Он так и не знает, что звонит ей всегда некстати

Начиталась современное поэзии, и пошло... Такая ванильная ересь, о которой уже даже не пишут, потому что стыдно и давно избито. Но мне надо было выплеснуть. Много букв и сбивчивый ритм. Смысл можно не искать. Можно не комментировать, а просто пройти мимо, я пойму.

***

Он так и не знает, что звонит ей всегда некстати.
Она на вопросы его лебезит в ответ.
«Привет, представляешь...». Кивает, лежит в кровати
И выглядит как всегда на пятнадцать лет.

В автобусе всё битком, шевельнись — задушат
Дохлые, измученные ездой.
Слышно звонок. У неё изо рта наружу:
— Ой, это, кажется, мальчик мой.
Там оботрется о жирное пузо дядьки:
Потного, противного бизнесмена.
«Говорить удобно же, все в порядке?»,
— Да, да, конечно. — И вдруг — сирена:
Мимо промчалась пожарно-спасательная машина.
Водитель дернул и резко остановил.
Она упала в руки толстого сукина сына,
Что так "случайно" ладонь на груди её пригвоздил.
«Что там за звуки, Нин, что случилось?»,
— Да всё в порядке.
На остановке! — Кричит она и бежит.
А в душе неожиданно начались осадки.
И гордость в муках вся корчится, но молчит.
" Тут осталось до дома всего-то чуть больше часа,
Меньше, чем в пробке", — пробует утешать.
...Он всё болтает о вкусах малины и ананаса.
"Может, его на помощь теперь позвать?".
Вовремя в трубке колышется: «Кстати, знаешь,
Мы тут за город выбрались наконец!
Будем три дня бездельничать, представляешь!
Нас пригласил на отдых ее отец».
Сразу становится ясно и так тоскливо.
Он не поможет. "Ноги тебе на что?"
Десять шагов. — Да, это очень и очень мило.
"Нина, терпи. Еще километров сто"...

Здравствуй, мозоль. Уставшая и больная
Пальцами впилась в старенький свой смартфон.
Этот источник яда и излучений
Стал смыслом жизни. Жизнь — это телефон,
Если услышать можно хоть раз в неделю
Голос, рождающий рай у неё внутри.
Только значение каждого слова его на деле
Хуже, чем ад. "Пожалуйста, замолчи", —
это не будет сказано даже в письмах.
Мучая и сжигая своё нутро,
Радуясь голосу, путаясь в глупых мыслях,
Будет слушать, конечно, судьбу его.

Однажды он спросит весело и вальяжно:
«Ну, как ты там поживаешь? Сколько в тебе тепла?»,
Она потеряет вздох. "У меня печально", —
Хотела сказать... но так и не смогла.
Все её тепло, а точнее, его остатки
Тратит она на ответы ему по трубке.
Чтобы сказать: — У меня, конечно же, всё в порядке.
Кофе варю вечерами в твоей вот любимой турке...
Пью его с мандарином и с шоколадом..., —
В голосе нежность, а пальцы застыли на горле бутылки рома.
Он давит её улыбок своих каскадом.
«Да? А я вот сейчас с ней, далеко от дома.
Мы гуляем по городу и по саду,
Еще, скажу по секрету, она так часто меня целует!».
"Нет, замолчи, не надо о ней, не надо...
Она меня давно не интересует", —
Заместо таких откровенных и резких слов,
Она фальшиво зевает и шепчет устало:
— Мне не понять таких полуночных сов...

Как мало для счастья нужно, бесстыдно мало!
Он говорит: «Спи, моя крошка Нина,
И доброй ночи».

Улыбается, молча скидывает, смеётся.
Ей не больно совсем, совсем не очень
Разговорами их вот так второй год живётся.


В один грустный день умирает её отец.
И тут Он звонит, пока она горько плачет.
«Привет, Нина. Что это за п***ец?
Мне сказали, что я твой любимый мальчик.
Во-первых, я не маленький, я мужчина,
И, кстати, скоро я стану мужем.
Так вот, где этих слов о тебе причина?
И что с тобой? Голос как будто совсем простужен.
Ты плачешь? Вот только не это, пожалуйста, не реви!
Ты знала, что я встречаюсь с твоей подругой.
Ты говорила со мной и слышала всё, смотри.
А теперь меня называешь болью твоей и мукой.

Это слышу я по твоим слезам и вздохам.
Почему ты молчала, а я как будто теперь во всем виноват?»...
Она рыдала еще сильней, подставляя ухо
Наказаниям, умноженным его голосом во сто крат.
«Не хочу больше слышать о тебе и твоей любви.
Невеста моя не зря ревновала меня к тебе.
Пожалуйста, Нина, пожалуйста, не реви.
Пока. Не звони». И голос его в мольбе
Застыл страшной нотой, впитался до самой кости.
Терпи, Нина. До взрослой тебе любви
Надо еще как следует дорасти.
Только не плачь, пожалуйста, не реви.

"У меня все хорошо, пап,
конечно", —
Застыли слова у неё в крови
Навечно.