Как Батрадз отомстил за смерть отца

                Из нартских легенд.

Был в походе и о том, что Сайнаг погубил Хамыца,
       весть не получил булатный сын его. Лишь схоронив
поражённого Бората стальноусого Хамыца,
       сообщить решили старшие Батрадзу. «Как смогли

эти гнусные Бората нашего убить Хамыца?!
       Острый меч поднимет мститель над предателями!» – знал
Урызмаг, что не оставит неотмщённой смерть Хамыца
       сын Батрадз. Вечерний ветер обязали, чтоб сказал

утреннему ветру: «Просят нарты пронестись по небу,
       уголки Земли обшарить, но Батрадза разыскать.
Передать ему: Хамыца не увидит он живого,
       кем убит – нам неизвестно. Быстро должен с места встать,

коль сидит, а если стоя горестную весть услышит,
       больше чтобы не садился, в Нартскую страну летел».
Передал вечерний ветер утреннему – важность речи.
       Взвился тот, сыскал Батрадза, тягостную песнь запел:

«Вестником печали – плачу – именитые послали
       ветер утренний к Батрадзу. Стальноусый твой отец,
нарт Хамыц, убит злодейской вражеской рукой. Сейчас он
       уж в Стране холодной мёртвых». Пошатнулся, о конец

грозного копья опёрся, в ужасе Батрадз воскликнул:
       «О, очаг мой, ты разрушен, и в тебе погас огонь!..»
Слёзы, как свинец, катились по лицу; когда же, справясь,
       развязал он узел горя в сердце, быстроходный конь

перенёс его к Шатане. Сгорбившись, спросил у наны:
       «Мать, открой мне: кто убийца?» – «Слышала о том, сынок,
что своею смертью умер твой отец, сполна уплачен
       богу долг им. Жизни славной вышел у Хамыца срок».

Задрожало сердце наны: месть Батрадза страшной будет.
       За него она боялась и убийц не назвала.
Хитрость разгадал он сразу. Ласковую речь заводит:
       «Зёрна жарила ты вкусно. Захотелось, чтоб дала

мне на ужин их, как в детстве». – «Стоит ли грустить об этом,
       о дитя мое!» – вздохнула с облегчением. Взяла
небольшую сковородку, на огонь её поставив,
       зёрен высыпала много, их нажарила. Слыла

самой лучшею хозяйкой названная мать Батрадза.
       Лакомство сложила в чашу деревянную. Несёт.
«Разве нана воспитала деревянною рукою
       сына малого?» – с упреком ей заметил нарт. И вот,

голою ладонью зёрна зачерпнув из жаркой чаши,
       протянула их Батрадзу любящая мать, а он
руку с раскалённой пищей стиснул ей: «О, поскорее
       имя назови убийцы!» Как огнём ей жгло ладонь,

и не выдержав, Шатана тайну страшную открыла:
       «Род Бората сговорился, а убийца – их алдар.
Сайнагу помог негодный нарт Бурафарныг, изменник.
       Ох, да отпусти ты руку, нету сил такой пожар

вытерпеть! Хамыца вещи меж собою поделили:
       Сайнаг меч его присвоил, а Бурафарныг схватил
шубу ценную соболью; и Сослан, сынок, нечестен, –
       он угнал коней Хамыца». Ненависти отворил

сердце юноша: «Отправлюсь мстить за смерть отца, у подлых
       отберу добро Хамыца!» На Дур-Дура он вскочил,
резвого коня Хамыца, и поводья тронул. «Стой-ка,
       научу тебя, мой мальчик, чтобы зря не тратил сил,

как вести себя с врагами». Выслушав рассказ Шатаны
       и горя отмщенья жаждой, в путь отправился Батрадз.
Он достиг страны алдара, на рассвете к водопою
       наконец подъехал. Видит, что пригнал коней и, глаз

от земли не отрывая, поит их проклятый Сайнаг.
       «Утро доброе, почтенный!» – «Здравствуй, юноша! Принёс
бог тебя так рано в гости; а откуда ты приехал?
       Зверь сюда не забегает, птица облетает плёс!

Как же ты попал к алдару?» – «С молодым ретивым сердцем,
       о достойный старец, вовсе не под силу совладать.
Обещал кузнец небесный – меч отменный изготовить.
       Угли я нажёг, железо приготовил. Стал искать

меч прекрасный, чтобы стал он образцом Курдалагону.
       Старшие и подсказали: «Лучше не найдёшь меча,
чем у Сайнага Бората». – «Пусть бы столько уцелело
       человек у них в семействах, сколько сковано сейчас

моего меча подобий!» – с гордостью алдар воскликнул.
       Обнажил клинок, и блеском лун и солнц он засиял,
вся земля в нём отразилась. Остриём вперед к Батрадзу
       Сайнаг протянул оружье, но пришлец его не взял.

Сильно натянул поводья, и Дур-Дур назад отпрянул,
       будто света испугавшись, а алдар захохотал:
«Э, похоже, всполошился конь твой, трусоват, наверно!»
       «Он мечей немало видел, и в боях не сплоховал.

Взять за рукоять, хозяин, разреши твоё оружье!»
       Повернулся рукоятью меч к Батрадзу, и в руках
оказался для осмотра он у мстителя. Качая
       головою, только ахал, будто бы в себя никак

не придёт от восхищенья. Но на лезвии щербинку
       разглядев, засокрушался: «Ай, ай!.. Как такому стать
можно было, – закудрявился бочок меча, как жалко...»
       «А, из-за Хамыца вышло, приношений не видать

чтоб ему в Стране покойных, чтоб ослиными кишками
       он питался на том свете! Зазубрился меч, когда
лезвие кремень задело – зуб Аркыза нарт подставил».
       Слыша от врага кощунство, чуть сдержался сын: «Всегда

в стороне какой восходит солнце здесь у вас?» – и только      
       Сайнаг повернулся, чтобы указать ему восток,
как Батрадз ударил резко по его могучей шее
       и, словно кочан капусты, срезал голову. Сурок

так у норки столбенеет, как врага застыло тело,
       сбита с плеч тяжёлых, с громом покатилась, подскочив,
голова врага. «Но нарты могут мне и не поверить,
       что убил его», – подумал сын Хамыца. Ухватив

меч, отсёк алдару руку правую. Позор убийце!
       Захватив её, скорее поскакал домой: «Сними,
мать, прошу, одежду скорби – за Хамыца отомстил я!» –
       и к ногам Шатаны бросил руку Сайнага. «Прими

слово сильного упрека – не могу поверить, сын мой,
       что сумел сразить надежду всех Бората, их оплот.
Видно, отрубил ты руку пастуху-простолюдину.
       Правду слышу ли, проверю: если поутру пойдет

мелкий дождь кровавый, ветер золотых волос обрывки
       по полям раскинет, – значит, не солгал, и нет в живых
Сайнага, и за Хамыца отомстил ему, убийце,
       сын Батрадз, мной не рождённый». Затемно дорог степных

много пробежала нана, встала на холме высоком.
       Спозаранку посмотрела: мелкий дождь кропит поля,
кровяные капли сея. А пучков златоволосых
       ветер накидал на травы – вся усыпана земля.

Это волосы в печали по убитому алдару
       жёны рвут его, и щёки расцарапали они,
оттого и капли крови там, где быть росе, повисли.
       Смертью Сайнага навеки их сердца опалены.

И ответила Батрадзу мать, домой с полей вернувшись:
       «Все труды мои во здравье да пойдут, о мой сынок!
Убедилась: отомстил ты за погибшего Хамыца.
       Но грешно: не подобает, чтобы и помыслить мог

в смертную Страну покойных Сайнага таким отправить,
       без той части, что отсёк ты. Он-то не рубил руки
твоему отцу, над телом нарта разве надругался? –
       и отрубленную руку обернула шёлком. – Жги

гневными меня словами, но отдай её Бората».
       Сын в молчании взял свёрток и погнал коня опять
в логово врага. Приехав, у околицы селенья
       он воткнул копье надёжно, привязал коня. Отдать,

что привёз, спешит в жилище убиенного алдара.
       Чтя обычаи, рукою Сайнага себя хлестал
нарт по голове булатной. Почести воздал прилюдно,
       подобающие мёртвым, а Бората он сказал:

«Пусть возрадуется праху Сайнага земля! Убил он
       моего отца, отмщенье я осуществил затем,
и возмездие свершилось. Возвращаю телу руку!» –
       и отрубленную руку положил на грудь. Протест

видит нарт остолбенелых родичей и слышит ропот:
       «Под топор олень явился, что же мешкать – сам он здесь!»
Рассуждать о казни стали, выбирать её Батрадзу.
       Молча и спокойно слушал их слова. «Да он-то есть,

а коня его не вижу!» – вышел старичок ледащий.
       «У околицы привязан – в землю нарт воткнул копьё».
«Раньше, чем судить о казни, вы копьё его возьмите
       и коня сюда ведите». Нетерпение своё

поумерили сельчане, за копьём пошли гурьбою.
       Кто его тащить ни брался, даже расшатать не мог.
Вместе и поодиночке, пробовали так и этак,
       но несолоно хлебавши возвратились на порог.

«Ну и как того убьете, чьё копьё вам не под силу
       даже вытащить? Родные, бросьте пагубную мысль,
если не хотите, чтобы гость – Бората уничтожил.
       При такой огромной силе для него вы ровно пыль.

Не простой он смертный, люди!» Отпустить решили нарта
       после слов разумных, как же им иначе поступить?
По обычаю с почтеньем он с покойным попрощался
       и с родней его печальной да ушёл. Что ж слёзы лить?

Поскакал он прямо к дому злобного Бурафарныга,
       на подворье въехал, наземь соскочил: «Спеши, в твой дом
гость, Бурафарныг, приехал!» Вышел тот, узнал Батрадза.
       Не успел из ножен выхватить оружье, как мечом

голову Батрадз срубает, падает она на землю.
       Сыновья Бурафарныга гонятся за ним, а он
сделал вид, что убегает от разгневанной погони.
       Растянулись по дороге всадники, как волокно

нити шёлковой. Тогда-то повернул коня навстречу
       смелый нарт, поодиночке семерых и зарубил.
В башню рода возвратился, вызвал мудрую Шатану
       и поведал об отмщенье. Отдохнуть затем решил.

Через пару дней Шатане заявил: «Сыщу Сослана.
       Должен я узнать, куда он трех авсургов подевал,
резвых скакунов Хамыца». – «Но его в живых оставишь!
       Лучший он Ахсартаггата!» И Батрадз ей слово дал,

что Сослану жизнь подарит. Пребывал тот в Сухской степи;
       запрещал Сослан булатный ездить в ней, не позволял
никому дороги вольной, – пас там сведенных авсургов.
       Крикнул издали Батрадзу: «Как сюда ты заплутал?

Даже птица не посмеет пролететь над Сухской степью,
       поищи пути другого, если хочешь уцелеть!»
Ничего не отвечая, выстрелил Батрадз, навстречу
       уж стрела свистит Сослана. Стрелы тучами лететь

начали – пробить не могут стали тел, грохочут в небе,
       сталкиваясь, расщепляясь, разлетаясь на куски.
Съехались тогда два нарта, и мечи их засверкали.
       но лишь искры из булата высекают. «Не с руки

нам размахивать мечами!» – принялись они бороться.
       Тут Батрадз свалил Сослана и хотел уже рубить
голову ему, как вспомнил: обещал Шатане дома,
       что Сослана не погубит. Значит, этому и быть!

И помиловал: «Нет, жизни не лишу, затем что лучший
       ты в роду Ахсартаггата, я за то тебя прощу.
А когда б не это, мигом с головою бы расстался!»
       Нарт поверженный ответил: «Вовсе и не трепещу, –

рад я, что в роду нашёлся человек меня сильнее.
       А теперь Сослана можешь ты убить!» Но как же мог
причинить ущерб Сослану? Руку подал победитель,
       в свой шатёр повёл Батрадза нарт Сослан. Лети, дымок

от большого угощенья! А когда попировали,
       он сказал: «Батрадз, авсургов забирай – принадлежат
эти скакуны по праву сыну гордого Хамыца».
       Полдороги с ним проехал и домой сопровождал.

                ***
Никогда забыть не сможет, что отца его убили,
       что обиду хуже смерти причинили Быценон,
гордый и самолюбивый сын их, нарт Батрадз булатный.
       Потому собрал селенье: «Диво ли, что возмущён,–

мать мою травили смехом. И не без вины вы в смерти
       моего отца Хамыца. Требую расплаты я».
И ушёл Батрадз. Что делать? Посылают за Сырдоном.
       «Без толку кричать: «Чисты мы», плача, в грудь себя бия.

А пойдите и скажите: «Нарты неповинны в смерти
       твоего отца Хамыца, но с тобой бороться нам
не под силу. Суд верши свой. Что потребуешь – исполним».
       Так они и поступили. Тяжек был ответ устам

оскорблённого: «Лишь малость в искупленье назначаю,
       хоть вина огромна ваша. Дом построить я хочу.
Мне нужны стволы азалий, для столбов их приготовьте.
       Ствол гребенчука достаньте, – главной балкой расточу

поперечной то бревешко. Потолочную же балку
       из ахснарца буду делать, разыщите и его.
Ежели деревья эти предоставите, то счёты
       между нами будут квиты, – и не нужно ничего».

Отлегло у них от сердца – плата показалась лёгкой.
       Поспешили в лес поехать, чтоб деревьев нарубить.
Много видели азалий, но до пояса росточком
       это дерево, не выше, – как на столб употребить?

Гребенчук прекрасен, строен, а руки людской не толще,
       и для поперечной балки он, хоть плачь, не подойдёт.
Куст ахснарца гибок, тонок, разве что для палки годен.
       В горести в село вернулись: «Вновь на нартов упадёт

гнев твой: мы не отыскали перечисленных деревьев,
       годных для постройки дома – слишком тонки их стволы.
Пусть умилостивит сердце бог тебе, и назовёшь ты
       что другое нам в уплату, может, избежим хулы?»

«Кожаный мешок Хамыца вам даю. Его наполнить
       пеплом пурпурного шёлка вы должны по самый край».
Головы повесив, нарты за одеждами подались.
       Роскошь пурпурную ищут, – шёлковая ткань? снимай!

На вершине Уаскуппа ткань пережигать на пепел
       начали. Взмолился богу в это время нарт: «Пошли,
бог богов, на землю вихри да вертящиеся смерчи».
       Как успели сжечь одежды, начали плясать в пыли

посланные богом смерчи и крутящиеся вихри,
       разметали пепел, даже и с напёрсток не найдёшь.
И опять пошли с повинной нарты-должники к Батрадзу:
       «Жён и дочерей раздели, правду говорим, не ложь!

На вершину Уаскуппа пурпур шёлка весь отправлен
       и сожжён там. Но принёсся вихрь, вертеться по горе
начал смерч, унёс весь пепел, даже и с напёрсток нету.
       Что теперь мы сделать можем?» А Батрадз им: «Посмотрел

я на глупые проделки, с бестолочью жить не стану.
       Век бы вас теперь не видеть, да и вам со мной не мёд.
Хоть колючек соберите, чтоб огонь раздуть побольше,
       на костре меня сожгите». Удивлен хотя народ,

но кустов колючих больше в нартских землях не осталось.
       Стебли роз и те собрали, и громаднейшей горой
стали ветки возвышаться. Сел на них Батрадз булатный.
       Подожгли костёр, и пламя побежало вверх. Сухой

лист и веточки с шипами занялись в одно мгновенье,
       и надежда появилась: наконец Батрадз сгорит!
А костёр горит все жарче, пламя красное сменило
       цвет на синий, но всё жив он, и багров калёный вид.

Запылал, и вдруг – о ужас! – прыгнул из огня в источник,
       что поил водой всех нартов. Влага высохла и в пар
превратилась. Струйки нету, ни помыться, ни напиться.
       Все изнемогли от жажды, страшный раскалённый нарт

не дает воды ни капли. Стариков, детей селенья
       тут старейшины собрали и отправили просить,
чтоб вернул он людям воду. Сжалился Батрадз, и снова
       струйками бежит водица, но по-прежнему сгубить

он обидчиков стремится. Требует опять уплаты
       за убитого Хамыца, оскорбленье Быценон.
Свет померк в глазах у нартов, знать, погибель наступила.
       «От напасти я б избавил вас, – на нихасе Сырдон

прошипел, – но вы чванливы, и моих благодеяний
       оценить и не пытались. Что' беру при дележе?!
Взял вола – ленивый самый, а телёнок – самый тощий».
       Дружно нарты закричали: «Помоги нам, и уже

знать ни в чём нужды не будешь, коль избавишь от Батрадза».
       И пошёл Сырдон к Батрадзу. Думает с опаской: «Как
подойти к нему: навстречу – что его стерёг, решит он
       и убьет;  а если сзади – за погоню примет, враг!»

План придумал сын Гатага. Только нарт булатный вышел
       из дому, как бы не видя этого, Сырдон в пыли
на дороге показался и стонать и плакать начал,
       палкой по' лбу шлёпал, хитрый: «До конца мне не излить

слёз, ведь наречённым братом недостойному Сырдону
       был Хамыц, убийц я знаю, мало силы отомстить!»
«А кого ещё ты знаешь из убийц отца?» – Батрадзу
       без отмщенья нет покоя. «Не могу я это скрыть.

Он убит по наущенью духов, сильных дауагов.
       Много их, земных, небесных, в крепости они сидят
на горе Уарпп высокой, и Хамыца душу судят».
       И Батрадз собрал всех нартов: «Скоро будете стрелять!

Привязать меня вам нужно к этой вот стреле огромной.
       на горе Уарпп есть крепость, пу'стите стрелу со мной
в ту твердыню». И Батрадза привязали очень крепко,
       выстрелили в укрепленье. Он булатной головой

стену мощную разрушил, выхватил свой меч и начал
       всех рубить подряд, кто только под' руку ни попадал.
Руки отсекал он, крылья духов, грозных дауагов.
       Войско перебил; оттуда мало кто из них бежал.


Иллюстрация - Махарбек Туганов. "Батрадз на стреле".