Вторая крымская элегия

Волна зеленей малахита,
ещё не допито махито
 и хит престарелого хиппи-
бокальчик в прибрежном кафе,
сыграйте мне что ли милонгу,
чтоб я развалившись в шезлонге
 мог слышать, как бульканье в шланге,
бурление звука в строфе.

С трофической язвою скуки,
с тропической разовой сукой
 я пью газировку и соки
 и слушаю шорох камней.
Ко мне ты волною прильнула,
и всё обнулив, унырнула,
неоновая сомнамбУла
 в мерцанье кафэшных огней.

Гетера, портовая шлюха,
стройнее чем яхта и шлюпка,
ты ищешь , конечно, не хлюпика,
писаку с седой бородой.
И вот он - с морщинами Хэма,
загадочный , как теорема,
как запах накожного крема
 желанный, хоть и не молодой.

Сверкает на солнце кефалька
 и краски как будто у Фалька
 фальговым мерцаньем осколка
 засветится трепетный бок,
когда средь жемчужин и рыбин
 на острове буду, как Робин
 как Зон и как Крузо, подобен
 античному богу, мой бог.

Тогда на обломках корвета,
сварю я уху из креветок,
на ложе из пальмовых веток,
чтоб тут же уснуть под луной,
со мною ты рядом, прижавшись,
при рыбьем хвосте и при жабрах,
от мужа на пляже сбежавши,
останешься юной женой.

Вот это и есть алый парус,
и стих, что ложась на папирус,
зовёт нас к веселью и пиру,-
на вёсла скорее налечь,
ведь ждут Пенелопа с Ассолью,
звучит одинокое соло,
и в том посейдонова сила,
чтоб то по сей день уберечь.