их каждый сам,
А я смолчу – моим друзьям
Итак в поэме всё мешает,
И без царей итак она
Непозволительно длинна.


                19.

В Тригорском Анны Вульф томленье
Теперь поэта приводить
Могло лишь только к сожаленью.
Желая дочку оградить
От мук, и мира ей желая,
Прасковья Осипова зная
Едва ль не всё, её взяла,
И не крича, не попрекая,
В село другое увезла, -
Она-то знала – время лечит.
Болят разбитые сердца,
Но раны примут вид рубца,
И, может быть, ещё за плечи
Её несчастное дитя
Обнимет кто-то не шутя…


                20.

К апрелю крепенько брюхата
Была любовница его, -
Бедняжка Ольга… Виноватым
Себя за это баловство
Поэт признал, и стал стараться
С её судьбою разобраться,
Искать какой-то путь благой,
И даже с Вяземским списаться
Решил он с просьбою такой,
Чтоб тот беременной девице
Помог, немного денег дал,
А дальше – в Болдино послал,
В сельцо, которого добиться
Когда-то Пушкины смогли
В приволжских крайностях земли.


                21.

Какое счастье, если дружбы
Ты драгоценной не лишён! –
Бывает, друг сослужит службу,
Да так, что глянь со всех сторон –
Ты сам бы лучше не устроил
Свои дела! В те дни герою
Немало Вяземский помог –
Он всё надежно успокоил, -
Он тронул сердца уголок
Отца поэта, и девица
Уехать в Болдино смогла,
И с ней семья её была.
Глава семьи (чтоб всем смириться,
И жить без грусти на челе)
Стал управителем в селе…


                22.

А император разобрался
До майских ласковых времён
В том, кто чего достичь старался,
И запретительный закон
Издал в манере непреклонной
О том, чтоб  впредь  нигде  масонам
В его империи – не быть,
Чтоб образ их, как дух зловонный
Во всех местах искоренить
Никто особо не дивился
Закону новому – у нас
Понятен всем любой приказ,
И если царь распорядился
Закрыть масонство – вся страна
Веленье выполнить должна.


                23.

Быть может, кто-то посмеётся:
Как можно мысли запретить?
Иль царь – дурак, иль нам придётся
Страну и дурь соединить
В одно безбрежное понятье.
Мои читатели и братья!
Надеюсь – братья во Христе,
И сестры – тоже! Вам сказать я
Хочу, что если в чистоте
Держать общественные нравы
Хотя бы с внешней стороны,
Чтоб людям были не страшны
Плоды и запахи отравы –
Немало проку будет в том,
И царь не зря грозил кнутом!


                24.

Указ царя на размышленья
Поэта нашего навел
(«Закон», «указ» - я различенья
В понятьях этих не нашел –
Какая разница, скажите?)
Герой наш понял: повелитель
Его так просто не вернёт
В места, где жив столичный житель,
И покаянья жалкий плод
Отправить он царю решился,
Журя себя за афеизм,
И поминая аневризм,
Поэт почтительно просился
Бывать в столицах без препон,
Иль - удалиться за кордон.


                25.

К письму расписка прилагалась, -
Отдельный лист! На том листе
Рукою Пушкина писалось,
Что он отныне в чистоте
Жить перед русским будет троном,
И что в собраньях беззаконных
Он никогда не состоял,
Что ими ныне он не тронут,
И ничего о них не знал…
И тут вы сами рассудите:
Да, декабристы без него
Свое мечтали торжество
Внесть на штыках к царю в обитель,
Но ведь к масонам всё же он
Был волей вольною  -  причтён!


                26.

Как ни крути – а ложь выходит! –
А ложь – всегда не хороша,
Пусть даже тянется к свободе
На лжи не значимой душа –
Она при этом поскользнётся,
Наверно, в смерть не разобьётся,
Но и науки дорогой
При том навряд ли наберётся –
Таков печальный опыт мой –
Я знаю это… Я немало
И сам когда-то людям врал,
И Бог меня за то карал,
Но откровеньям не внимала
Душа моя, и был я слеп,
И не был лжи мне горек хлеб.


                27.

А за поэтом наблюдали!
И письма разные его
С большим вниманием читали.
В них он масонства своего,
И к Александру отношенья
Скрывать не думал – подозренья
На том, конечно же, росли,
И безусловно, к усиленью
Вниманья власти привели
К персоне нашего героя.
Всё надо было оценить,
А потому – повременить,
Чтоб повеление сырое
Побегов колких не дало
Стране и гражданам назло.


                28.

Когда поэт свое посланье
Царю отправил на разбор,
Вдруг облегчение дыханья
Почуял он – до этих пор
Он постоянно напрягался,
И за перо почти не брался
Уже не месяц, и не два –
С друзьями разве сообщался.
Романа пятая глава
Малоподвижно провисала
В его мозгах – десяток строф
Он из не лучших сделал слов?
Но вдруг невидимо, помалу
С июньским благостным теплом
Пришёл какой-то перелом.


                29.

А тут еще и Вульф явился,
Потом – Языков Вульфу вслед,
И наш герой уж не томился –
Уж было время для бесед
И самых разных развлечений,
Хотя, с Языковым наш гений
Обычно вместе пил вино,
И, без прочтения творений
Их заседанье ни одно,
Само собой, не проходило.
Языков, кстати, был не слаб,
Но Пушкин! – Пушкин, божий раб
Уже вошёл в такую силу,
Что в каждом образе умел
Представить  чувственный предел.


                30.

Да! Чувства, чувства он старался
В стихах показывать – не ум,
Уже давно он разобрался
В том, что каких-то долгих дум
Короткий опус не выносит –
Читатель чувств понятных просит,
А вывод любит сделать сам,
Когда не так – он книгу бросит,
И умным правильным стихам
Тогда судьба велит пылиться
На дальней полке, а потом
Когда-нибудь ненужный том
Пойдет страница за страницей
То – на растопку, то – в иной
Нужде какой-то бытовой.


                31.

Июнь поэту омрачила
Немного смерть Карамзина –
И самого его любил он,
А карамзинская жена…
Он вообще в неё влюбился,
И в чувстве пламенном открылся
Пред нею, в дети ей годясь.
Роман у них не получился –
Она, приветливо смеясь,
Всё в шутку сразу обратила,
И дело этим пресекла.
Жизнь  в колее своей пошла.
Супруга мужа известила
О происшествии, и он
Известьем не был возмущён.


                32.

Оценку горестной кончины
Поэтом я не трону тут –
Он загрустил, и все причину
Сей грусти сразу же поймут,
Но не могу не обратиться
К письму, в котором он стремится
В Карамзине вину найти –
Тот эпиграммой оскорбиться
Решил, и язвы не простил
Поэту юному открыто,
А в эпиграмме, кстати, труд
Карамзина под колкий суд
Был подведён, и при зарытой
Теперь могиле наш герой
Своей крепился прямотой.


                33.

Когда Языков удалился,
И бесконечный летний день
На час сперва укоротился,
До сел псковских и деревень
Дошло известье роковое
О разрушителях покоя,
О том, какой им вышел суд:
Тяжелой каторжной тропою
Сто двадцать узников пойдут,
А пятерых на эшафоте
Петля смертельная ждала…
Их бездыханные тела
Зарыли чуть ли не в болоте,
И похоронные места
Их все остались без креста.


                34.

Конечно, Пушкин потрясенье
От вести этой испытал,
И ссылку сельскую спасеньем
Теперь, конечно, посчитал –
Он был Рылеева острее,
И, безусловно, был смелее,
И знаменитей много был,
А тот с удавкою на шее
Свои исканья завершил,
И он Каховского отвагу
Мог переплюнуть, и проткнуть
Врагу прогресса пулей грудь,
Проткнуть, как тонкую бумагу!..
И где Каховский? И к чему
Прогресс погибшему уму?


                35.

Его рука изображала
Не раз чернилом эшафот,
«И я бы мог…»  - рука писала…
Знакомцев горестный уход
Поэту сердце растревожил,
А человек любой не может
Двум чувствам равную цену
Давать – какое больше гложет –
Он у того всегда в плену
Чего же нам тому дивиться,
Что смертью Ризнич не был он,
Как громом с неба поражён,
И весть о том, что разродиться
Случилось Оленьке в  глуши
Не потрясла его души?


                36.

Ребенок, кстати, умер вскоре,
(Поэт при этом не страдал),
А молодой мамаше горе
Бог облегченье этим дал…
Поэт романом занимался,
И тем от мыслей отвлекался
О жизни будущей своей ,
И чуть поменьше проникался
Худыми судьбами друзей,
Вручённых каторге отныне,
И потому на волосок
Судьбу своих героев смог
Поэт поставить, и Владимир –
Владимир Ленский потому
Легко пошел во мглу и тьму.


                37.

Добро, что наш поэт стремленья
Покуда в сердце остудил,
Добро, что в третье отделенье
Ещё ни разу не сходил –
Без заведения такого
Нет государства никакого,
И русский царь его завёл,
Поскольку в тайной силе слова
Познанье лично приобрёл
Во время зимнего восстанья.
Граф Бенкендорф, герой, боец,
Теперь движения сердец
И праздных умников желанья
Был должен скрытно отследить
И буйства их предупредить.


                38.

Любое ведомство доклады
Должно усердно принимать,
Им иногда бывают рады,
А иногда – никто читать
И разбирать их не стремится.
Едва лишь царь открыл в столице
Свой департамент тайных дел,
Как к Бенкендорфу обратиться
По делу Пушкина успел
Один заслуженный вояка –
«Андрей Шенье» причиной был
Того, что автора винил
Доносчик в пакостной атаке
На трон и власть, и был донос
Воспринят полностью всерьёз…


                39.

Поэт сей новости не ведал,
Как он не ведал и того,
Что больше месяца по следу
Почти по каждому его
Ходил агент, и наблюденья
Свои он в третье отделенье
Направил чуть не в те же дни,
И подлежали рассмотренью
Теперь подробному они
С вестями прочими, которых
Давно избыток набран был –
Герой наш многих удивил
Уж тем, что он, готовя порох,
В колодку с теми не попал,
Кто порох этот поджигал…


                40.

Все в мире, братья, не случайно.
Кончался август, и в Москву
Приехал царь, и на венчаньи
Корону принял на главу.
И стал властителем законным,
И люд московский преклонённо
Пред ним в молчании стоял,
А он, над миром вознесённый,
Холодной мысли не терял,
И в круговерти пышной бальной,
Меж звучных праздничных пиров
Велел послать курьера в Псков,
Чтоб вместе с ним поэт опальный
В Москву приехал, дабы он
Поэт, к царю был  приведён.