Овраг

             

                1.
Из леса выползший овраг,
дополз до речки и застыл,
с восторгом глядя на подругу.
В нём, как в утробе, вечный мрак,
и переваренных коряг
злой аромат на всю округу.

А эта, не жалея сил,
лаская брюхом скользкий ил,
куда-то мчится всё, змеится.
И кожа новая лучится
так, что овраг глаза закрыл.
Она линяет каждый год…

У речки линька – ледоход…
Дубеет кожа по зиме;
не дышат скованные поры,
и тело  полусонных вод,
не получая кислород,
подчас страдает от заморов.

Сезонный свой ангажемент
весна подпишет, и тогда,
как лоскуты отжившей кожи,
как с глобуса материки,
сойдут шурша осколки льда –
с  упругой мякоти реки…

И станет вновь она моложе…

А что овраг? Весной и он
зашевелился как-то, ожил.
Как будто бы проснулись в нём
с рекою родственные гены.
Увы, недолги перемены,
как и весны ангажемент…
Он снова погрузился в сон,
во сне стремясь продлить момент.


                2.
Река, счастливая, сияла,
казалось ей, она – бежала!
Не то, что этот сытый змей –
овраг, лежащий рядом с ней.
Уж сколько лет, веков, быть может,
они вот так живут бок о бок,
и не поймут, что в чём-то оба
они давным-давно похожи.

Не вечно он оврагом был –
угрюмым шрамом, заскорузлым:
он вешних вод немало влил,
вот в это чопорное русло.
А речка, слепо веселясь,
туда-сюда хвостом виляя,
не замечает, что по краю
осока сильно разрослась.

                3.
Вот так и мы не замечаем,
несясь в привычных берегах,
как зарастаем и мельчаем
в любви,.. в презрении,.. в стихах.
Как понемногу жизни русло,
на нас сидевшее, как фрак,
обрюзгло, затянулось грустью,
и превращается в овраг.

Но где-то там, под вязким слоем
всего, что годы нанесли,
стучится жилкою живою
родник – под кожею земли.
Сгустившись, время стало илом,
овеществлённою судьбой,
и миллиарды светлых жилок
похоронило под собой.

Но родники, они как души,
не умирают и сквозь тьму,
сквозь наслоившуюся сушу
спешат обратно в кутерьму, –
туда, где днём всем правит солнце,
а ночью царствует луна.
… Так безымянный стих вдруг вспомнится,
и оживают времена.